Контрольная: Повесть временных лет как культурно-историческое произведение

Контрольная: Повесть временных лет как культурно-историческое произведение

МІНІСТЕРСТВО ОСВІТИ І НАУКИ УКРАЇНИ

ЧЕРКАСЬКИЙ

ІНЖЕНЕРНО-ТЕХНОЛОГІЧНИЙ УНІВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА СУСПІЛЬНИХ ДИСЦИПЛІН І ПРАВА

К О Н Т Р О Л Ь Н А Р О Б О Т А

з курсу « Історія та культура України »

Дмитро Іванович

Спеціальність, група: ЗФ – 02

Керівник:

Присяжнюк Ю.П.

Результат, дата:

Реєстраційний номер, дата:

м. Черкаси

2001 р.

П Л А Н

«Повесть временных лет» як історично джерело : культурно-цивілізаційний

аспект проблеми.

Откуда мы знаем историю Древней Руси? Ни результаты археологических раскопок,

ни актовый материал (грамоты, дипломатическая переписка, материалы княжеских

или монастырских архи­вов), ни эпизодические сведения о Руси, извлекаемые из

сочинений западноевропейских исто­риков и путешественников, не смогут дать

нам цельной картины нашего прошлого. Детальное знание своей истории мы

получаем в основном благодаря бесценному материалу, содер­жащемуся в русских

летописях.

Начиная с XI в. и вплоть до конца XVI столетия на Руси велись систематические

погодные записи о произошедших событиях: о рождении, вокняжении или смерти

князей, о войнах и дипломатических переговорах, о строительстве крепостей и

освящении храмов, о пожарах городов, о стихийных бедствиях — наводнениях,

засухах или небывалых морозах. Летопись и была сводом таких ежегодных

записей. Летописи велись в монастырях и в княжеских резиденциях. Они являлись

не только способом фиксации «для памяти» произошедших событий, но и

важнейшими документами — на летописи ссылались в разного рода династических и

по­литических спорах. Ценнейший документ, зеркало нашей истории — вот что

такое летопись.

Каждая летопись (исключая разве что самые первые записи) — свод. Не в том,

однако, смысле, что летопись всегда — сумма погодных статей. "Летописный свод

— это всегда результат сложной историографической и литературной работы его

создателя. Летописец не просто продолжал новыми записями труд своего

предшественника, он, как правило, перерабатывал его — что-то пропускал, что-

то изменял в соответствии со своими политическими представлениями, что-то

дополнял по новым источникам. Поэтому современный исследователь-историк не

может излагать историю Руси, следуя за одной, избранной им в качестве лучшей,

летописью: он должен обращаться ко всей совокупности источников, размышлять о

причинах обнаруживающихся в них противоречий, пытаться установить версию,

наиболее объективно отражающую действительный ход событий.

Особенно сложно изучение древнейшего периода нашей истории: для первых ее веков

един­ственным источником является «Повесть временных лет» — летописный свод,

составленный в на­чале XII в. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором.

На заре изучения летописания Нестора-летописца считали единственным автором

«Повести». Но после разысканий выдающегося русского ученого академика А. А.

Шахматова (1864— 1920) стало очевидно, что Нестор использовал в своей работе

другие летописные своды, составленные его предшественниками. Последователи А.

А. Шахматова, и особенно М. Д. Приселков и Д. С. Лихачев, уточнили и дополнили

его наблюдения и выводы, и в настоящее время история древнейшего летописания

представляется в следующем виде .Отдельные записи исторического характера могли

вестись еще в конце Х и начале XI в., но летопись как особый жанр древнерусской

историографии и древнерусской литературы возни­кает, вероятно, лишь в середине

XI в. Мы не знаем первого памятника древнерусской историо­графии: А. А.

Шахматов предполагал, что это был Древнейший летописный свод, Д. С. Лихачев —

что «Сказание о распространении христианства на Руси». Следующим этапом

летописания был Свод Никона, также монаха Киево-Печерского монастыря. Более

надежны наши представления о летописи, непосредственно предшествовавшей

«Повести временных лет». А. А. Шахматов назвал ее Начальным сводом и считал,

что она была составлена в Киеве около 1095 г. Текст Начального свода в своем

первоначальном виде до нас не дошел, но достаточно полно отразился в

новго­родских летописях .

Около 1113 г. Нестор, основываясь на Начальном своде и других источниках,

создает свою «Повесть временных лет». «Повесть» не просто дополненный свод

летописных статей, это, по словам Д. С. Лихачева, «цельная, литературно

изложенная история Руси». «Можно смело ут­верждать,— продолжает ученый,— что

никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в. русская историческая мысль не

поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».

Рассмотрим «Повесть временных лет» как памятник летописания. Она открывается

историогра­фическим введением, из которого средневековый читатель,

воспитанный в традициях христиан­ской историографии, узнавал чрезвычайно

важную для себя вещь: славяне — не безродные «насельники» на земле, они —

одно из тех племен, которые, согласно библейскому рассказу, расселились по

ней в те незапамятные времена, когда схлынули воды всемирного потопа и

праотец Ной со своими домочадцами вышел на сушу. И происходят славяне,

утверждает летописец, от самого достойного из сыновей Ноя — Иафета. Правда,

чтобы доказать эту мысль, летописцу пришлось вставить в перечень народов,

извлеченный им из «Хроники» Георгия Амартола , отсутствующее там имя славян.

Стремление увидеть славян, и русичей в их числе, среди про­славленных народов

мира не покидает летописца и далее. И рядом с Тигром, рекой, на берегах

которой расцвела в далеком прошлом великая цивилизация, упоминает он родные

ему реки — Днепр, Десну, Припять, Двину, Волхов, Волгу. И также рядом с

народами Европы — англами, римля­нами, немцами, венецианцами — назовет

летописец и народы, населяющие пределы Руси: им упоминаются меря, мурома,

весь, мордва, заволочская чудь...

Очертив географические пределы Руси, Нестор вновь делает экскурс в историю,

излагает свои представления о прародине славян, вспоминает о их столкновениях

с аварами, о начале Болгарского государства, повествует о происхождении

сербов, хорватов, поляков. Затем в поле зрения Нестора оказывается собственно

Русь. Нестор рассказывает об обычаях полян, племени, на земле которого стоит

Киев, о нравах соседних племен — древлян, вятичей, радимичей, севе­рян.

Нестор неуклонно подводит читателей к мысли, что Киев не случайно стал

«материю градом русским» — и места эти благословил в древности сам апостол

Андрей (полагают, что эта легенда вставлена в летопись уже после Нестора), и

племя полян — самое «кроткое» и благо­нравное, и князь киевский Кий в

далеком прошлом был ведом самому византийскому импе­ратору. Так слагается

картина славного прошлого Русской земли.

Но тут ожидают две неожиданности. Во-первых, как говорит летописец, Русская

земля «стала прозываться» лишь со времени похода на Византию в середине IX

в., как сообщает об этом «греческое летописание». Почему такая зависимость от

внешнеполитических событий и византийской историографии? Думается, потому

лишь, что это первая точная дата, которую смог установить летописец. И он с

удовлетворением отмечает: «Вот почему с этой поры начнем и числа положим». И

опять уже знакомый прием: Нестор начинает от Адама, упоминает биб­лейские

события и Александра Македонского, но завершает свою хронологическую выкладку

упоминанием русских князей. История Руси снова вплетается в ткань истории

всемирной. Итак, перед нами не начало «Русской земли», как союза племен,

образование которого восходит к отдаленным, неведомым летописцу временам, а

фиксация события, отмеченного точной датой в византийской хронографии.

Вторая неожиданность, породившая целую школу в отечественной и зарубежной

историографии (направление «норманистов»), — это странный, казалось бы,

отказ летописца от своей истории, восходящей к временам Кия, Щека и Хорива.

История словно бы начинается заново, и уже не в Киеве, а в Новгороде, и к

тому же с призвания чужеземцев-варягов. В чем же дело? Когда создавалась

«Повесть временных лет», Русь была уже достаточно могучим феодальным

государ­ством, во главе которого стояла княжеская династия, ведшая начало от

варягов Игоря, Олега и полулегендарного Рюрика. Такова была реальность.

Естественно, что одна из задач летописца состояла в том, чтобы обосновать

законность власти Рюриковичей и одновременно объяснить, почему союз

восточноевропейских племен оказался под началом у варяжской княжеской

ди­настии. Видимо, летописец отражал действительные события, и на «каком-то

собрании пра­вящей знати трех земель — словенской, кривичской и чудской —

было решено выбрать князя из другой земли, который бы защищал не интересы

знати одной из земель, а их общий интерес», комментирует статью 862 г.

известный историк В. Т. Пашуто (1918—1983). И защищал бы от соседей-

иноземцев — добавим мы к этим словам ученого,— от тех же варягов.

Приглашение князей, наем их как воинов и администраторов — ничего не имеет

общего с завоеванием . Ведь незадолго до призвания варяги, как

свидетельствует Пашуто В.Т. под тем же 862 г., были изгнаны из Руси.

Призванные варяги приняли обычаи и язык коренного населения, а к помощи

заморских варягов будут и впоследствии прибегать русские князья Рюриковичи —

и Олег, и Игорь, и Вла­димир, и Ярослав, рассматривая их прежде всего как

первоклассных воинов-наемников и в то же время охотно избавляясь от них как

только непосредственная надобность пропадала: именно так поступил в 980 г.

Владимир, отослав буйных дружинников в Византию. Словом, варяги были

незначительной прослойкой в правящей верхушке и княжеской дружине и своей

деятельностью отвечали потребностям и нуждам славянского общества. Из текста

«Повести временных лет» мы видим, как нелегко давалось летописцам создание

стройной историографической концепции, которая бы сочетала сведения о

древнейшей истории восточнославянских племен и предания о первых киевских

князьях с судьбой династии Рюри­ковичей. Надуманной оказывается версия,

согласно которой Игорь — родоначальник укрепив­шейся с Х в. династии киевских

князей — объявлен сыном Рюрика. С трудом объясняет летописец происхождение и

значение этнонима «русь», упорно стремясь связать его все с той же варяжской

концепцией. И тем не менее созданная Нестором история призвания варягов и

укрепления их ди­настии в Киеве выглядит настолько убедительной, что в ней

черпали свои аргументы все «норманисты» вплоть до наших дней.

А перед Нестором и его предшественниками стояли трудности и иного рода:

народная память донесла от тех далеких веков весьма скупые и разрозненные

припоминания и легенды. Совершенно туманны сведения о Рюрике и его братьях (в

существовании которых вообще сомневаются), неясно отношение к Рюрику и Игорю

безусловно бывшего киевским князем Олега; даже о Игоре было известно мало, и

не случайно так скупы сведения о тридцати годах его княжения: он пред­стает

перед нами как князь и полководец но существу только в рассказе о походах на

Византию. Лишь начиная с княжения Святослава политическая история Руси стала

известна летописцам с большими подробностями.

Но летопись не только свод фактических данных. Она вся пронизана важными для

летописцев политическими идеями. С двумя из них — с обоснованием достойного

места славян среди народов мира и с обоснованием прав княжеской династии

Рюриковичей — мы уже знакомы.

Третья идея «Повести» — обоснование достойного места Руси среди христианских

стран Евро­пы, утверждение ее духовного равенства с самой Византией, в то

время могущественным и авто­ритетнейшим государством. Эта мысль настойчиво

проводится летописцем. Мудрая Ольга, крестив­шаяся в Константинополе,

предвозвестница христианской Руси, получает имя Елена (Елена — мать римского

императора Константина, при котором христианство стало государственной

религией Восточной римской империи). Летописец подчеркивает, что Владимир —

ревностный язычник — приходит к мысли о необходимости крещения в результате

основательных раздумий. Его побуждают к этому не политические причины (как

было в действительности, но о чем лето­пись не упоминает) и даже не рассказ

им же посланных «мужей» о великолепии византийского богослужения, а прежде

всего беседа с «философом», изложившим князю основы библейской истории и

основные догматы христианского вероисповедания. Поэтому Владимир

сопоставляется по своим деяниям с «Константином великого Рима».

Печальный итог феодальной распри — гибель Бориса и Глеба от рук Святополка

предстает в летописи как акт высокого христианского подвижничества. Не

случайно в уста уби­ваемых князей вложены отнюдь не мирские высказывания —

возмущение преступными действиями узурпатора-Святополка или, на худой случай,

утверждение своей невиновности,— а именно ре­лигиозные медитации, исполненные

безвольного смирения, так не похожего на те действитель­ные раздумья и

страсти, которые обуревали участников феодальных распрей в то время.

Христиан­ское государство славится своими воинами — святыми заступниками —

ими и провозглашаются князья-мученики Борис и Глеб. Христианские государства,

как правило, высоко чтят подвиги своих святых, славятся своими монастырями. И

«Повесть временных лет» включает рассказ об основании Киево-Печерского

монастыря, о деяниях его прославленных монахов, о высоко чти­мом на Руси

чернеце, а затем игумене этого монастыря — Феодосии. Эта тема в летописи

отнюдь не уводящее нас от собственно политической истории отступление, а, как

уже подчеркну­то,— важный элемент общей историографической концепции.

Четвертая важная идея летописания — осуждение феодальных междоусобиц,

приносивших Руси значительный урон. В борьбе со своими братьями добился

единовластия Владимир; попытался стать единственным властелином Русской

земли, истребив своих братьев, Святополк. И напрасно Ярослав, разделивший

Русь между пятью своими сыновьями, призывал их жить в мире, ибо в противном

случае, убеждал он,— «погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов

своих, которые добыли ее трудом своим великим». Распри не прекращались.

Свержение киев­ского князя Изяслава в 1073 г. родными братьями привело к

вторжению на Русь польских отрядов короля Болеслава. С горечью описывает

летопись трагическую судьбу Василька Теребовльского, оклеветанного и по

наговору ослепленного по пути с княжеского съезда, на котором только что было

решено: «отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю».

Летописцы всегда с осуждением и тревогой описывают княжеские распри, видя,

однако, причины их прежде всего в кознях дьявола.

Отсутствие единства русских князей было тем опаснее, что Русь искони

находилась в со­седстве с враждебной Степью. В далекие времена грозной силой

был Хазарский каганат, затем тревожили своими набегами печенеги, а с середины

XI в. постоянную угрозу всей южной Руси стали представлять кочевники-половцы.

Но не следует впадать в крайность и видеть в половцах орду, политически,

духовно, нравственно противопоставленную мирным русичам. В действительности

по склонности к войнам русские и половцы не отличались друг от друга.

Грабительские половецкие набеги, безусловно, приносили огромные бедствия

окраинным русским княжествам. В статье 1093 г. мы встречаем описание

страданий угоняемых на чужбину русских пленников: бредут они, печальные,

измученные голодом, холодом и жаждой, босые, с нога­ми, израненными тернием,

грустно вспоминая города и села, откуда они родом. Типичную картину

половецкого набега рисует князьям Владимир Мономах, побуждая их к совместному

походу на половцев: приедет половец, убьет крестьянина, а жену и детей его

угонит в полон (статья 1103 г.). Но нельзя забывать и о другом. О том, что по

крайней мере с 1078г. русские князья стали сами приглашать половцев для

участия в своих междоусобных войнах. Особенно отличался этим князь Олег

Святославич (в «Слове о полку Игореве» автор именует его Олегом

Гориславичем). И летописец с глубоким осуждением скажет в статье 1094г., что

Олег уже в третий раз привел половцев на Русскую землю, «его же грех да

простит ему бог, ибо много христиан загублено было, а другие в плен взяты и

рассеяны по разным землям».

Привлечению половцев к участию в межкняжеских конфликтах способствовали и

тесные династические связи: на дочерях половецких ханов нередко женились

русские князья. На дочери Тугорхана был женат великий князь киевский

Святополк, на половчанках были женаты Олег Святославич и сыновья Владимира

Мономаха, половчанкой была первая жена Святослава Ольговича, отца Игоря

(героя «Слова о полку Игореве»; Игорь был сыном второй жены — новгородки).

«Повесть временных лет» прежде всего — ценнейший исторический источник и

документ. И в то же время «Повесть временных лет» — первоклассный

литературный памятник. Летописец нередко прибегает к сюжетному повествованию:

живо воспроизводит драматические коллизии, передает речь персонажей,

воспроизводит детали, позволяющие читателю наглядно представить происходящее.

Такими подлинно литературными страницами летописи являются, например,

рас­сказы о местях Ольги, о подвиге юноши кожемяки, одолевшего печенежского

богатыря, обстоя­тельное описание ослепления князя Василька Теребовльского.

Приведем лишь один пример: упоминание о том, как потерявший сознание Василько

приходит в себя, когда на него надевают еще влажную выстиранную рубашку, и

восклицает: «Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой смерть

принял и предстал бы в ней перед богом». Летописец обращает наше внимание на

частный эпизод в ряду больших событий, затронувших едва ли не все южные

княжества в роковом 1097 г. Но эпизод этот имеет огромное значение — с

помощью такой художественной детали летописец добивается большего

эмоционального осуждения князей Давыда и Святополка, по чьей воле был

ослеплен ни в чем не повинный князь Василько.

«Повесть временных лет» не осталась принадлежностью только древнего киевского

лето­писания. Каждый летописный свод, когда бы и где бы он не составлялся — в

XII или XVI в., в Москве или в Твери,— обязательно начинался с «Повести

временных лет». /Правда, в поздних летописных сводах текст ее сокращается,

пропускаются, например, тексты договоров с греками, рассказ об основании

Киево-Печерского монастыря, отдельные погодные статьи и т. д. И тем не менее

« Повесть временных лет» в том или ином виде непременно открывала каждую

летопись, повествуя о том, «откуда есть пошла Русская земля и кто в Киеве

начал первее княжити». В этой судьбе текста «Повести временных лет» отразился

неизменный интерес к своей истории многих поколений древнерусских читателей.

Многим нашим согражданам вся древнерусская литература из­вестна только по

нескольким произведениям – «Повесть временных лет» «Слову о полку Игореве». И

они поэтому представляется одиноким, ни с чем не связанным произведением,

сиротливо возвы­шающимся среди унылого однообразия княжеских свар, диких

нравов и жесточайшей нищеты жизни. Эти пред­ставления поддерживаются

традиционными мнениями о низком уровне культуры Древней Руси, при этом

кос­ной и малоподвижной.

Все это глубоко ошибочно. Русь до ее монгольского завоевания была

представлена великолепными памят­никами зодчества, живописи, прикладного

искусства, историческими произведениями и публицистическими сочинениями. Она

не была отгорожена от других евро­пейских стран, поддерживала тесные

культурные связи с Византией, Болгарией, Сербией, Чехией, Моравией, Польшей,

скандинавскими странами. Она была связана с Кавказом и степными народами. Ее

культура не была отсталой или замкнутой в себе, отгороженной «китай­ской

стеной» от внешнего культурного мира. Широкое распространение грамотности—это

факт, доказанный сейчас многочисленными находками берестяных грамот в

Новгороде. Ее культура была единой на всей огром­ной территории от Ладоги и

Белого моря на севере до черноморской Тмуторокани на юге, от Волги на востоке

и до Карпат на западе. Брачные узы княжеских семей связывали их с Францией,

Германией, Венгрией, Поль­шей, Скандинавией, Византией, с Кавказом и

половец­кой кочевой аристократией.

Культура домонгольской Руси была высокой и утон­ченной. На этом культурном

фоне «Повесть временных лет» не кажется одиноким, исключительным памят­ником.

«Повесть временных лет» - это многосотлетний дуб, дуб могучий и раскидистый.

Его ветви соединяются с кронами других роскошных деревьев великого сада

русской поэзии XIX и XX вв., а его корни глубоко уходят в русскую почву.

Необходимо чтобы это выдающееся произведение отечественной культуры изучалась

перед освоением курса истории, наряду с такими мировыми произведениями

как «Библия» и «Одиссея». «Повесть временных лет» напомнит нам о времени

становления госу­дарства, о прошлом как широко известных нам славных городов

— Киева, Новгорода, Черни­гова, Суздаля, так и тех, чья слава минула, и

превратились они ныне в районные центры или даже села — Туров, Коростень,

Ромны, Вятичев. Но прежде всего напомнит она об истории нашего народа. И

встанут с ее страниц люди земли Русской — безвестные ратаи, искусные

ремесленники, чьим мастерством восхищаются доныне посетители музеев,

предприимчивые купцы, бороздившие дальние моря, воины, защищавшие города и

села, князья и бояре — порой не в меру тщеславные и эгоистичные, но почти

всегда мужественные витязи и изощренные политики, священнослужители,

надеявшиеся своими искренними молитвами оградить родную землю от бедствий.

Особое благодарное слово летописцам, в тиши монастырских келий сла­гавшим

повесть о истории земли Русской. Великий Нестор из их числа.

к

Література

1. «Повесть временных лет», под редакцией Д.С. Лихачева, Карелия, 1992 г.

Ленинград, 1978 г.