Курсовая: Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27 гг.

Курсовая: Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27 гг.

Содержание

Введение.......................................................................2

Глава 1. Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27

гг....... 4

Глава 2. Внутрипартийная борьба 1928-1929 гг. и антирелигиозный вопрос.........8

§1. Сталин и Бухарин: варианты дальнейшего пути................................8

§2. II съезд Союза Безбожников и постановление Политбюро о речи

Бухарина.............................................. 10

Выводы по главе...............................................................15

Глава 3. Ужесточение репрессий в отношении религиозных организаций в 1928 –

29 гг. 16

§1. Советское законодательство в религиозной сфере...........................16

§2. Закрытие церквей..........................................................21

Выводы по главе...............................................................26

Глава 4. Дискуссии о формах и методах антирелигиозной пропаганды в 1928-29

гг...... 27

§1. Введение антирелигиозного воспитания в школах и критика Наркомпроса

“слева”.................................. 27

§2. Критика Ем. Ярославского в комсомольской печати (июнь 1929 г.)...........30

Выводы по главе...............................................................33

Глава 5. Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) в 1928-1929 гг....................35

§1. Кадровые изменения в АРК..................................................35

§2. Дискуссия об АРК в Политбюро (1929 г.) и роспуск комиссии.................41

Выводы по главе...............................................................44

Заключение....................................................................45

Источники и литература........................................................47

Введение.

Исследование взаимоотношений Русской Православной Церкви и большевистского

государства в последние годы стало одной из самых популярных тем российской

исторической науки. Долгие годы историки не могли заниматься этой тематикой

без оглядки на официальные догмы, выходить за которые подчас было опасно. В

этом свете вполне объясним тот факт, что в работах историков наблюдаются

заметные “перекосы”. В первую очередь историки стремились исследовать такие

темы, как гонения на священнослужителей в годы изъятия церковных ценностей,

дело патриарха Тихона и др. Не отрицая всей важности указанных тем, отметим,

что время разоблачающих открытий безвозвратно прошло. Наступает период, когда

на первый план выходит тщательный и кропотливый анализ всех исторических

событий. Только это поможет получить действительно объективную картину

“нашего непредсказуемого прошлого”. О том, что этот факт вполне осознан нашей

исторической наукой, свидетельствует появление высококвалифицированных работ,

посвященных тем или иным аспектам советской истории.

Этот процесс характерен и для изучения истории различных религиозных

конфессий в советский период. Все чаще историки обращаются к изучению

механизма принятия и реализации партийных решений, касающихся религии. В этом

свете изучение второй половины 1920-х гг. является одним из наиболее важных

направлений, ибо этот период еще мало затронут историками религий. А ведь

именно в это время среди партийных руководителей шли острые дискуссии о

формах и методах ведения антирелигиозной пропаганды, которые стали одним из

пунктов расхождений между И.В.Сталиным и Н.И. Бухариным. Между тем

исследователи, занимавшиеся изучением внутрипартийной борьбы, почти не

обращали внимания на этот факт. Поэтому тщательное рассмотрение этого аспекта

позволит лучше понять методы и приемы, к которым прибегал Сталин в ходе

борьбы с “правым уклоном”, оценить последствия, какие имела для религиозных

групп победа Сталина во внутрипартийной борьбе.

Нужно отметить, что данная тема имеет и важное общественное значение.

Проблема сосуществования религиозных и государственных структур не решена и в

наше время, о чем свидетельствует дискуссия, развернувшаяся вокруг закона о

свободе совести в 1997 г. Изучение опыта прошлого особенно важно для того,

чтобы избежать возможных ошибок и найти действительно взаимоприемлемый

вариант взаимодействия государства и религиозных конфессий.

Приступая к изучению данного вопроса, автор поставил цель исследовать суть

разногласий между сталинской группой и правым уклоном по антирелигиозному

вопросу, показать, как эти разногласия были использованы Сталиным для

дискредитации Бухарина и какие последствия для религиозных организаций имела

победа сталинского варианта борьбы с религией.

Источниковая база работы достаточно обширна и включает как опубликованные

материалы, так и выявленные автором архивные документы. Исследование их как

исторических источников - тема отдельного исследования. Весь комплекс

источников можно разделить на следующие группы:

1) делопроизводственные документы высших партийных и государственных

органов: протоколы заседаний Политбюро ЦК ВКП (б) и Антирелигиозной Комиссии

ЦК, подготовительные материалы к ним и т. д.

2) Законодательные акты и циркулярные письма высших партийных и

государственных органов.

3) Опубликованные выступления и работы партийных и государственных

деятелей (И.В. Сталина, Н.И. Бухарина и др.).

4) Письма верующих в высшие государственные инстанции и в прессу.

5) Партийная и антирелигиозная периодическая печать (“Правда”,

“Известия”, “Антирелигиозник”, “Безбожник”, “Безбожник у станка”).

Хронологические рамки работы ограничены 1927 – 1929 гг. Как известно,

основные события, связанные с борьбой с “правым уклоном”, происходили в 1928

и особенно в 1929 гг., но первые признаки будущих столкновений появились уже

в конце 1927г. В то же самое время начинается постепенное изменение политики

партии и государства по отношению к религии, когда на смену относительно

либеральному курсу приходит новая волна гонений на церковь.

Глава 1. Русская Православная Церковь и большевистское государство в

1925-27 гг.

С 1923-1924 гг. начинаются некоторые изменения в “религиозной” политике

партии. Их необходимость вызывалась, с одной стороны, отказом от политики

“военного коммунизма”, провозглашением курса на смычку города с деревней,

потребностью в улучшении взаимоотношений с крестьянством. С другой стороны,

эти изменения стали результатом нового соотношения сил в Политбюро. Л.Д.

Троцкий, главный инициатор и организатор антицерковных акций 1922 – 1924 гг.,

постепенно терял свои позиции. В противовес ему партийному “большинству”

нужно было выдвинуть идеи, отличавшееся от применявшихся Троцким путей

решения данной проблемы. Следствием всех вышеперечисленных факторов стало

некоторое ослабление репрессий и появление лозунгов о чутком отношении к

верующим, осторожном подходе к борьбе с религией и т.д.

Необходимо, однако, подчеркнуть один важный момент. Еще не до конца открыты

многие архивы (в частности, по-прежнему малодоступны материалы Лубянки), и мы

не можем делать однозначных выводов. Было определенное снижение репрессий, но

не их прекращение. Аресты церковных иерархов и священнослужителей, закрытия

церквей не прекращались ни на минуту.

После смерти Патриарха Тихона согласно его завещательному распоряжению о

преемстве высшей церковной власти Местоблюстителем Патриаршего Престола стал

митрополит Петр (Полянский). Его можно считать продолжателем той политики

сосуществования с властями, которая была намечена в 1923-1925 гг. Патриархом

Тихоном (в том же его так называемом “завещании”). Однако если он и считал

возможным договориться с богоборческой властью о какой-то форме легализации

церковной иерархии, то идти на какие-либо уступки обновленчеству отказывался.

Возможно, в 1925 г. намечались новые репрессивные меры в отношении Русской

Православной Церкви. Об этом свидетельствует целый ряд факторов:

возобновление судебного преследования Патриарха Тихона, судебные процессы

над иерархами (процесс митрополита Мелхиседека (Паевского), “дело

барнаульских церковников” и др.). В этом плане арест митрополита Петра вполне

закономерен.

Тем не менее на протяжении весны-осени 1925 г. Политбюро, занятое

внутрипартийными склоками, на время как бы “забыло” о церковной проблеме, а

Антирелигиозная Комиссия долгое время не созывалась. Лишь 11 ноября 1925 г.

Комиссия приняла решение нанести удар по митрополиту Петру: “в целях

разоблачения монархических стремлений Петра (местоблюстителя патриаршества)

поместить в “Известиях” ряд статей, компрометирующих Петра. одновременно с

опубликованием ст. поручить ОГПУ начать против Петра следствие.”

[1] Это явное отражение линии (Лубянки или Политбюро – это еще неизвестно)

на новое антицерковное наступление.

Другим направлением деятельности Комиссии стало углубление раскола в Русской

Православной церкви. Часть епископов считала возможным пойти на гораздо большие

уступки власти, чем это допускал митрополит Петр. АРК сразу же ухватилась за

эту возможность, решив “ускорить проведение наметившегося раскола среди

тихоновцев”.[2]

9 декабря 1925 г. митрополит Петр был арестован. Вскоре после этого, 22 декабря,

9 епископов во главе с архиепископом Григорием (Яцковским) собрались в Донском

монастыре и объявили о создании Временного Высшего Церковного Совета (ВВЦС),

положившего начало “григорианскому” расколу. ВВЦС сразу же заявил о

“совершенной законопослушности предержащей власти Правительства СССР”.

[3]

В то же время о своем вступлении в обязанности заместителя Патриаршего

Местоблюстителя объявляет митрополит Сергий (Старогородский), назначенный

завещательным распоряжением митрополита Петра. Начинается долгая переписка

между митрополитом Сергием и ВВЦС, взаимные обвинения в узурпации церковной

власти. Лишь в 1927 г. митрополит Петр подтвердил все запрещения,

наложенные митрополитом Сергием на “григорианцев”.

Другой крупный шаг по созданию еще одного раскола в церкви, организованный

ОГПУ и впоследствии поддержанный и одобренный Комиссией – выступление

митрополита Агафангела (Преображенского) с притязаниями на пост Патриаршего

Местоблюстителя. Такое решение митрополит Агафангел принял после встречи с

Е.А. Тучковым, обещавшим ему свою поддержку.

Не вдаваясь в детали его переписки с митрополитом Сергием, отметим, что

последнему удалось решить и это проблему. Однако именно в противодействии

митрополиту Сергию (после явной неудачи “григорианского” раскола) был главный

смысл выдвижения ОГПУ митрополита Агафангела.

Из перечисленных выше событий вытекают несколько важных выводов. Мы видим

ставшее вполне определенным “разделение труда” в антирелигиозной работе. Всю

реальную “черновую” часть дел по организации расколов осуществляло VI

отделение Секретного Отдела ОГПУ в лице своего руководителя Е.А. Тучкова и

его помощников. В отдельных случаях (арест митрополита Петра) ОГПУ

действовало самостоятельно, не дожидаясь решений комиссии, которой оставалось

задним числом одобрять действия Тучкова.

АРК была вполне довольна сложившейся ситуацией и решила всячески содействовать

углублению раскола между митрополитами Сергием и Агафангелом при одновременном

усилении ВВЦС: “Проводимую ОГПУ линию на раскол между митр[ополитом] Сергием

(назначенным митрополитом Петром вр[еменным] местоблюдителем) и митр[ополит]

Агафангелом, претендующим на патриаршее местобюстительство, укрепляя

одновременно третью тихоновскую иерархию Вр[еменный] Высш[ий] Церков[ный]

Совет во главе с архиеп[ископом] Григорием как самостоятельную единицу.

Выступление Агафангела с воззванием к верующим о принятии на себя

обязанностей местоблюстителя – признать своевременным и целесообразным”.

[4]

Но данная политика не оправдала себя. Митрополиты Сергий и Агафангел, как мы

отмечали, сумели договориться и преодолеть свои разногласия ради церковного

единства. Что касается “григорианского” раскола, то он не получил большого

распространения и уже к 1930 гг. практически исчез.

Осенью 1926 г. архиепископ Илларион (Троицкий) предлагал провести нелегальные

выборы Патриарха путем сбора подписей. Митрополит Сергий дал согласие, и

епископ Павлин (Крошечкин) взялся за практическое осуществление задуманного.

Его помощникам удалось собрать семьдесят две подписи епископов, но ОГПУ,

отследившее всю акцию с самого ее начала, произвело массовые аресты. Был

арестован и митрополит Сергий. [5]

После его ареста у руля управления церковью, сменяя друг друга, были

митрополиты Иосиф (Петровых) и архиепископ Серафим (Самойлович). Ситуация в

РПЦ была очень сложной и относительно нормализовалась лишь после освобождения

митрополита Сергия в апреле 1927 г. До настоящего времени не известны

подробности “воспитательной” работы, которую провели с ним Тучков и его

соратники, но тот факт, что “Декларация о лояльности” появилась благодаря

обработке митрополита Сергия гэпэушниками несомненен.

Таким образом, начиная с 1924-1925 гг., линия партии и государства по

отношения к Русской Православной Церкви несколько меняется. По тактическим

соображениям на первый план стали выдвигаться идеи об антирелигиозной

пропаганде, осторожном подходе и т.д. Репрессии, хотя и не прекращались, но

все же по сравнению с предшествующими годами несколько снизились. Видя

неудачу первого “штурма небес”, большевики решили испробовать другой путь –

организации расколов внутри церкви с тем, чтобы столкнуть между собой

образовавшиеся группы. Осуществление этой политики можно проследить в

деятельности АРК в 1925-1927 гг., которая активно способствовала

возникновению и углублению “григорианского” раскола, конфликта митрополита

Агафангела с митрополитом Сергием и т.д.

Глава 2. Внутрипартийная борьба 1928-1929 гг. и антирелигиозный вопрос.

§1. Сталин и Бухарин: варианты дальнейшего пути.

После окончательного разгрома троцкистской оппозиции в 1927 г. существование

дуумвирата Сталин – Бухарин оказалось под вопросом. Бухарин, пользовавшийся

огромной популярностью в партии, оставался последним (вместе со Сталиным)

партийным лидером, упомянутым в ленинском завещании, который еще входил в

состав руководства. Столкновение между ним и Сталиным становилось неизбежным.

Уже в конце 1927 г. Бухарина перестали приглашать на заседания Секретариата

ЦК, где рассматривались многие важнейшие вопросы. В феврале 1928 г. в

Политбюро возникла дискуссия о хлебозаготовках, которая постепенно охватила

более широкий круг вопросов. Не останавливаясь на них, мы затронем лишь

интересующие нас противоречия, а именно споры о дальнейших шагах по борьбе с

религией.

Сталин, уже неоднократно заявлявший об обострении классовой борьбы по мере

продвижения к социализму, увязывал с ней антирелигиозную пропаганду. В беседе

с американской рабочей делегацией 9 сентября 1927 г. он заявил: “Партия не

может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести

пропаганду против этих предрассудков потому, что это есть одно из важных

средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего

эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам”.

[6] “Подавили ли мы реакционное духовенство? Да подавили. Беда только в том,

что оно не вполне еще ликвидировано”.[7]

Сталин недвусмысленно давал понять, что ближайшая задача всех антирелигиозных

мероприятий - уничтожение церкви как таковой.

К этому вопросу Сталин обратился и на XV съезде партии, заметив, что “у нас

имеется еще такой минус, как ослабление антирелигиозной борьбы”.

[8] Однако чтобы эта борьба была успешной, нужно, по мнению Сталина, увязать

ее “с борьбой за кровные интересы народных масс и повести ее таким образом,

чтобы она, эта кампания, была понятна для масс, чтобы она, эта кампания, была

поддержана массами”.[9] Такой кампанией

должна была стать начавшаяся коллективизация.

Одной из первых, кто правильно сориентировался в сложившейся ситуации, была М.

Костеловская[10]. В статье “Задачи

безбожников в деревне” она определила религию как одну из главных противниц

колхозного строя: “Сопротивляется коллективизации частный капитал. И это вполне

понятно, потому что коллективная деревня – это прямая смычка с социалистическим

хозяйством города. А пауки – кулак и частник – должны при этом лететь к

чортовой бабушке”[11] Именно служители

церкви, эти “долгополые лакеи частного капитала”, своим “блудливым языком”

тормозят коллективизацию. Отсюда выводится и ближайшая цель: “Орудие

безбожников – критика религии – должно быть направлено сейчас на то, чтобы

помочь деревне сбросить влияние поповщины, влияние частного капитала, широко и

свободно, более ускоренными темпом двигаться на строительство социализма”

[12]

Взгляды лидеров “правого уклона” существенно отличались от сталинских трактовок.

Бухарин выступал за пропагандистские мероприятия и широкое культурное

строительство,[13] что согласовывалось с

его теорией мирного врастания кулака в колхозное хозяйство.

Весьма четко обозначил свою позицию в речи на XIV Всероссийском съезде советов

А.И. Рыков: “. в области таких мероприятий, как борьба с религией,

административные меры и приказы часто не только не приносят пользу, но и

вредят. мы, сторонники борьбы с религиозным дурманом, не собираемся применять

против религии принудительных мер, но признаем в нашей конституции свободу

религиозных исповеданий”.[14] Отвечая на

нападки делегатов, обвинивших его в примиренчестве, Рыков подчеркнул, что

“неправильно, когда в борьбе с религиозным дурманом прибегают к излишним

административным мерам”. [15]

Нужно отметить, что Бухарин и Рыков были не одиноки в своих воззрениях на методы

антирелигиозной пропаганды. С ними был солидарен М.И. Калинин, вообще известный

тем, что занимал достаточно либеральные позиции при решении каких либо

вопросов, связанных с религией. Еще на I Съезде Союза Безбожников Калинин

подчеркнул, что “борьба с религией - это философская борьба. Это борьба такая

– быть идеалистами или быть материалистами”.

[16] Об этом же он говорил и на втором Съезде Союза Воинствующих

Безбожников.[17] К тем, кто выступал

против перегибов в борьбе с религией, следует отнести и А.В. Луначарского,

[18] хотя он и не был против усиления антирелигиозной борьбы.

[19] Против усиления гонений на церковь выступала и Н.К. Крупская,

считавшая самым эффективным средством борьбы научную пропаганду.

[20] Таким образом, к 1929 г. четко обозначились теоретические расхождения

между “большинством” и “правым уклоном” в антирелигиозной вопросе. Сталин

полагал, что по мере построения социализма “эксплуататорские классы” (в том

числе и духовенство) усилят свою борьбу, и для успешного завершения

коллективизации их необходимо обезвредить, не останавливаясь ни перед какими

средствами.[21] В отличии от него

Бухарин и Рыков склонялись к проведению антирелигиозной пропаганды без помощи

репрессивных мер, рассматривая борьбу с религией как столкновение двух

идеологий. Было бы неправильно делать вывод, что Бухарин и его сторонники были

нейтральны по отношению к церкви или тем более доброжелательны к ней. Конечная

цель и у них, и у Сталина была одна, но способы ее достижения различались

весьма существенно.

§2. II съезд Союза Безбожников и постановление Политбюро о речи Бухарина.

Апрельский Пленум ЦК 1929 г. нанес серьезный удар по “правому уклону”.

Позиции Сталина существенно укрепились. Но говорить о его полной победе было

рано. Чтобы нанести последний удар группе Бухарина и ее лидеру, нужно было

что-то такое, что позволило бы лишний раз обвинить его в отступлении от

“истинного марксизма” и “генеральной линии партии”. Таким предлогом стала

речь Бухарина на II съезде Союза Безбожников.

Этот съезд, намеченный на июнь 1929 г. должен был стать важной вехой безбожного

движения. От его исхода во многом зависело дальнейшее направление

антирелигиозной работы – пойдет ли оно по линии, проводимой АРК

[22], или по тому варианту, который исходил от Сталина и его окружения.

27 мая 1929 г. вопрос о предстоящем съезде рассматривался на заседании

Политбюро. Было решено создать комиссию для просмотра тезисов по докладам, в

которую вошли Криницкий, Бухарин и Ярославский. “т. Бухарину поручить выступить

на открытии съезда от имени ЦК”. [23]

Принятое Политбюро решение очень интересно. Из черновых протоколов заседания

видно, что первоначально этот вопрос не был включен в повестку дня и возник в

ходе заседания. Решение Политбюро написано на простом листе бумаги рукой

Ярославского и скреплено его подписью. Либо Ярославский просто зафиксировал

решение Политбюро, либо, что вполне возможно, он внес это предложение на

заседание. Этот факт очень важен, ибо к тому времени стараниями Сталина

Бухарин уже превратился в одиозную фигуру, персонифицировавшую в себе все

уклоны и расколы в партии. Возможно, не будучи в силах предсказать исход

внутрипартийной борьбы, Ярославский колебался между двумя лагерями. Эти

колебания хорошо заметны во всех его статьях и речах 1929 г., где он

поддерживает антирелигиозные взгляды и Сталина, и Бухарина одновременно.

Для меня интересна и реакция противников Бухарина на это предложение

[24]. К маю 1929 г. любые выступления стали для Бухарина большой проблемой,

ибо Сталин тщательно следил, чтобы его противник не мог обратиться к партии. В

деле отсутствуют результаты голосования, но сам факт принятия этого

постановления говорит о том, что оно не встретило возражений со стороны

Сталина. В самый разгар борьбы Сталин соглашается на то, чтобы Бухарин выступил

перед огромной аудиторией делегатов. Возможно, этим самым он как бы

провоцировал Бухарина. Зная о глубоких расхождениях по антирелигиозному вопросу

между ним и Бухариным, Сталин, разрешая его выступление, создавал почву для

будущих обвинений Бухарина в “примиренчестве”, в отходе от “генеральной линии

партии”. Как известно, “генеральной линией” были взгляды самого Сталина и его

окружения.

Съезд состоялся в июне 1929 г. На одном из его заседаний с докладом

“Реконструктивный период и борьба с религией” выступил Н. Бухарин. Если Сталин

в своем понимании антирелигиозной пропаганды исходил из обострения классовой

борьбы и необходимости нового наступления на церковь, то Бухарин увязывал ее с

задачей построения нового человека, совершения культурной революции. По мнению

Бухарина, в наступившем этапе нужны новые люди, с новым складом ума, “нужна

большая гибкость этого ума, творческая жилка у миллионов строителей”

[25]

Бухарин был согласен с тем, что необходимо усиление антирелигиозной борьбы, ибо

“именно по этой линии идет мобилизация сил враждебного нам лагеря”.

[26] Но при этом предлагаемые им методы борьбы существенно отличались от

тех, которые выдвигал Сталин. “Нужно отчетливо знать, что есть крупнейшая

разница между городом и деревней, между крестьянином и рабочим. Задача не в

том, чтобы “нажать”, а в том, чтобы убедить.

[27]

Подводя итог, Бухарин подчеркнул, что при “общем развернутом фронте нашего

наступления на врага мы должны наступать дифференцировано”. Нужна “длинная”

борьба, а не кавалерийская атака.

Речь Бухарина была не просто выступлением, посвященным антирелигиозной борьбе. В

условиях давно начавшегося наступления на “правый уклон” Бухарин использовал

каждую возможность, чтобы донести до партии свои идеи. Совершенно прав С. Коэн,

который полагает, что в этой речи “он в завуалированных выражениях протестовал

против сложившейся атмосферы и сталинских требований беспрекословного

партийного подчинения”.[28]

Речь Бухарина была издана отдельной брошюрой. Некоторое время никакой реакции

со стороны Сталина не было. Наконец 8 июля 1929 г. Политбюро приняло

постановление,[29] в котором речь

Бухарина подвергалась разгрому, так как она якобы представляла “в

замаскированной форме борьбу против партии и ЦК”.

[30] Как и следовало ожидать, Сталин развивал прежние обвинения Бухарина в

борьбе против партии. Важной победой Сталина был запрет на публикацию статей и

речей Бухарина. Фактически “правые уклонисты” были лишены возможности излагать

свои взгляды.

22 июля 1929 г. Бухарин пишет письмо членам и кандидатам в члены Политбюро и

Ярославскому, где пытается отвести все выдвинутые обвинения: “Это

экстраординарное решение, не знающее прецедентов в истории партии,

представляется мне глубоко несправедливым и по существу, и по формальным

соображениям”.[31]

Бухарин подчеркивает, что текст речи был предварительно согласован с

Ярославским и не вызвал у него никаких нареканий, а впоследствии был

опубликован в “Правде” и отдельным изданием. Эти факты подтверждают мнения,

что выступление Бухарина было разрешено вполне сознательно, чтобы на его

почве выдвинуть новые обвинения. Конечно, это понимал и сам Бухарин, с

горечью спрашивавший у своих бывших товарищей по партии, в чем смысл

“несогласованности” его речи с “генеральной линией” – “несогласованность,

которую не замечал никто в течение примерно шести недель”.

Однако это письмо (вместе с последующим, касавшемся других вопросов), лишь

усугубило “вину” Бухарина в глазах сталинской клики. 13 августа 1929 г. было

принято постановление Политбюро, которое оценило эти письма как свидетельства

того, что “т. Бухарин продолжает пользоваться избранным им в последнее время

методом борьбы с партией и ее ЦК, делая вылазки против решений ЦК на стороне.

и позволяя себе далее замаскированные нападки на линию партии в речах и

статьях”.[32]

Отдельной критике еще раз была подвергнута речь Бухарина на съезде. Учитывая

важность этого момента, приведем данную часть постановления Политбюро

полностью: “тов. Бухарин также делает вид, что его выступление на съезде

безбожников якобы не находится в противоречии с линией партии и ее ЦК. Между

тем на деле под прикрытием лозунга “Подвергай все сомнению”, направлявшегося

Марксом на разрушение капитализма и на свержение власти буржуазии, тов. Бухарин

ведет пропаганду недоверия к генеральной линии партии, стоящей во главе

победоносного строительства социализма. Тем самым вместо содействия делу

мобилизации широких масс трудящихся под коммунистическим знамением рабочего

плана, тов. Бухарин в указанном выступлении – не говоря уже о полном попрании

им Марксова метода диалектики – продолжает борьбу с партийным руководством,

отражая своей позицией наличие в мелкобуржуазных слоях известных колебаний,

неизбежных в условиях обострения классовой борьбы при развертывании

наступления пролетариата на капиталистические элементы”

[33]

Постановление принималось путем рассылки опросных листов, которое провел

верный помощник Сталина – И.П. Товстуха. Он с самого начала позаботился о

том, чтобы не возникло “недоразумений”. Рыков и Калинин, разделявшие взгляды

Бухарина на борьбу с религией, не участвовали в голосовании. В деле также

отсутствует лист Сталина – как это часто бывало, он не оставил следов, не

желая, чтобы его обвиняли в сведении счетов с Бухариным. Дало решили голоса

верных соратников “вождя” – Микояна, Молотова, Кагановича, Ярославского

(который вообще не был членом Политбюро), а также Баумана и Рудзутака,

поддерживавших Сталина. Лишь М. Томский проголосовал против, но его позиция

уже не могла что-либо изменить.

Параллельно с этим надлежащие выводы сделал и Союз Воинствующих Безбожников. 8

августа 1929 г. на экстренном (!) заседании фракции рабочего Президиума

Исполбюро Центрального Совета СВБ его члены заслушали сообщение о решении

Политбюро. Последовали покаянные постановления: “Признать, что издание брошюры

для широкого распространения без предварительного рассмотрения и обсуждения

было ошибкой”.[34] Понять такую спешку

можно, ведь именно ЦС СВБ совершил непростительный “грех” – разрешил издать

речь Бухарина.

В августе 1929 г. издание работ Бухарина и публикация его статей были

полностью прекращены – постановление Политбюро тщательно выполнялось.

Совсем скоро, в ноябре 1929 г. Бухарин будет выведен из Политбюро, после чего

он, Рыков и Томский выступят с покаянным заявлением. Сталин окончательно

утвердится у власти.

Таким образом, речь Бухарина на съезде СВБ отводившуюся ей роль.

Спровоцировав Бухарина, Сталин затем использовал его выступление для

обвинения в “правом уклоне”, отходе от “генеральной линии” и т.д., что было

весьма важным моментом в деле разгрома “правых”. Вместе с другими подобными

факторами (теория о мирном врастании кулака в социализм, споры о культурной

революции и т.д.) речь Бухарина была использована для дискредитации его в

глазах партийцев, что помогло осуществить его изгнание из Политбюро.

Выводы по главе.

1928-29 гг. ознаменовались новым этапом внутрипартийной борьбы, в результате

которой Н. Бухарин и ряд других партийных руководителей были отстранены от

руководства, а позиции Сталина окончательно укрепились. В этой борьбе

существенную роль сыграли противоречия между Сталиным и Бухариным по

антирелигиозному вопросу. Сталин умело использовал эти разногласия, чтобы

обвинить Бухарина в отступлениях от “генерального курса” и тем самым

дискредитировать его позицию в глазах партийных масс. С этой целью он

сознательно допустил выступление Бухарина на II съезде Союза Безбожников,

ставшее затем предметом обсуждения на Политбюро. В итоге Бухарину было

запрещено выступать с речами и печатать свои статьи, что имело огромное

значение для ослабления его позиций.

Глава 3. Ужесточение репрессий в отношении религиозных организаций в

1928 – 29 гг.

§1. Советское законодательство в религиозной сфере.

1927-29 стали временем принятия целой серии законодательных актов,

осложняющих положение религиозных конфессий и в первую очередь РПЦ.

Большинство их приходится на конец 1928 – начало 1929 г., однако начало этому

процессу было положено еще в 1927 г.

Одной из основных задач данного законодательства было ухудшение и без того

тяжелого положения духовенства. Со своей стороны властные органы сделали все,

чтобы сделать жизнь священнослужителей невыносимой. 21 февраля 1927 г. Наркомат

труда СССР своим постановлением лишил “бывших и настоящих служителей культов;

членов [их] семей”[35] права на пенсию и

пособие по безработице. Это означало “официальное” признание духовенства

нетрудовым элементом со всеми вытекающими отсюда последствиями (фактически же

духовенство стало относиться к “эксплуататорам” сразу же после революции).

Следующим шагом стал циркуляр Наркомзема РСФСР от 13 марта 1928 года о правах на

землепользование служителей культов. Теперь для того, чтобы получить для

ведения хозяйства участок земли, священнослужителю приходилось обращаться в

уездные земельные управления, которые могли отказать им, если сочтут

необходимым. Теоретически наделение землей служителя церкви должно было

проводиться в самую последнюю очередь.[36]

Однако на практике наделение священника землей было абсолютно нереальным делом.

Свой вклад в дискриминацию духовенства внес и Наркомпрос, который 5 июня 1928 г.

постановил: “Приравнять служителей религиозных культов и их детей в отношении

взимания с них платы за обучение к лицам, живущим на нетрудовые доходы”.

[37]

Большинство приходских священников имело очень низкие доходы и оплатить учебу

своих детей для них было достаточно сложно. Фактически данное постановление

делало невозможным получение образования для детей священнослужителей.

Параллельно с принятием вышеперечисленного законодательства в аппарате ВЦИК

был подготовлен проект инструкции “О порядке проведения в жизнь декрета об

отделении церкви от государства и школы от церкви”, которая модифицировала

многочисленные постановления и циркуляры различных ведомств. Проект повторял

все декларативные фразы большевистского законодательства о свободе совести и

т.п., но вместе с тем в нем было немало важных моментов. Особенно

подчеркивалось, что “запрещается выносить какие-либо постановления или

распоряжения, которые бы стесняли или ограничивали исполнение верующими обрядов

культа.” (п.4)[38]

Вместе с этим в инструкции появляется упоминание о “двадцатках”, которые

будут окончательно закреплены законом от 8 апреля 1929 г.

В проекте также отмечалось, что “ликвидация молитвенного здания не допускается,

если она приводит к невозможности дальнейшего отправления культа данной

религиозной общиной.”[39]

Данный проект был передан на рассмотрение в СНК РСФСР, отдельный экземпляр был

передан Ем. Ярославскому. Однако даже такой проект вызвал недовольство

некоторых партийцев, занятых антирелигиозной работой. В письме П.Г. Смидовичу

от 4 мая 1928 г. наркомюст Н. Янсон отмечал, что “издание такой инструкции

политически нецелесообразно. такая инструкция, изданная от имени

Правительства, может произвести впечатление новой декларации прав религиозников

и, несомненно, осложнит борьбу с ними”.[40]

Особое недовольство Янсона вызвал 4 пункт, по поводу которого он особо

подчеркнул, что “местные органы власти в этих случаях имеют и должны иметь

право выносить постановления, запрещающие устройство таких обрядов”.

[41]

Данный материал позволяет сделать ряд важных выводов. Мы видим, что

относительно умеренный проект инструкции был подготовлен аппаратом ВЦИК,

возможно, при непосредственном участии П.Г. Смидовича и несомненно, был

одобрен М.И, Каменевым. Однако, даже эти робкие попытки как-то повлиять на

беззакония, творившиеся в отношении церкви, встречали сопротивление со

стороны репрессивных органов государства, в руках которых и была настоящая

власть.

Нужно также отметить, что данный проект имеет сильное текстологическое

сходство с законом от 8 апреля 1929 г., который разрабатывался при

непосредственном участии АРК. Возможно, инструкция вызвала одобрения членов

комиссии, так как соответствовала их представлениям о характере борьбы с

религией.

Одной из самых сложных проблем оставалось лишение избирательных прав. На

практике зачастую лишали прав всех, кто так или иначе был связан с отправлением

культа. 11 февраля 1925 г. нарком внутренних дел А.Г. Белобородов разъяснял

Смидовичу, что “. лица, обслуживающие культ в вокальном, декламационном,

музыкальном, художественном, санитарном и т.п. отношениях принадлежат к

обслуживающему здание культа техническому персоналу и . не являются лишенными

избирательных прав.”[42]

Однако на местах продолжалась прежняя тактика, в связи с чем Президиум

Всероссийского Центризбиркома в апреле 1929 г. сделал еще одно разъяснение: “.

рядовые члены религиозных объединений, хотя бы они (члены) и являлись активными

верующими, не лишаются избирательных прав”.

[43]

Все эти разъяснения местные власти часто просто игнорировали. Вот лишь несколько

характерных примеров из жалоб в “Крестьянскую газету”. Крестьянин Н. Тюрин из

с. Партизанского Липецкого уезда Тамбовской губернии был лишен избирательного

права за то, что с 1911 по 1915 г. был послушником. Бывший красноармеец Г.

Петренко стал “лишенцем” из-за того, что его отца выбрали церковным старостой.

Лишенные прав К. Первозванский и Хавдатова были детьми священнослужителей, Н.

Булавин и Кравченко – церковными старостами.

[44] Это лишь отдельные примеры, которые можно продолжить.

В феврале 1929 г. АРК приняла постановление о лишении избирательных прав

председателей религиозных общин и членов их исполнительных органов. При этом,

однако, рекомендовалось учитывать, получали ли они содержание от общин: “При

определении избир[ательных] прав председателей религ[иозных] общин и членов их

исполнительных органов, необходимо исходить не только из того, что они

являются служителями религ[иозных] культов, но также принимать во внимание

получаемые ими от религиозных организаций содержания”.

[45] Однако можно смело предположить, что на местах на такие тонкости далеко

не всегда обращали внимания.

2 марта 1929 г. Комиссия рассмотрела проект закона о религиозных объединениях.

Как мы отмечали, по тексту он близок упомянутому выше проекту инструкции.

Возможно, она и была взята за основу. В прежний параграф добавлена фраза о

лишении религиозных обществ прав юридического лица; этим обществам также

запрещено было заниматься какой-либо деятельностью, кроме “удовлетворения

религиозных потребностей”. [46]

Этот дополнительный вариант был отправлен для утверждения во ВЦИК и принят 8

апреля 1929 г.

Закон вводил вместо традиционного прихода пресловутую “двадцатку” - религиозное

общество.: “Религиозное общество есть местное объединение верующих, достигших

18-летнего возраста, одного и того же культа, вероисповедания, направления или

толка, в количестве не менее двадцати лиц, объединившихся для совместного

удовлетворения своих религиозных потребностей”.

[47] Как уже отмечалось, они не обладали правами юридического лица. Свою

деятельность общества могли начать только после регистрации в местных органах

власти (п. 4-7). Церкви и церковное имущество рассматривались как

государственная собственность, которую власти, как бы делая одолжение верующим,

передавали для использования бесплатно. Собрания и различные обряды могли

проходить только с разрешения местных исполкомов; они же могли удалять из

общества отдельных его членов.

Перечень того, что запрещалось делать религиозным обществам, чрезвычайно широк:

“создавать кассы взаимопомощи кооперативы, производственные объединения .

оказывать материальную поддержку своим членам . организовывать специальные

детские, юношеские, молитвенные и другие собрания, как и общие библейские,

литературные рукодельческие, трудовые, по обучению религии и т.п. собрания,

группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки,

открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь”.

[48]

Несомненно, данный закон существенно ограничивал права верующих, делал их

полностью зависимыми от произвола местных властей. Не случайно И.Р. Шафаревич

писал, что этот и другие законы “во многих важнейших вопросах не обеспечивают

достаточных гарантий нормального развития религиозной жизни .”.

[49] И все же следует подчеркнуть, что Комиссия, утверждая проект закона,

не добавила ничего такого, что не было бы испытано в ходе борьбы с церковью.

Она лишь подвела “правовую” базу под уже сложившиеся практические

взаимоотношения между государством и религиозными конфессиями.

22 июля 1929 г. АРК рассмотрела сразу два вопроса, связанных с ухудшением

гражданских прав священнослужителей. Было подтверждено, что служители культов

как нетрудовые элементы не могут состоять в промысловой кооперации, а также

быть членами профсоюзов. В последнем случае все же было сделано исключение для

тех, кто “хотя и обслуживает тот или иной культ, но в то же время являются и

обслуживающими общественные или госуд[арственные] нужды, как, например, сторожа

церквей.”.[50]

4 ноября, рассматривая проект циркуляра о правах землепользования служителей

культов, АРК признала необходимым лишить земли священнослужителей. Вместе с тем

права на землю священников, “открыто порвавших с религией”, оставались

нетронутыми.[51] Здесь уже чувствуется

прямое влияние сталинской догмы о “попе –сообщнике кулака”, которому “нет места

Страницы: 1, 2