: Личная жизнь Екатерины II

: Личная жизнь Екатерины II

Новосибирский Государственный Технический Университет

ДОКЛАД

По истории России

Тема “Личная жизнь Екатерины II”

Факультет: ФЭН

Группа: ЕН 1-75

Студент: Генералов М.В.

Преподаватель: Денисенко Н.А.

Дата: 25.04.98 г.

Новосибирск 98.

В возрасте 15 лет Петр Ульрих прибыл в Россию. Здесь он формально принял

православную веру и стал великим князем Петром Федоровичем. Даже Елизавета,

не отли­чавшаяся своим об­разованием, была поражена скудными познаниями

племянника. Поэтому его снова начали учить, теперь уже на русский и

православный манер. Для этой цели воспитателем Петра Федо­ровича был

определен профессор “элоквенции и поэзии”, заведующий художе­ственным

депар­таментом Академии наук Якоб Штелин. Но все старания преподавателя не

дали каких-либо по­ложи­тельных результатов. Петр Федорович проводил время в

играх с солдатиками, разводил своих игрушечных воинов на плац-парады и по

караулам; рано пристрастился он к вину и не­мецкому пиву. Чтобы образумить

наследника, Елизавета решила женить его. В вопросе выбора невесты для

великого князя мнения русских придворных раздели­лись. Бестужев со своими

сто­ронниками хотел женить Петра Федоровича на принцессе Саксонской, дочери

коро­ля Августа НИ. Обер-гофмаршал Крюммер, Лесток и другие друзья

французского посла Щетарди прочили в жены русскому наследнику одну из дочерей

французского коро­ля. Но Елизавета отвергла эти варианты и выбрала для своего

племянника особу не столь знатную и богатую - принцессу Ан­гальт-Цербстскую,

родившуюся в 1729 г. и нареченную в честь бабушек Софией Августой

Фре­дерикой. А родители называли ее просто Фикс. Ее мать Иоганна Елизавета

Голштин-Готторп­ская в 1727 г. 15-летней деви­цей была выдана за 42-летнего

генерал-майора Христиана Августа Ангальт-Цербстского. Он был командиром 8-го

Ангальт-Цербстского полка в городе Штеттине (Помера- ния). Летом 1742 г.

Фридрих 2 назначил его губернатором Штеттина и пожаловал чи­ном генерал-

лейтенанта. Не­сколько позже Христиан стал герцогом и соправителем Цербста.

Первого января 1744 г. герцогиня Иоганна Елизавета Фанте получили письмо из

Петербурга. Оно было адресовано им Крюммером от имени императрицы Елизаветы

I, содержало ее высо­чайшее приглашение приехать в Рос­сию. Сватовство

русского двора имело для Пруссии важное юридическое значение, поэтому ее

посол в Петербурге Лардефельд своевременно информировал своего короля о

намерениях Елизаветы. Фридрих 2 приветствовал, ко­нечно, предстоящий брак

Фикс с наследником русского престола, надеясь в будущем в лице “молодого

двора” иметь свою агентуру в Петербурге. Он пожелал лично побеседовать с

невестой, пригласил ее с матерью в Берлин на приватный обед, во время

которого убедился, что 15-летняя Фикс заметно умнее своей матери.

После свидания с королем герцогиня с дочерью под именем графини Рейнбек

отправилась в далекую, зане­сенную снегом Россию; 5 февраля они добрались до

Митавы (Елгавы), потом на их пути были Рига, Петербург, и наконец вечером 9

февраля они прибыли в Москву в Анненгоф­ский дворец *, в котором в те дни

временно нахо­дился двор Елизаветы. С этого вечера и нача­лась новая страница

в жизни до того мало кому известной девицы Фикс из немецкого города Штеттина.

В противоположность своему будущему супругу Фикс с первых же дней пребывания

в России с завидной настой­чивостью и редким прилежанием взялась за изучение

русского языка и рус­ских обычаев. С помощью адъюнкта и переводчика Академии

наук Василия Ададурова она очень быстро добилась заметных успехов. Уже в

конце июня в церкви во время своего обраще­ния в православную веру она четко

произнесла свое исповедание на чистом русском языке. Чем очень удивила всех

присутствующих. Императрица даже прослезилась. Другая задача, которую вполне

сознательно решала в то время юная немка, состоя­ла в том, чтобы понравиться

и вели­кому князю Петру Федоровичу, и императрице Елизавете, и всем русским

людям.

Позже Екатерина II вспоминала: “...поистине я ничем не пренебрегала, чтобы

достичь этого: угодливости покорность, уважение, желание нравиться, желание

посту­пать как следует, искрен­няя привязанность, все с моей стороны

постоянно к тому было употребляемо с ГМ4 по 1761 г.”.

Приняв православие 28 июня ША г., Фике на другой день была обручена с

великим князем Петром Федорови­чем. После этого она получила титул великой

княгини и новое имя - Екате­рина Алексеевна.

В декабре 1741 г. по дороге из Москвы в Петербург Петр Федорович заболел

оспой и пролежал тяжелобольным в Хотилове до февраля. Оспа обезобразила его

лицо. Он заметно вырос, но ин­теллект его оставался на прежнем уровне, да и

ребяческие забавы тоже.

Наконец наступил самый важный для Екатерины Алек­сеевны день - день свадьбы

ее с Пет­ром Федоровичем. Она состоялась 21 августа в столице. По русскому

обы­чаю было все: и богатый наряд невесты с драгоценными украшениями, и

торжественная служба в Казанской цер­кви, и парадный обед в галерее Зимнего

дворца, и роскош­ный бал.

Замужество Екатерины мало назвать неудачным или несчастливым - оно было для

нее, как для женщины, унизительным и оскорбительным. В первую брачную ночь,

Петр уклонился от супружеских обязанностей, последую­щие были такими же.

Позже Екатерина свидетельствовала: “...и в этом положении дело оставалось в

течение девяти лет без малейшего изменения”.

До свадьбы Екатерина на что-то еще надеялась. О своем отношении к Петру-

жениху она пи­сала: “...не могу сказать, чтобы он мне нравился или не

нравился; я умела только повиноваться. Дело матери было выдать меня замуж.

Но, но правде, я думаю, что русская корона больше мне нрави­лась, нежели его

особа. Ему было тогда 16 лет... он говорил со мной об игрушках и солда­тах,

которыми был занят с утра до вечера. Я слушала его из вежливости и в угоду

ему... но нико­гда мы не говорили между собою на языке любви: не мне было

начинать этот разговор...”

Отношения между молодыми супругами не сложились. Екатерина поняла

окончательно, что ее муж всегда будет для нее чужим человеком. И думала она о

нем теперь уже по-другому: “...у меня явилась жестокая для него мысль в самые

первые дни моего замужества. Я сказала себе: если ты полюбишь этого человека,

ты будешь несчастнейшим созданием на земле... этот человек на тебя почти не

смот­рит, он говорит только о куклах и обращает больше внимания на всякую

другую женщину, чем на тебя; ты слишком горда, чтобы поднять шум из-за этого,

следова­тельно... думайте о самой себе, сударыня”

Не каждая женщина в этой затхлой атмосфере при­дворных интриг могла подняться

выше ок­ружающем ее среды, всегда вести себя внешне достойно и думать только

о самой себе, о той пока совершенно неясной перспективе, которая ожидала ее в

будущем. И только сочетание неза­у­рядного ума, не по годам сильной воли,

немалой храбрости и, конечно, хитрости, лицемерия, неограниченного

често­любия и тщеславия помогло Екатерине в течение 18 лет вести скрытую

борьбу за свое место при русском дворе и добиться, в конце концов,

вожделенной короны импе­ратри­цы.

После свадьбы мать Екатерины Алексеевны отбыла из России, и та осталась среди

русских совершенно одинокой. Но это не огорчало ее, они с матерью никогда не

были ду­ховно близкими людьми. В довершение мать необдуманны­ми поступками

только мешала своей дочери поддер­живать незапятнанным доброе имя при дворе.

Более всего Екате­рина Алексеевна добивалась расположения императрицы.

Несмотря на все старания великой княгини всегда и во всем ей нравиться,

отношения между ними были неровными, далеко не дружественными, а порой даже

напряженными. Правда, Елизавета не скупилась на подарки. Перед обруче­нием

Екатерина Алексеевна получила ожерелье стоимо­стью 150 тыс. руб. На мелкие

расходы ей было назначено содержание в 30 тыс. руб.

Императрица очень скоро поняла, что поторопилась с объявлением Петра

Федоровича на­следником престола. Поведение бездарного племянника часто

раздражало ее. Не зная, как выйти из этого несуразного положения, она

не­вольно свое недовольство наследником престола переноси­ла на его жену. Ее

обвиняли в равнодушии к мужу, в том, что она не может или не же­лает по-

хорошему повлиять на него, увлечь его своими женскими прелестями. Наконец,

импе­ратрица требовала от молодых наследника. А его пока не предвиделось.

Не следует забывать, что жизнь “молодого двора” протекала на глазах слуг,

которых назна­чала сама Елизаве­та. К великой княгине, в частности, в 1746 г.

в качестве ее обер-гофмейсте­рины была приставлена особо преданная

императрице статс-дама Мария Семеновна Чоглокова. Эта злая и капризная

женщина, по словам Екатерины, шпиони­ла за ней и обо всем докладывала

Елизавете. У Петра Федоровича гофмаршала Крюммера императрица тоже за­менила

князем Ва­силием Аникитичем Репниным, а потом, в 1747 г.,- камергером

Николаем Наумовичем Чоглоко­вым, мужем Марии Семеновны. В силу своей

ограниченно­сти чета Чоглоковых не могла способ­ствовать сближению великой

княгини с императрицей, напротив, вносила в их отношения из­лишнюю

настороженность и недоверие. И по-видимому, у Екатерины Алексеевны были

основа­ния писать: “...мне казалось, что она (Елизавета .Дег.) всегда была

мною недовольна, так как бывало очень ред­ко, что она делала мне честь

вступать в разговор; впро­чем, хоть и жили мы в одном доме, и наши покои

соприкаса­лись как в Зимнем, так и в Летнем дворце, но мы не видели ее по

целым месяцам, а часто и более. Мы не смели без зова явиться в ее покои, а

нас почти ни­когда не звали. Нас часто бранили от имени Её Величества за

такие пустяки, относи­тельно ко­торых нельзя было и подозревать, что они

могут рассердить императрицу. Она для этого посы­лала к нам не одних

Чоглоковых, но часто бывало, что она гоняла к нам горничную, выездного или

кого-нибудь в этом роде пере­дать нам не только чрезвычайно неприятные вещи,

но даже резкости, равносильные грубейшим оскорблениям. В то же время

невозможно было быть более осторожной, нежели я была в глубине души, чтобы не

нарушить должное Её Величеству почте­ние и послушание” *.

В свои 18 лет Екатерина развилась в красивую и физи­чески крепкую женщину.

Лесть мно­гих окружающих начала приятно кружить ей голову. Чтобы дать выход

молодой энергии, она много времени проводила на охоте, каталась на лодке и

лихо ездила верхом на лошади. Для нее не составляло особого труда целый день

провести в седле, при этом она одинаково красиво и крепко сидела в нем и по-

английски *(как подобает знатной аристократке), и по-татарски (как принято у

настоящих кавалеристов). Орга­низм ее хорошо привык к климату Петербурга, и

вся она излучала теперь здоровье и женское достоинство, глубоко скрывая при

этом свое оскорб­ленное самолюбие и свои тайные помыслы.

А великий князь продолжал играть в куклы и занимать­ся с отрядом голштинских

солдат, ко­торых он специально вызвал в Россию, чем восстановил против себя

всех рус­ских. Этих гол­штинцев в прусской форме он разместил в Ораниенбауме

специальным лагерем, где часто про­падал сам, без конца и особой надобности

производя построения и развод караулов. Семейная жизнь по-прежнему мало

интересовала его. И потому французский атташе граф д'Аллион док­ладывал в

Версаль: “Великий князь все еще никак не может доказать супруге, что он

является мужчи­ной”.

Елизавете Петровне надоело ждать, когда великий князь станет дееспособным

мужем, и она нашла возмож­ным решить проблему наследника без его участия. В

этих целях ко двору великой княгини были приставлены два молодых человека -

Сергей Салтыков и Лев Нарышкин. Салты­кову было26 лет, он уже два года

состоял в законном браке с одной из придворных фрейлин. По словам Екатери­ны

Алексеевны, “он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним

сравняться... при дворе. У него, не было недостатка ни в уме, ни в том складе

познаний, манер и приемов, какой дают большой свет и двор... вообще и по

рождению, и по многим другим качест­вам это был кавалер выдающийся; свои

недостатки он умел скрывать; самыми большими из них были склонность к интриге

и отсутствие строгих правил...”. Позже Екатерина Алексеевна не столь

восторженно отзывалась о своем фаворите. Но тогда не­достатки Салтыкова, в

частности “отсутствие строгих правил”, сиречь его слабость к прекрасному

полу, “еще не развернулись на ее глазах”. Лев Нарышкин был в моло­дой

компании всего лишь добрым и веселые балагуром. В задуманной “операции” ему

отводилась роль прикры­тия.

После пасхи 1752 г. Сергей Салтыков начал упорно добиваться у великой княгини

особого к себе внимания. На первых порах Екатерина Алексеевна чувствовала

себя не совсем уверенно. Ей, безусловно, нравился этот настойчи­вый

поклонник, однако она не могла не бояться гнева импе­ратрицы. Очень скоро ее

выручила Чоглокова. Не стесняясь, эта всегда строгая и безупречная дама

откро­венно заявила Екатерине, что “в интересах престолонасле­дия” ей

дозволено выбирать для себя любого из при­ставленных кавалеров. Бывшая девица

Фикс не стала задавать глупых во­просов. Она сразу поняла, чего от нее ждут,

и с открытым сердцем пошла навстречу своей пер­вой любви.

Двор Елизаветы в очередной раз переезжал из Пе­тербурга в Москву 14 декабря

1752 г. В свите императрицы вместе с великим князем находилась и Екатерина

Алексе­евна. Потом она вспоминала, что отправилась в путь “с кое-какими

легкими признаками беременности”, что “ехали быстро и днем и ночью” и что “на

последней станции эти признаки исчезли при сильных резях”. Это был ее первый

выкидыш.

В начале 1753 г. в Москву приехал Сергей Салтыков. Теперь он уже реже

встречался со своей возлюбленной и в оправдание жаловался ей, что у него

много врагов, имея при этом в виду сто­ронников канцлера Бестужева. Тогда

Екатерина Алексеевна решила, что их любовь не утратит своих прелестей, если к

ней добавить еще и политику. С этой целью через одного из придворных

чиновников она обратилась к Бестужеву с просьбой считать ее в числе его

верных союзников.

До этого отношения между великой княгиней и канцле­ром были недружественными.

По­следний испытывал враж­дебные чувства к Петру Федоровичу и заодно

переносил свою непри­язнь на его супругу. Екатерина Алексеевна тоже считала

Бестужева главным виновником всех непри­ятностей и затруднений, которые ей

приходилось встречать при дворе. Однако со време­нем обе стороны поняли, что

она обоюдно заинтересованы в дружбе. Проницательный Бестужев давно заметил,

насколько осторожно и умно ведет себя великая княгиня в ее непростых

взаимо­отношениях с мужем и императрицей. Поэтому он охотно принял ее

предложение, и скоро дей­ствительно они стали союзни­ками.

После этого встречи молодых влюбленных продолжа­лись. Но великой княгине

опять не по­везло. Летом 1753 г. во время пребывания двора в Москве она много

танцевала на именинах мужа, в результате произошел второй выкидыш.

Разумеется, это не могло понравиться императ­рице. Поэтому, когда следующей

весной Елизавете сообщили о новой беременности великой княгини, она посадила

ее на карантин.

Екатерина Алексеевна родила 20 сентября 1754 г. сына. Его назвали Павлом и

навсегда за­брали от матери в покои императрицы. На шестой день младенца

окрестили, а вели­кая княгиня была высочайше удостоена вознаграждения в 100

тыс. руб. Интересно, что сначала Петр Федо­рович не был отмечен вниманием

императрицы, поскольку в дей­ствительности не имел ника­кого отношения к

рождению ребенка. Однако это ставило его в смешное положение при дворе и

давало ему формальный повод высказать свое резкое неудовольствие. Елизавета

очень скоро по­няла свою ошибку и задним числом приказала выдать племяннику

тоже 100 тыс. руб. Что каса­ется Сергея Салтыкова, дей­ствительного отца

новорожденного, то его присутствие при дворе стало не только излишним, но и

весьма нежелатель­ным. Поэтому через 17 дней после появления на свет младенца

его послали сначала в Швецию, а потом в Дрез­ден, где он проводил время в

обществе представительниц прекрасного пола, не делая из своих похождений

секрета для окру­жающих.

Младенца Павла показали матери только через 15 дней после рождения. Потом

императрица снова забрала его в свои апартаменты, где лично заботилась о нем

и где, по словам Екатерины, “вокруг него было множество старых дамушек,

которые бестолковым уходом, вовсе лишенным здравого смысла, приносили ему

несравненно больше телесных и нравственных страданий, не­жели пользы”. А

са­ла княгиня, благополучно разрешившаяся от бремени, Жила теперь оставлена в

одиночестве, без какого-либо участия и внимания. Ей нездоровилось, она “не

могла и не хо­тела никого видеть, потому что была в горе”. И очень много

читала.

Чтение было одним из любимых занятий Екатерины Алексеевны - она всегда имела

при себе книгу. Сначала ее забавляли легкие романы, но очень скоро она

принялась за серьезную литера­туру, И если верить ее “Запискам”, у нее

хватило ума и терпения одолеть девяти томную “Исто­рию Германии”. Kappa и

многотомный “Словарь Бейля”, “Жизнь знаменитых мужей” Плутарха и “Жизнь

Цицеро­на”, “Письма госпожи де Севилье” и “Анналы Тацита”, произведения

Пла­тона, Монтескьё и Вольтера. Историк С. Ф. Платонов, в частности, писал о

ней: “Степень её теоретического развития и образования напоминает нам силу

практического развития Петра Великого. И оба они были самоучками”.

Только в феврале 1755 г. Екатерина Алексеевна преодо­лела свою ипохондрию и

впервые по­сле родов появилась в обществе. Петр Федорович к этому времени

совсем пере­стал замечать свою жену. Он возмужал и начал ухаживать за

женщинами, проявляя при этом довольно стран­ный вкус: ему больше нравились

некрасивые и недалекие по своему развитию девицы. Сначала он увлекся

принцессой Курляндской, родной дочерью ссыльного Бирона. Некраси­вая,

малень­кого роста и слегка горбатая, эта девица поссорилась с родителями,

сбежала от них из Яро­славля, приняла православную веру и с разрешения

императрицы жила при русском дворе. Ве­ликому князю импонировало в ней

немецкое происхождение и знание немецкого языка. Однако принцесса оказалась

умнее своего царственного поклонника и, не согласившись стать его

лю­бовницей, позже вышла замуж за барона Александра Ивановича Черкасова.

Тогда Петр Федоро­вич обратил свое высокое внимание на Елизавету Воронцову.

Девица Елизавета Романовна при­ходилась племянницей вице-канцлеру М. И.

Воронцову. В1749 г. в возрасте 11 лет ее опреде­лили фрейлиной к Екатерине

Алексеевне. Иностранцы писали о ней, что “она ругалась как сол­дат, косила

глазами, дурно пахла и плевалась при разговоре”. Летом 1755 г. в Петербург

прибыл английский посланник Генбюри Вильяме. В его свите находился 23-летний

граф Станислав По­нятовский, человек с красивой внешностью и поверхностным

образованием, уже доста­точно испорченный великосветской жизнью Парижа, где

он веселился с 1753 г. Отец его, между про­чим, в молодости служил в войсках

австрийского принца Евгения. Поддер­живал шведского ко­роля Карла XII,

состоял потом у него адъютантом, участвовал в Полтавской битве и вместе с

Кар­лам XII бежал в Турцию, где отстаивал интересы шведов и способствовал

объявлению тур­ками войны против Рос­сии. Сын унаследовал от отца многие

худшие черты его характера - бес­принципность в политике, распущенность в

повседневной жизни и жажду легких наслаждений.

Очень скоро Понятовский близко сошелся со Львом Нарышкиным. А тот в начале

1756 г. свел его с Екатериной Алексеевной. Так начался новый увлекательный

роман великой княгини. И 9 декабря 1758 г. Екатерина Алексе­евна разрешилась

вторым ребенком. Девочку в честь ба­бушки назвали Анной. И снова императрица

забрала младенца от матери в свои покои. Среди своих прибли­женных Петр

Федорович сделал по этому поводу заявле­ние. “Бог знает, сказал, он откуда

моя жена берет свою беременность, я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и

должен ли я его принять на свой счет”. Однако, когда Елизавета по случаю

рождения девочки приказала своему Кабинету выдать ее родителям по 60 тыс.

руб., он с боль­шим удовлетворением принял эту награду.

После падения Бестужева отношения между импе­ратрицей и Екатериной

Алексеевной дос­тигли наибольше­го напряжения. Вместо Чоглоковых к “молодому

двору” был приставлен не кто-нибудь, а сам шеф Тайной канцеля­рии Александр

Шувалов со своей женой. Великой кня­гине, лишенной после родов какого-либо

внимания, ставили в вину не только ее недоброжела­тельное отношение к свое­му

супругу, но и нелицеприятную дружбу с Бестужевым.

В последние дни масленой недели 1759 г. между супругами возникла очередная

ссора. При этом Петр Федо­рович, уже открыто объявивший Елизавету Воронцову

хозяйкой на своей поло­вине, стал разговаривать с женой тоном приказа. К тому

же среди придворных уже поползли слухи о том, что скоро Воронцова станет

женой великого князя, а великую княгиню отправят в монастырь.

Екатерина Алексеевна, трезво оценив обстановку, напи­сала императрице

вежливое, но дос­таточно смелое письмо. В нем она благодарила Елизавету за

все ее милости, при­знавала себя несчастной в том, что не сумела угодить

великому князю и императрице, и просила поэтому от­пу­стить ее обратно домой.

Необходимость своего отъезда она мотивировала весьма вескими ар­гументами:

она совсем не нужна великому князю; поскольку у нее забрали ее детей и

воспита­ние их находится в более надежных руках, ее отъезд не отразится на их

дальнейшей судьбе; она больше не в силах оставаться в той нездоровой

обстановке, которая сложилась вокруг нее при дворе; ее отъезд успокоит всех

ее недоброжелателей и освободит императрицу от лишних не­приятностей.

Разумеется, Екатерина Алексеевна не была столь на­ивна, чтобы действительно

стремиться к выезду из России. Она хорошо знала, что Елизавета уже давно не

может выносить своего пле­мянника и что она никогда не решится на расторжение

его брака ради глупой девицы Воронцо­вой. Этим хорошо рассчитанным актом

великая княгиня надея­лась упрочить свое положение при дворе. И это ей вполне

удалось.

Разговор Елизаветы с Екатериной Алексеевной про­исходил в третьем часу ночи в

присутст­вии Петра Федоро­вича и Александра Шувалова. Иван Шувалов тоже

нахо­дился в это время в по­коях императрицы за ширмой. Сначала Елизавета

вела себя очень строго - в голосе ее звучали гнев и нетерпение. Но учтивые и

в то же время довольно смелые и точные ответы собеседницы постепенно

обезоружили ее. Неприятный разговор между женщинами закончился растроган­ными

слезами. Потом великой княги­не передали слова Елизаветы, сказанные ею своим

близким о невестке: “Она любит правду и справедливость; это очень умная

женщина, но мой племянник - дурак”.

К концу царствования Елизаветы Петровны ее пле­мянник окончательно потерял

уважение многих окружаю­щих и возбудил к себе острое недовольство большинства

русских. Напротив, Екатерину Алексеевну стали уважать даже ее противники.

Вокруг нее образовался многочислен­ный круг приверженцев из русских, среди

которых были не только гвардейские офицеры и дво­ряне средней руки, но и

влиятельные вельможи, стоявшие близко к императрице.

Сама Елизавета понимала свою ошибку с назначением преемника трона, но она

упустила время и теперь, когда ее здоровье было серьезно подорвано, так и не

смогла решить по-другому проблему престолонаследия. Когда 25 декабря 1761 г.

она скончалась в возрасте 52 лет, Петр Федорович был провозглашен русским

императором (1761-1762).

Список используемой литературы:

3) Журнал "Родина" номер 1 за 1993год.