Реферат: Административная система у запорожских казаков

Реферат: Административная система у запорожских казаков

ДОНЕЦКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Кафедра истории

Научная студенческая работа на тему

”Административная система у запорожских козаков”

Выполнил: ст. гр. ТКС-98а

Научный руководитель:

доц. Барбачева Л.В.

г.Донецк

1999

План

1. Административные и судебные власти

3. Вывод.............................22

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ И СУДЕБНЫЕ ВЛАСТИ В

ЗАПОРОЖСКОМ НИЗОВОМ ВОЙСКЕ

Состоя под верховною протекцией сперва польского, потом русского

правительства, временно под покровительством крымского хана,

запорожские козаки во все время своего истори­ческого существования

управлялись собственным, обыкновенно ежедогодно сменявшимся и непременно

неженатым начальством. Полный штат начальственных лиц у запорожских козаков,

по различным источникам, определяется различно: 49, 118, 149 чело­век.

Последовательно степень этих начальников представляется в таком,

приблизительном, порядке: войсковые начальники — ко­шевой атаман, судья,

асаул, писарь и куренные атаманы; войсковые служители — подписарий,

булавничий, хорунжий, бунчужный, перначный, подъасаулий, довбыш, поддовбыш,

пуш­карь, подпушкарный, гармаш, толмач, шафарь, подшафарь, кантаржей, и

канцеляристы; походные и паланочные начальники — полковник, писарь, асаул,

подписарий, подъасаулий. Когда впервые определился состав запорожских

властей, за неимением точных данных, указать нельзя; полагают лишь, что чин

кошевого существовал уже в XVI веке, тогда как чина войскового писаря в это

время еще не было. Но такого указания принять нельзя ввиду того, что самое

слово «Кош» становится известным, как мы видели, по документальным данным,

около начала XVII столетия.

Первые четыре из перечисленных должностных лиц, именно кошевой атаман,

войсковой судья, войсковой асаул и войсковой писарь, составляли собственно

так называемую войсковую старши­ну; к ним иногда причисляли куренных атаманов

и старых козаков, бывших старшин, но уступивших, или добровольно или против

воли, свои звания другим; остальные названные лица составляли или «младшую

старшину», «войсковых служителей», или же паланочных и перевозных старшин; в

мирное время войсковая старшина управляла административными и судебными

делами войска, в военное время предводительствовала козаками, уступая свое

место в Сичи наказной старшине, но по окончании войны вновь принимая свои

права.

Кошевой атаман соединял в своих руках военную, администра­тивную, судебную и

духовную власть. В военное время кошевой был «главным командиром»,

«фельдмаршалом» войска и действо­вал как совершенно неограниченный диктатор:

он мог выбросить непослушного за борт лодки или же на шее с веревкой тащить

его за тяжелым обозом; в мирное время он был «конституционным владыкою»

Запорожья и потому управлял всею областью козацких вольностей с их паланками,

селениями, зимовниками и бурдюгами;

исполнял роль верховного судьи над всеми провинившимися и преступниками, и

потому наказывал виновных за проступки и оп­ределял казнь злодеям за

преступления; считался верховным на­чальником запорожского духовенства и

потому принимал и опреде­лял духовных лиц из Киева в сичевую и паланочные

церкви, оставлял или возвращал их назад, смотря по поведению и способ­ностям

каждого. Соединяя в своих руках такую обширную власть, кошевой атаман

«властен был над жизнью и смертью каждого из казаков», и хотя указом 1749

года, 13 марта, русского правитель­ства строго воспрещались в Сичи смертные

приговоры, но кошевые атаманы игнорировали подобные приказания и

всегда подписывали смертные приговоры ворам и злодеям, как это видим из

многих примеров: так, в 1744 году повешен был в Сичи козак Иван Покотило; в

1746 году забит киями в Самаре козак Сухий; в 1746 году повешены три козака в

Сичи и один козак, Павло Щербина, в Самарской паланке; в 1770 году казнен

козак Зима в Протовчанской паланке; первые шесть козаков казнены по

предписанию кошевого Павла Козелецкого, последний, седьмой, по определению

кошевого Петра Калнишевского.

Обязанности кошевого состояли в том, что он утверждал выбранных на раде всех

следовавших за ним чинов, узаконивал распределение «по лясам» земли, покосов,

рыбных ловель, звериных уходов, разделял военную добычу, войсковые доходы,

царское жалованье, принимал новых лиц в Сичь, отпускал старых козаков из

Сичи, выдавал аттестаты заслуженным товарищам, посылал ордера паланочной

старшине, входил в дипломатические отношения с соседними государствами:

Русским, Польским, Крымским, Турецким и отдаленным Германским, принимал

коро­левские универсалы, царские указы, гетманские ордера. Офици­ально

кошевой титуловался «Мосце пане атамане кошовий»; «гос­подине кошевий», «Его

вельможность пан кошовый атаман»; «Его благородие пан кошовый атаман»;

неофициально назывался «батьком, пан-отцом, вельможным добродием»; в знак

своего достоинст­ва, при общественных собраниях, он держал в руке

металлическую или за неимением металлической, в экстренных случаях,

тростни­ковую булаву; в церкви имел особое место, бокун или стасидию, резного

дерева, выкрашенную зеленой краской; на время отсутст­вия из Сичи назначал

себе заместителя, называвшегося «намест­ником атамана» или «наказным»

атаманом, «кошевым товарищем»; последний мог быть иногда даже во время

пребывания настоящего кошевого в Сичи.

Но при всей своей силе кошевой атаман, однако, не был неограниченным

властелином запорожского войска: не имея ни особенного помещения, ни

отдельного стола, ко­шевой был в действительности только старшим между

равными, «батьком» для всех козаков, оттого имел больше моральное, чем

дисциплинарное право. Власть его ограничивалась отчетом, време­нем и радой.

Каждый кошевой ежегодно, 1 января, во время выбора войсковой старшины, должен

был дать отчет во всех своих поступках и действиях, касавшихся войска; при

этом, если во время отчета за кошевым открывалось какое-либо преступление

против войска, какое-либо неправильное решение суда, какой-ни­будь незаконный

поступок против заветных преданий запорожс­ких, то его даже казнили смертью.

Есть известие, что первый предводитель козацкий, Предслав Ландскоронский, был

казнен за то, что имел намерение привести козаков в строгое повиновение.

В 1739 году был убит козаками на крымской стороне Днепра, против острова

Хортицы, кошевой атаман Яков Тукало.

Затем каждый кошевой избирался только на один год, по истечении которого на

место его становился другой; исключения делались лишь для весьма немногих,

особенно выдающихся и популярных лиц, каковы: Иван Сирко, Константин

Гордиенко, Иван Малашевич и Петр Калнишевский, из коих первый был кошевым

атаманом в течение 15 лет, а последний в течение 10 лет; но и тут все-таки

кошевые оставались в своей должности не на всю жизнь, а каждый год вновь

избирались и вновь утверждались на общей раде всех козаков. Наконец, каждый

кошевой был в зависи­мости от рады, то есть от совета всего «низового

запорожского товариства» или, говоря московским и польским языком, от

«чер­ни» и «простонародья» козацкого: «Кошевой у них как беспорядоч­но

избирался не голосами, а криком и киданием шапок на избирае­мого, то так же и

лишался своей власти по прихоти непостоянной черни».

Без общей рады всего запорожского войска кошевой атаман ничего не мог и

ничего не смел предпринять: «У насъ не едного пана кошового порада до писания

листовъ бываетъ, лечъ всего войска нашего запорожского единогласна: що кгди

скажетъ въ листу доложи, того а нЂ панъ кошовій, а нЂ писарь безъ езволенія

нашего переставляти сами собой неповинни».

Кошевой не имел права даже распечатывать самолично писем, присылавшихся на

его имя откуда-либо в Сичь. Оттого когда в 1676 году приехал в Запорожье

посланец гетмана Самойловича, Карп Надточий, и вручил письмо гетмана кошевому

Сирку в куре­не, то Сирко не принял этого письма наедине, а велел вынести его

на раду и там вручить себе. Оттого же на всех ордерах и письмах, посылавшихся

куда-либо от имени кошевого из Сичи, всегда делалась подпись не одного

кошевого, а со всей старшиной и войском: «Ея Императорскаго Величества войска

запорожского низового атаманъ кошовий (имя) с войскомъ, старшиною и

товариствомъ»; «Атаманъ кошевой (имя) с товариствомъ»; «Атаманъ кошевой и

товариство».

В словесных отношениях с козаками кошевой обращался с ними не повелительно, а

отечески или товарищески, называя их «дітками, братчиками, панами-молодцями,

товарищами»; так, выслушав какую-нибудь бумагу на войсковой раде, кошевой

обращался с речью к товариству: «А що будем робити, пани-молодці?» «Братія

моя милая, атамани молодці, войско запорожское низовое, днипровое, как

старый, так и молодой». Если случалось решать какое-либо важное войсковое

дело, то кошевой атаман созывал все товариство на общее собрание и, приняв

важный и вместе почтительный вид, входил с открытою головой на определенное

место среди радной площади, становился под войсковое знамя, кланялся

несколько раз собранию и, стоя во все время рады, держал к товариществу речь,

или осуждая какое-нибудь преступ­ление, или смиренно прося у войска какой-

либо в свою пользу благосклонности. Козаки слушали его с большим вниманием, а

потом громко высказывали каждый свое мнение и, в случае несог­ласия с

кошевым, показывали это своим голосом и разными телодвижениями; в случае же

находили требование кошевого несообразным или просто мало основательным, то

совсем не поко­рялись его воле и лишали всеобщего уважения.

Как на Украине гетман, так в Запорожье кошевой атаман имел при «боку»,

особенно во время военных походов, несколько чело­век, от 30 до 50, слуг,

выполнявших обязанности адъютантов при «власной» особе кошевого; это были так

называемые молодики, джуры или хлопцы, слуги-товарищи, исполнявшие такую же

роль при кошевом, какую исполняли пажи при важной особе какого-нибудь рыцаря.

Во время войны 1769 года в строевых козацких реестрах показано несколько

человек молодиков «при пану коше­вому»; впрочем, эти же молодики прислуживали

не только коше­вому, но и другим лицам войсковой старшины по два или по три

при каждом, большею частию в хлопцы или слуги сичевых козаков попадали

молодые люди из поляков. То что это были не простые слуги при кошевом и

других старшинах, видно из самых обязанностей, на них возлагавшихся:

«молодики должны были Богу добре молиться, на коні реп'яхом сидіти, шаблею

одбиваться, списом добре колоти і із рушниці зорко стріяти». Впрочем, слово

«молодик» иногда означало в Сичи и просто молодой человек.

Жизнь кошевого атамана, как и прочих старшин, нисколько не отличалась от

жизни остальных козаков: он пребывал всегда в том самом курене, в котором

состоял и раньше до избрания своего на должность кошевого; стол и пищу имел в

том же курене, обще с козаками; даже платье получал из общего войскового

скарба. Так было испокон веков и только под конец исторического существования

Запорожья войсковая старшина стала обзаводить­ся собственными домами в Сичи и

иметь отдельный стол для себя, а в XVIII веке, как свидетельствуют очевидцы,

кошевые атаманы стали жить уже в особых домах, которые выстраивались среди

площади «города»; там же стояли особые дома для войскового судьи и писаря.

Главными источниками дохода кошевого атамана были: участок земли, дававшийся

ему войском при общем разделе земных угодий между козаками, каждого ново­го

года; царское жалованье —70 рублей в год; часть пошлины за перевозы через

реки; часть пошлины с товаров, именно «кварта», т.е. ведро от всякой «куфы»

или бочки привозимых в Сичь горилки и белого вина, часть муки, крупы и

крымских или турецких това­ров —«по товару от всякой ватаги»; судебная вира,

т.е. плата за раскованно преступника от столба и «некоторый малый презент» от

всяких просителей; часть военной добычи от всякой малой партии козаков,

отправлявшихся на какие-либо поиски; случайные прино­шения от шинкарей,

брагарников, мясников и калачников медом, пивом, бузою (брагою), мясом и

калачами. Кроме всего этого, на праздник Рождества Христова и святой Пасхи

кошевой получал так называемый «ралец», т.е. подарок, по две или по три пары

лисиц и больших калачей, от шинкарей, купцов и мастеровых: они собирались

тремя отдельными партиями, являлись с поклоном к кошевому и подносили ему

свои дары; за это кошевой должен был угощать их, пока схотят, холодною

горилкою и медом. В эти же дни кошевой поил и угощал у себя в курене всю

старшину, куренных атаманов и простых козаков. Наконец, кошевому атама­ну шли

еще некоторые из приблудных, пойманных на степи, лоша­дей: они держались в

течение трех дней и, если по истечении этого времени к ним не отыскивался

хозяин, поступали в собственность войсковой старшины, а в том числе,

следовательно, и кошевого.

Войсковой судья был вторым лицом после кошевого атамана в запорожском войске;

как и кошевой атаман, он избирался на войсковой раде из простого товариства.

Судья был блюстителем тех предковских обычаев и вековечных порядков, на

которых зиж­дился весь строй козацкой жизни; в своих решениях он

руководст­вовался не писаным законом, как совсем не существовавшим у

запорожских козаков, а преданиями или традициями, должно быть, занесенными из

Украины в Запорожье, переходившими из уст в уста и освященными временем

многих веков. Обязанностью войскового судьи было судить виновных скоро, право

и нелицепри­ятно; он разбирал уголовные и гражданские дела и произносил суд

над преступниками, представляя, однако, окончательный приговор суда решать

кошевому атаману или войсковой раде. Войсковой судья иногда заменял особу

кошевого, под именем «наказного кошевого атамана», исполнял должность

казначея и артиллерии начальника при войсковом «скарбе и армате». Внешним

знаком власти войскового судьи была большая серебряная печать, кото­рую он

обязан был держать при себе во время войсковых собраний или рад и

прикладывать к бумагам, на которых постановлялось решение всей рады. Судья,

как и кошевой атаман, не имел ни особого жилища, ни отдельного стола, а жил и

питался обще с козаками своего куреня. Главным доходом судьи было царское

жалование —70 рублей в год и часть пошлины за перевозы через реки; кроме

того, он получал, как и кошевой, ведро водки или белого вина от каждой

привозимой в Сичь куфы, «по товару» от всякой ватаги, одного коня из

приблудившихся лошадей, выкуп за «отбитие» преступника от столба, «малый

презент» от всякого просителя, часть добычи от каждой партии, известное

количество меду, пива, бузы, мяса и калачей от сичевых шинкарей,

брагарни­ков, мясников и калачников, наконец, рождественский и пасхальный

ралец.

Войсковой писарь, как и кошевой атаман и войсковой судья, выбирался

товариством на общей раде и заведывал всеми письменными делами запорожского

войска. Так, он рассылал приказы по куреням, вел все счета приходов и

расходов, писал, иногда по совещанию с монахами, бумаги к разным государям и

вельможам от имени всего запорожского войска, принимал все указы, ордера,

листы и цидулы, присылавшиеся от разных царственных, властных и простых лиц в

Сичь, на имя кошевого атамана и всего низового войска. У запорожских козаков

обязан­ности войскового писаря исполняло одно лицо, но при нем, в качестве

помощника, состоял выборный войсковой подписария и сверх того иногда

несколько человек «канцелярских разного зва­ния служителей». Настоящей

канцелярии, в виде особого учреж­дения, для писаря в Запорожье не полагалось,

и все письменные дела отправлялись при «квартире» (т.е. курене) писаря.

Обя­занность писаря считалась в Запорожье столь важной и ответственной, что

если бы кто другой, вместо него, осмелился писать от имени коша кому-либо или

принимать письма, присылаемые на имя писаря, того без пощады казнили смертью.

Значение войско­вого писаря в Запорожье было очень велико: многие из

войсковых писарей влияли на настроение всего войска; многие держали в своих

руках все нити политики и общественной жизни своего времени; оттого роль

войсковых запорожских писарей сравнивают с ролью генерального секретаря или

даже военного министра в наше время. Влияние войсковых писарей тем сильнее

было в Запо­рожье, что большинство из них оставалось на своих должностях в

течение многих лет бессменно. Так, известно, что в течение 41 года, от 1734

по 1775 год, в войске запорожском сменилось всего лишь четыре человека в

звании войскового писаря. Но при всем своем действительном значении,

войсковой писарь, однако нигде и ни в чем не старался показывать свою силу;

напротив того, он всегда держал себя ниже своего положения. Оттого на всех

бума­гах, исходивших от войскового писаря, мы нигде не встречаем его

единоличной первоначальной подписи: обыкновенно писарь, в кон­це каждой

бумаги,— подписывал известную формулу: «Атаман кошовый зо всем старшим и

меншим низовым войска запорожско­го товариством»; далее, если кошевой был

грамотный, то он со­бственноручно подписывал свою фамилию; если же он был

негра­мотен, то вместо него писал его фамилию писарь, часто при этом не

обозначая того, что он подписывает «вместо неграмотного» кошевого и с его

согласия или приказа. На бумагах, исходивших от имени запорожского войска,

очень редко можно встретить имя и фамилию писаря: «Писарь войска запорожского

низового Анд­рей Тарасенко», или «Иван Глеба». Внешним знаком достоинства

войскового писаря была в длинной серебряной оправе чернильни­ца — каламарь,

от восточного слова «калям» — тростник, при войсковых собраниях, писарь

затыкал свой каламарь за пояс, а гусиное перо, обыкновенно находившееся в

длинной трубке того же каламаря, извлекал из трубки и закладывал за правое

ухо. Жизнь и содержание войскового писаря во всем были схожи с жизнью и

содержанием войскового судьи, т.е. он получал 50 руб­лей казенного жалованья

и те же приношения от бочек водки, товаров, судебной пени и т.п.

Войсковой асаул, так же, как кошевой атаман, судья и писарь, избирался общею

радою из простых козаков низового товариства; обязанности войскового асаула

были очень сложны: он наблюдал за порядком и благочинием между козаками в

мирное время в Сичи, в военное в лагере; следил за исполнением судебных

приговоров по решению кошевого или всей рады, как в самой Сичи, так и в

отдаленных паланках войска; производил следствия по поводу разных споров и

преступлений в среде семейных козаков запо­рожского поспольства; заготовлял

продовольствие для войска на случай войны, принимал хлебное и денежное

жалованье и, по приказу кошевого, разделял его сообразно должности каждого

старшины; охранял всех проезжавших по степям запорожских вольностей; защищал

интересы войска на пограничной линии; посылался впереди войска для разведки о

неприятелях; следил за ходом битвы во время сражения; помогал той или другой

стороне в жаркие минуты боя. Оттого мы видим, что в 1681 году войсковой

асаул, с несколькими козаками, охранял московских послов во время ночлега их

на реке Базавлуке; в 1685 году, по просьбе кызыкерменского бея, он сгонял с

Низу Днепра по Сичи Козаков, занимавшихся здесь уводом татарских лошадей и

причинявших другие «шкоды» татарам; в 1765 году он посылался от Сичи к Днепру

и Орели для охранения запорожской границы и козацких зимовников от русской

линейной команды; в 1757, 1758, 1760 годах асаул, с большими командами,

преследовал в степи «харцызов» и гайдамак. Оттого же понятно, почему

войскового асаула разные мемуаристы и историки называют «поручиком», правой

рукой и правым глазом коше­вого и сравнивают его должность с должностью

министра поли­ции, генерал-адъютанта при фельдмаршале. Внешним знаком власти

запорожского войскового асаула была деревянная трость, на обоих концах

скованная серебряными кольцами, которую он обязан был держать во время

войсковых собраний. Жизнь и доходы войскового асаула были такие же, как и

войскового писаря; но жалованья он получал 40 рублей в год. В помощники

войсковому асаулу выбирался войско­вой подасаулий, а на случай войны

войсковой обозный, ведавший артиллериею и войсковым продовольствием и

разделявший все труды асаула.

Все четыре названные лица — кошевой, судья, писарь и аса­ул — составляли

запорожскую войсковую старшину, ведавшую военные, административные, судебные

и даже духовные дела всего запорожского низового войска; следовавшие за ними

должностные лица только помогали главным и исполняли их волю и приказания. Не

довольствуясь управлением края из Сичи, войсковая старшийа не раз

отправлялась вовнутрь козацких вольностей по городам, селам и зимовникам,

чтобы на самих местах сделать такое или иное распоряжение, сообразно нуждам и

потребностям населения: или уравнять повинности, или освободить от податей,

или разде­лить угодья, или разобрать ссоры и наказать преступников. Как

происходили эти поездки, видно из походных журналов сичевого архива,

сохранившихся до нашего времени.

Должность куренных атаманов, называемых просто «отамання», числом 38, по

числу куреней в Запорожской Сичи , как и другие, была выборная; в куренные

избирался человек расторопный, храбрый, решительный, иногда из бывшей

войсковой старшины, а большею частию из простых козаков; выбор куренного

атамана известного куреня составлял частное дело только этого куреня и

исключал вмешательство козаков другого куреня. Куренные атаманы прежде всего

исполняли роль интендантов в Сичи; прямою их обязанностию были доставка

провизии и дров для собственного куреня и хранение денег и имущества козаков

в куренной скарбнице; оттого у куренного атамана всегда находи­лись ключи от

скарбницы, которые в его отсутствие никто не смел брать, если на то не было

разрешения от куренного. Куренные атаманы заботились о козаках своего куреня,

как отцы о собственных детях и, в случае каких-либо проступков со стороны

козаков, виновных наказывали телесно, не испрашивая на то ни у кого

разрешения. «В курене старший был атаман куренной, а по нем кухарь; ежели

козаки прошкодят, то атаман и кухарь, осудя оных, говорят: а, подайте київ на

сучих синів! и виноватых бьют киями». Любимых куренных атаманов запорожские

козаки слушались иногда больше, чем кошевого или судью, и потому часто через

куренных атаманов кошевой атаман в трудных и опасных вопросах или случаях

действовал и на настроение всего войска; таким образом куренные атаманы

служили как бы посред­никами между значною старшиною и простым товариществом,

а иногда и орудием в руках кошевого, особенно в тех случаях, когда какое-либо

дело требовало немедленного решения всего войска, а войско, в целом составе,

или уклонялось дать свой скорый ответ, или же вовсе не было согласно на

предложение кошевого. Отдавая полную дань уважения куренным атаманам,

запорожские козаки едва ли считали должность куренного необходимым условием

для получения должности кошевого; по крайней мере, исторических данных на то

не имеется; можно лишь думать, что это было в большинстве случаев, но не

составляло непременного условия. Неспособных, пьяниц, небрежных или

просто не сумевших понравиться козакам куренных атаманов козаки немедленно

сбрасывали и даже иногда казнили смертью: «Едного же старЂйшаго въ куренЂ

имЂютъ, въ воинскихъ дЂлехъ воина искуснЂйшаго, и того почитаютъ и

пови­нуются ему, аки найвишому, по кошовомъ атаманЂ, началу; но и старейшины

ихъ живутъ купно съ опаством, аще бо бы чЂм-нибудь ихъ оскорбилъ надъ право,

то абіе бЂднЂ и безчестнЂ предаютъ ихъ смерти». Кроме прямых обязанностей,

куренные атаманы в числе 17 человек ежегодно отправлялись из Сичи в столицу

за получением царского денежного и хлебного жалованья; в военное время они

всегда оставались при своих куренях «на господарстве», и вместо них шли, «аки

командиры», наказные куренные атаманы, которые выступали всегда во главе

своих куре­ней и показывали пример храбрости и неустрашимости для простых

козаков; во время похода всякий курень имел свою хо­ругвь, и козак, носивший

эту хоругвь, назывался хорунжим. Главным доходом куренных атаманов было

царское жалованье— по 27 рублей на каждого, кроме тех 17 атаманов, которые

ежегод­но отправлялись в столицу за жалованьем и за то сверх определенных ему

27 получали по 18 рублей на человека; кроме того, куренные атаманы получали

от козаков, ездивших на добычи «по ласке», что каждый захочет дать; деньги

же, которые они собирали за лавки и избы на базарах, отдававшиеся в наем

шинкарям и крамарям, также сбор от котлов и отдававшихся в наем куренных

дубов или лодок, они обращали на потребности куреней, чтобы они ни в чем не

нуждались. Звание куренных атаманов, как можно думать, идет с тех пор, когда

установлено было деление всего войска на курени.

После войсковой старшины и куренных атаманов следовали так называемые

«батьки» или «старики», «сивоусые диды», «знатные радцы», т.е. бывшие

войсковые запорожские старшины, или оставившие свои должности по старости лет

и по болезни, или уступившие их другим после войсковой рады. Опытность,

прославленная отвага, отчаянное удальство в молодые годы — давали им право на

громадный нравственный авторитет в среде запорожского войска. Это были

«столбы» всего низового войска, носители всех его преданий и строгие

исполнители козацких обычаев: они отрезвляли и усмиряли не знавших никакой

узды, при полном равенстве товариства, молодых козаков; они даже часто шли

против воли «власной» старшины, не исключая самого пана кошевого, когда

видели в чем-либо нарушение с его стороны предковечных порядков запорожской

общины. На радной площади «сивоусые деды» занимали место тотчас после

войсковой старшины; в совещаниях по куреням—тотчас после куренных атаманов;

во время войны начальствовали над отдельными отряда­ми и даже иногда над

самими полковниками; при отправке «лис­тов» от сичевого товариства

приписывались тотчас после имени кошевого атамана, а после смерти

пользовались такою честью, что, при их погребении, один раз палили из пушек,

«а из мелкого ружья более, нежели по другим простым козакам».

За войсковою старшиной следовали войсковые служители — довбыш, пушкарь,

толмач, кантаржей, шафарь, канцеляристы и школьные атаманы.

Войсковой довбыш, «добош», политаврщик, ведал войсковыми литаврами, которыми он

призывал козаков на рады, общие и частные, 1 января каждого нового года, 1

октября, на Покров пресвятой богородицы, в известные дни марта или апреля, на

праздник Воскресения Христова, наконец в виду походов на врагов или во время

приема важных особ в Сичи. Кроме этой прямой обязанности, войсковой довбыш

иногда исполнял обязанности других чинов, особенно полицейских: так, он снимал

с осужденных преступников платья и приковывал их к позорному столбу на

площади, присутствовал при исполнении судебных приговоров, побуждал

посполитых к скорейшей уплате податей и немедленному приезду, в виду походов,

из зимовников в Сичь, наконец, взыскивал в пользу войска пошлины и перевозы

через реки. За исполнение своих обязанностей довбышу давалась «особливая

великая всякий год плата», но, не больше трех рублей в год. В помощь войсковому

довбышу давался выборный поддовбыш.

Войсковой пушкарь заведывал всею войсковою запорожскою артиллерией, т. е.

пушками, мортирами, порохом, дробью, свинцом, ядрами и пулями; кроме того, он

выполнял должность смотрителя войсковой тюрьмы, потому что под его надзором

находились преступники, ожидавшие суда и временно содержавшиеся при войсковой

пушкарне, или осужденные и приговоренные к тюремному заключению; наконец,

войсковой пушкарь ежегодно выезжал из Сичи, обыкновенно весной, для приема

провианта, свинцу и пороху, присылавшегося из Москвы в Сичь. Содержание

войсковому пушкарю, как и довбышу, давалось из царского жалованья —

«особливая великая плата», как видно из документов 1768 года, три рубля в

год. В помощь войсковому пушкарю выбирался войсковой подпушкарь и несколько

человек гармашей или канониров, искусных в стрельбе из пушек и рушниц.

Войсковой толмач исполнял должность войскового переводчика и обязан был

знать иностранные языки находившихся в отношении с запорожскими козаками или

проезжавших через их землю наро­дов, каковы: поляки, турки, татары, греки,

армяне, молдаване и др.; толмач визировал их виды, предъявлял им требования

от запорожского Коша, служил посредником между ними и запо­рожскими козаками;

читал присылавшиеся в Сичь грамоты иностранных государей; как человек,

знающий разные языки, войсковой толмач нередко посылался секретно Кошем для

разведывания дел на границы запорожских вольностей и даже в неприятельский

стан.

Войсковой кантаржей (от турецкого «кантар»— весы, у поля­ков kantorzy,

kantorzysta—приказчик) был хранителем войсковых весов и мер, служивших нормою

для весов и мер всех живших в Сичи торговцев и продавцов. Имея при себе

войсковые весы и меры, кантаржей вместе с этим обязан был собирать доходы в

пользу войска с привозимых в Сичь товаров, продуктов, разной бакалеи, водки,

вина и делить их на товарищество, старши­ну и церковь. Таким образом,

должность войскового кантаржея можно сравнить с министром государственных

имуществ какого-нибудь небольшого западноевропейского княжества наших

вре­мен; он жил в особом помещении на базарной площади.

Войсковые шафари (от польского zsafarz—эконом, ключ­ник, келарь,

домоправитель), числом четыре, иногда и больше, с подшафариями, обязаны были

собирать доходы в пользу войска, но не в Сичи, а на главных через Днепр, Буг

и Самару перевозах — Кодацком, Микитинском, Бугогардовском, Самарском и др.;

с проезжавших купцов, мелких тор­говцев и промышленников всякого звания и

народностей; они вели приходорасходные книги, содержали при себе козацкие

команды, иногда имели команды пограничных комиссаров, и строго следили за

порядком при движении грузов через переправы.

Войсковые канцеляристы, разделявшиеся на старших и млад­ших, иначе собственно

канцеляристов и подканцеляристов, писа­рей и подписариев, составляли, по-

видимому, целый штат, дохо­дивший иногда до 20 человек и бывший, конечно, в

непосредственном подчинении от войскового писаря.

Войсковые школьные атаманы, числом два, один для школя­ров старшего, другой

для школяров младшего возраста; оба они выбирались и свергались самими же

школярами, оба хранили на руках школьную сумму и заботились о продовольствии

и жизненных удобствах своего юного и детского товарищества.

К войсковым «служителям» принадлежали еще булавничий, бунчужный и хорунжий.

На руках первого находилась булава кошевого, на руках второго — войсковые

бунчуки, а на руках третьего — хоругвь, или войсковое знамя, которое он носил

на войну. Кроме войскового хорунжего, были и куренные хорунжие 38 человек, по

числу куреней в Сичи.

Самую низшую степень чинов в ранге Запорожского низового войска составляли

громадские атаманы, наблюдавшие за поряд­ком и благочинием между запорожским

поспольством по паданкам в слободах и зимовниках,

Непосредственно за сичевой старшиной следовала походная старшина и

паланочная; она выше стояла войсковых служителей, но действовала вне Сичи и

потому должна быть рассматриваема после них. Походную старшину составляли —

полковник, называвшийся иначе сердюком, асаул и писарь; они действовали или в

военное время, при сухопутных и морских походах, или в мирное при поимке

гайдамак и харцызов или разбойников, в особенности же в передовой страже,

выставлявшейся на границах запорожских вольностей; во всех случаях полковник

был началь­ником известной части войска, располагал несколькими отрядами

запорожских козаков, непременно с асаулом и писарем.

Паланочную старшину («до паланки») составляли — полков­ник, или сердюк,

асаул, писарь, подъасаулий и подписарий, т. е. «три пана і три підпанка»;

оттого у полковников существовала формула подписей на бумаге: «Полковник NN з

старшиной». В паланочную старшину выбирались люди заслуженные, ежегод­но,

однако, сменявшиеся после войсковой рады; вначале их было пять, потом восемь

или десять, по числу паланок во всем Запо­рожье; каждый из них имел в своей

дистанции особую команду над козаками, жившими по слободам и зимовникам,

посылал разъезды на пограничные линии для разведывания о положении дел у

неприятелей и обо всем сообщал точные и подробные сведе­ния в Сичь; кроме

того, один из них ежегодно отправлялся в столицу, Москву или Петербург, за

получением царского денеж­ного и хлебного жалованья. Власть паланочного

полковника была в его области очень велика: он заменял в своем районе особу

кошевого атамана и потому нередко, как и кошевой, наказывал и даже казнил

смертью преступников. Его власть простиралась и на проезжавших лиц через

паланку: он дозволял им въезд в вольности запорожских козаков и для

безопасности давал им особый знак, называвшийся перначом. Внешним знаком

достоинст­ва паланочного полковника был носимый им за поясом металли­ческий

пернач, которым он иногда «бил смертным боем по голове провинившегося в чем-

либо козака». На содержание всего «па­ланочного панства» шла «особливая

великая плата всякий год».

СУДЫ И НАКАЗАНИЯ У ЗАПОРОЖСКИХ КОЗАКОВ

Судьями у запорожских козаков была вся войсковая старши­на, т. е. кошевой

атаман, судья, писарь, войсковой асаул; кроме того, довбыш, куренные атаманы,

паланочный полковник и иногда весь Кош. Кошевой атаман считался высшим судьей,

потому что он имел верховную власть над всем запорожским войском: отто­го

решение суда Кошом иногда сообщалось особой бумагой, на которой писалось: «С

повеления господина кошевого атамана (та­кого-то), войсковой писарь

(такой-то)». Но настоящим официаль­ным судьей в Запорожье был войсковой судья;

однако, он только разбирал дела, давал советы ссорившимся сторонам, но не

ут­верждал окончательно своих определений, что предоставлялось войском только

кошевому атаману. Войсковой писарь иногда изла­гал приговор старшины на раде;

иногда извещал осужденных о судебных решениях, особенно когда дело касалось

лиц, живших не в самой Сичи, а в паланках, т.е. отдаленных от Сичи округах или

станах. Войсковой асаул выполнял роль следователя, исполни­теля приговоров,

полицейского чиновника: он рассматривал на месте жалобы, следил за исполнением

приговоров кошевого атама­на и всего Коша, преследовал вооруженной рукой

разбойников, воров и грабителей. Войсковой довбыш был помощником асаула, и

приставом при экзекуциях; он читал определения старшины и всего войска публично

на месте казни, или на войсковой раде. Куренные атама­ны, весьма часто

исполнявшие роль судей среди козаков собствен­ных куреней, имели при куренях

такую силу, что могли разбирать тяжбу между спорившими сторонами и телесно

наказывать винов­ного в каком-либо проступке. Наконец, паланочный полковник, с

его помощниками — писарем и асаулом, живший вдали от Сичи, заведывавший

пограничными разъездами и управлявший сидевши­ми в степи, в особых хуторах и

слободах, козаками, во многих случаях, за отсутствием сичевой старшины, в своем

ведомстве также исполнял роль судьи.

Дошедшие до нас акты, касающиеся судебных козацких дел, показывают, что у

запорожцев признавались — право первого зай­ма (jus primae occupationis),

право договора между товарищами, право давности владений,— последнее,

впрочем, допускалось толь­ко в ничтожных размерах, и то в городах; оно

касалось не пахот­ных земель и угодий, бывших всеобщим достоянием козаков, а

небольших при домах огородов и усадебных мест; признавался обычай увещания

преступников отстать от худых дел и жить в добром поведении; практиковались

предварительные заключения преступников в войсковую тюрьму или пушкарню и

пристрастный суд или пытки; наконец, дозволялась порука всего войска и

духов­ных лиц за преступников, особенно если эти преступники выказы­вали себя

раньше с выгодной для войска стороны или почему-либо были нужны ему.

Те же акты и свидетельства современников дают несколько примеров гражданского

и уголовного судопроизводства у запо­рожских козаков. Из преступлений

гражданского судопроизводст­ва важнейшими считались дела по неправильной

денежной претен­зии, неуплатному долгу, обоюдным ссорам, разного рода шкодам

или потравам, дела по превышению определенной в Сичи нормы на про­дажу

товаров.

Из уголовных преступлений самым большим считались: предательство, убийство

козаком товарища; побои, причиненные козаком козаку в трез­вом или пьяном виде;

воровство чего-либо козаком у товарища и укрывательство им краденной вещи: «

достоверными свидетелями в том докажутся, казнят смертию»; связь с

женщи­ной и содомский грех ввиду обычая, запрещавшего брак сичевым козакам;

обида женщине, когда козак «опорочит женщину не по пристойности», потому

что подобное преступление «к обесславлению всего войска запорожского

простирается»; дерзость против начальства, особенно в отношении чиновных людей

русского пра­вительства; насилие в самом Запорожье или в христианских селениях,

когда козак отнимал у товарища лошадь, скот и имущество; дезертирство, т. е.

самовольная отлучка козака под разными пред­логами в степь во время похода

против неприятеля; гайдамачество, т. е. воровство лошадей, скота и имущества у

мирных поселен­цев украинских, польских и татарских областей и проезжавших по

запорожским степям купцов и путешественников; привод в Сичь женщины, не

исключая матери, сестры или дочери; пьянство во время походов на неприятеля,

всегда считавшееся у козаков уголовным преступлением и ведшее за собой

строжайшее наказание.

Наказания и казни определялись у запорожских козаков раз­личные, смотря по

характеру преступлений. Из наказаний практи­ковались: приковывание ланцюгами

или железом к деревянному столбу, стоявшему среди площади, за воровство впредь

до пред­стоявшей преступнику казни; заключение преступника, окован­ного цепями,

в войсковую пушкарню; в пушкарню иногда сажали и под «честный караул»

иностранцев, как например, татар, заподозрен­ных в воровстве коней и отводимых

в пушкарню впредь до рассле­дования дела; привязывание к пушке на площади за

оскорбле­ние начальства, за убийство человека, не принадлежавшего к запорожской

общине и особенно за денежный долг: если козак будет должен козаку и не захочет

или не будет в состоянии уплатить ему долг, то виновного приковывают к пушке на

цепь, запиравшуюся замком, и оставляют до тех пор, пока или он сам не заплатит

своего долга, или кто другой не поручится за него; приковывались к пушке иногда

и не одни воры, но и убийцы, но это делалось в виде временного наказания, до

наступления суда. Подобный способ наказания, но лишь за воровство, существовал

у татар, из чего можно заключить о заимствовании его козаками у мусульманских

соседей. Далее, практиковалось сажание на деревянную кобылу, за воровство, о

чем свидетельствуют дошед­шие до нашего времени письма запорожского Коша: «

на шеЂ разбилъ». Затем допускалось, хотя и редко, битье кнутом, чаще киями

под виселицей за воровство и гайдамачество «будучи сами великие воры в

разсуждении сто­ронних, они жестоко наказывают тех, кто и малейшую вещь

укра­дет у своего товарища». Также допускалось, хотя редко, повреж­дение членов

«изломлением одной ноги на сходке» за нанесение ран в пьяном виде ножом; «за

большие вины переламливали руку и ногу»; было в употреблении разграбление

имущества, за самовольное превышение таксы против установленной в Сичи нор­мы

на продажу товаров, съестных и питейных продуктов; опре­делялась иногда и

ссылка в Сибирь, вошедшая, впрочем, в упот­ребление только в последние времена

исторического существова­ния запорожских козаков в пределах России, при

императрице Екатерине II. Кроме всего этого, предания столетних стариков

указывают еще на один вид судебных наказаний у запорожских козаков,— сечение

розгами; но так как современные акты о том не говорят, то нужно думать, что

подобного рода наказание, если только оно в самом деле было, допускалось только

как единичное явление, потому что оно мало гармонировало с честью запорожского

«лыцаря». Наконец, в случаях обоюдной ссоры допускалась, по преданию, и дуэль.

Казни, как и наказания, также определялись у запорожских козаков разные,

смотря по роду преступлений, совершенных тем или другим лицом. Самою страшною

казнью было закапывание преступника живым в землю; это делали с тем, кто

убивал своего товарища: убийцу клали живого в гроб вместе с убитым и обоих

закапывали землей; впрочем, если убийца был храбрый воин и добрый козак, то

его освобождали от этой стращной казни и взамен того определяли штраф.

Но наиболее популярною казнью у запорожских козаков было забивание у позорного

столба киями; к позорному столбу и киям приговаривались лица, совершившие

воровство или скрывшие уворованные вещи, позволившие себе прелюбодеяние,

содомский грех, учинившие побои, насилия, дезертирства. В 1751 году два козака,

Василь Похил и Василь Таран, посланные с пакетами к очаковско­му сераскер-паше,

утопили вследствие ледохода на реке Днепр, по которой они плыли в Очаков,

пашпорты свои и пакеты киевского генерал-губернатора Леонтьева, за что, по

возвращении в Сичь, были «жестоко наказаны киями». Позорный столб всегда стоял

на сичевой площади близ сичевой колокольни; около него всегда лежала связка

сухих дубовых бичей с головками, называвшихся киями и похожих на бичи,

привязываемые к цепям для молотьбы хлеба. Если один козак украдет что-либо,

даже очень маловажное, у другого, в самой ли Сичи или в паланке и потом будет

уличен в воровстве, то его приводят на сичевую площадь, приковывают к позорному

столбу и по обыкно­вению держат в течение трех дней, а иногда и больше того, на

площади до тех пор, пока он не уплатит деньги за украденную вещь. Во все время

стояния преступника у столба мимо него проходят товарищи, причем один из них

молча смотрит на привя­занного; другие, напившись пьяными, ругают и бьют его;

третьи предлагают ему деньги; четвертые, захвативши с собой горилку и калачи,

поят и кормят его всем этим, и хотя бы преступнику не в охоту было ни пить, ни

есть, тем не менее он должен был это делать. «Пий, скурвий сину, злодію! Як

не будеш пить, то будем тебе, скурвого сина, бить!» — кричали проходившие.

Но когда преступник выпьет, то пристающие к нему козаки тогда говорят:

«Тепер-же, брате, дай ми тебе трохи попобьем!».Напрасно тогда преступник

будет молить о пощаде; на все просьбы его о помило­вании козаки упорно

отвечают: «За то ми тебе, скурвий сину, і горілкою поїли, що тебе треба

попобить!». После этого они наносили несколько ударов привязанному к столбу

преступнику и уходили. За ними являлись другие; за другими третьи и т.д. В

таком положении преступник оставался сутки, а иногда и пять суток кряду, по

усмотрению судей. Но обыкновенно бывало так, что уже через одни сутки

преступника забивали до смерти, после чего имущество его отбирали на войско.

Случалось, впрочем, что некоторые из преступников не только оставались после

такого наказания в живых, но даже получали от пьяных сотоварищей деньги. Иногда

наказание киями заменяло собою смертную казнь; в таком случае у наказываемого

отбирали скот и движимое имущество, причем одну часть скота отдавали на войско,

дру­гую—паланочному старшине, третью часть и все движимое иму­щество виновного

жене и детям его, если только он был женатым человеком.

Откуда заимствован запорожцами этот род наказания кия­ми,— неизвестно;

известно лишь, что наказание палками сущест­вовало и у монголов: у монголов

палками высшие били низших за мелкое воровство, определяя до ста и менее

ударов. То же самое было и у татар, у которых преступник, уличенный в

воровстве, не заслуживающем смертной казни, присуждался к некоторому числу

палочных ударов, соразмерно цене украденного и обстоятельствам,

сопровождавшим воровство.

Рядом с позорным столбом практиковались у запорожцев шибеница и железный гак;

к ним присуждались за «великое» или несколько раз повторяемое воровство.

Шибеницы или виселицы ставились в разных местах запорожс­ких вольностей над

большими дорогами или шляхами и представ­ляли из себя два столба с поперечной

перекладиной наверху и с веревочным сильцом, т.е. петлей, на перекладине; для

того, чтобы совершить казнь, преступника сажали верхом на лошадь, подводили

под виселицу, набрасывали на шею его петлю, лошадь быстро прогоняли вон, и

преступник оставался висеть на петле. Передают, что от шибеницы, по

запорожскому обычаю, можно было избавиться, если какая-нибудь девушка

изъявляла желание выйти за преступника замуж. Если это предание справедливо,

то, очевидно, подобный обычай допускался в виду постоянного стрем­ления

запорожцев всячески увеличить свою численность, при су­ществовавшей

безженности сичевых, но при обычае семейной жизни у паланочных козаков.

Железный гак, или железный крюк (с немецкого Haken—крюк) та же

виселица, но с заменою петли веревкой с острым стальным крюком на конце;

преступника, осужденного на гак, приводили к виселице, продевали под ребра

острый крюк и оставляли его в таком положении висеть до тех пор, пока на нем

не разлагалось тело и не рассыпались кости, на страх ворам и злодеям; снять

труп с виселицы отнюдь никому не дозволялось под угрозою смертной казни.

Железный гак практиковался у поляков и, без сомнения, от них заимствован и

запорожскими козакам; поляки в свою очередь могли заимствовать гак у татар;

по крайней мере, сажание на кол—распространенная казнь на Востоке, и в Бухаре

она была уничтожена только спустя несколько лет со времени завоевания этого

ханства русскими, т. е. после 1868 года.

Острая паля или острый кол — это высокий, деревянный столб с железным шпицем

наверху. Для того, чтобы посадить на острую палю преступника, его поднимали

несколько человек по круглой лестнице и сажали на кол; острый конец кола

пронзал всю внут­ренность человека и выходил между позвонками на спину.

Запо­рожцы редко, впрочем, прибегали к такой казни, и о существова­нии ее у

них говорят только предания глубоких стариков; зато поляки очень часто

практиковали эту казнь для устрашения коза­ков: запорожцы называли смерть на

острой пале «столбовой» смертью: «так умер покійник мiй батько, так і я умру

потомствен­ною стовповою смертю». Острая паля практиковалась и у татар от

которых, вероятно, и была заимствована запорожцами. Для всех описанных казней

у запорожских козаков не полагалось вовсе палачей; когда же нужно было

казнить какого-либо преступника, то в этом случае приказывали казнить злодея

злодею же; если же в известное время в наличности оказывался только один

злодей, то его оставляли в тюрьме до тех пор, пока не отыскивался другой;

тогда новый преступник казнил старшего.

Архивные документы 1700 года говорят еще, что у запорожцев допускалось иногда

бросание человека в реку; «насыпавъ за пазу­ху песку, посадить его въ рЂку

Чортомлыкъ». Но такие случаи были редки и допускались только при всеобщем

негодовании войс­ка против какого-нибудь ненавистного всем козакам человека.

Строгие законы, по замечанию Всеволода Коховского, объяс­няются в Запорожье

тремя причинами:

· тем, что туда приходили люди сомнительной нравственности;

· тем, что войско жило без женщин и не пользовалось смягчающим

влиянием их на нравы;

· тем, что козаки вели постоянную войну и потому нуждались для

поддержания порядка в войске в особо строгих законах.

Вывод

Как в выборе войсковой старшины и разделе земель, так и в судах, наказаниях и

казнях запорожцы руководились не писан­ными законами, а «стародавним

войсковым обычаем», словесным правом и здравым смыслом. В то время, как

малороссийские козаки, даже со времени гетмана Богдана Хмельницкого,

отделив­шись от Польши, производили суд и расправу, за неимением

со­бственного законодательного статута, по польским законам, т. е. по

литовскому статуту и по немецкому магдебургскому праву, запорожцы не признали

этих законов, как не согласных с духом малороссийского народа, и заменили

писанные польские законы «здравым рассуждением и введенными обыкновениями».

Но писан­ных законов от запорожцев нельзя было и ожидать прежде всего потому,

что община козаков слишком мало имела за собой про­шлого, чтобы выработать те

или иные законы, привести их в систему и выразить на бумаге; затем писанных

законов у запо­рожских козаков не могло быть еще и потому, что вся

историчес­кая жизнь их была наполнена почти беспрерывными войнами, не

позволявшими им много останавливаться на устройстве внутрен­них порядков

собственной жизни; наконец, писанных законов запо­рожские козаки даже

старались избегать, опасаясь, чтобы они не изменили их вольностей. Оттого

наказания и казни у запорожских козаков всего больше касались уголовных и

иму­щественных преступлений. Это —общее правило для всех наро­дов, стоявших и

стоящих на первых ступенях общественного раз­вития: прежде всего человеку

нужно оградить свою личность и свое имущество, а потом уже думать о других

более сложных сочетаниях общественной жизни. Оттого же у запорожцев за такое

преступление, как воровство, влекущее за собою в благоустроен­ном государстве

штраф или лишение свободы преступника, опреде­лялась смертная казнь: «У них

за едино путо или плеть вешают на дереве». Обычай, взамен писанных законов,

признавался, как гарантия прочных порядков в Запорожье, и русским

правительством, начиная со времени царя Алексея Михайловича и кончая временем

императрицы Екатерины II, т. е. от начала и до конца исторической жизни

Запорожья под державою России.

Нельзя сказать при этом, однако, чтобы запорожские судьи, руководствовавшиеся

в своей практике исключительно обычаем, дозволяли себе произвол и допускали

волокиту дел: и незначитель­ное число запорожского товарищества и чисто

народное устройст­во его, и полнейшая доступность всякого члена козацкой

общины к высшим начальникам делали суд в Запорожье простым, скорым и правым в

полном и точном смысле этих слов; обиженный и обидчик словесно излагали перед

судьями сущность своего дела, словесно выслушивали решение их и тут же

прекращали свои распри и недоразумения, причем, перед судьями были одинаково

равны — и простой козак и знатный товарищ. Простые казаки и старшина

считались равными, но на самом деле последние добивались для себя выгодных

решений кошевого или паланочных судов. Формальная равноправность не

соответствовала фактической неравности бедных и богатых козаков в суде.