Реферат: Азиатский способ производства

В 1964 г. во время VII-го международного конгресса антропологических и этнографических наук в Москве французские марксисты Ж. Сюрэ-Каналь и М. Годелье выступили с тезисами об азиатском способе производства. В кратком ответе им академик В.В. Струве поддержал идею особого строя для наиболее древних обществ долины Нила и Месопотамии. Это и послужило началом долго зревшей в недрах науки дискуссии об азиатском способе производства (АСП), особенно активно развернувшейся на страницах исторических журналов и в научных учреждениях в 1965-67 гг. Обсуждение вышло далеко за рамки древневосточных проблем. Были поставлены общетеоретические вопросы: о количестве общественно-экономических формаций, о критериях отнесения общества к общественно-экономической формации, о влиянии географической среды на общественное развитие, проблема качественного отличия докапиталистических обществ от буржуазного и др. Делались попытки пересмотреть сложившуюся в 30-х гг. теорию общественного развития.

Если суммировать идеи, высказанные в ходе дискуссии на предмет азиатского способа производства (АСП) в древности, то получится следующая картина. АСП — это особый строй, который возникает при переходе от первобытности к развитому классовому обществу, то есть к обществу, где классовые противоречия определяются развитием частной собственности. При АСП еще нет частной собственности на основное средство производство — землю и нет классов частных собственников и угнетаемых ими людей, утративших средства производства. Вместо этого сохраняются как наследие первобытности общины, еще слабо затронутые имущественной дифференциацией. Над ними и надстраивается деспотическое государство, наличие которого отличает этот строй от первобытного. Такое деспотическое азиатское государство отличалось по функциям от рабовладельческого и феодального. Прежде всего, оно выступало организатором производства, тогда как на Западе этим занимались рабовладелец, феодальный сеньор, капиталист. Часть исследователей, вслед за К. Марксом, связывали экономическую деятельность азиатского государства с ирригацией и организацией работ по искусственному орошению. Но другие отмечали, что она была много шире: государство осуществляло и контроль за севооборотом, и руководство некоторыми отраслями промышленного производства, и товарообмен. По выражению Ж. Шено, государству принадлежало «высшее командование в экономике». При этом оно использовало не экономические рычаги, а внеэкономическое принуждение. За выполнение своих экономических функций государство присваивало прибавочный продукт и таким образом осуществляло эксплуатацию общин. Практически эксплуатация выражалась в налогах и коллективных трудовых повинностях.

В качестве господствующего класса в таких условиях выступало государство само по себе «как сущность», а не люди — знать или чиновники. Вельможи и бюрократия эксплуатировали общины лишь в силу того, что каждый из них получал во владение частичку публичной власти. Порабощенным классом являлись сами общины, члены которых составляли массу подданных. Такое определение основного классового противоречия совпадает с выделенными Ф. Энгельсом в «Анти-Дюринге» двумя линиями формирования «первоначальных отношений господства и подчинения». Первая линия это хорошо известное деление на рабовладельцев и рабов. А вторая, характерная для обществ АСП, строилась на обособлении людей, осуществлявших еще в первобытности функции управления, от массы рядового населения. Вследствие развития этого классового противоречия оформлялась особая форма эксплуатации — «поголовное рабство» (термин К. Маркса). Подданные являлись почти даровой рабочей силой. Большие массы населения можно было поднимать не только на осуществление общественно-полезных работ, но и совершенно бесполезных — храмов, дворцов, пирамид и т.п. Некоторые исследователи называли это «нерасчлененной формой эксплуатации», имея в виду, что рабы и крестьяне по отношению к государству находились приблизительно в равном положении. Причем основную массу эксплуатируемых составляли подданные, а рабы были в явном меньшинстве. Поэтому рабы при АСП не играли значительной роли ни в производстве, ни в классовой борьбе. Следовательно, применительно к Древнему Востоку нельзя говорить о рабовладельческом строе.

Собственность на основное средство производства — землю при формировании АСП переходит от общин к государству. В конкретных обществах соотношение между общинами и государственным сектором экономики могло быть разным. Но существовала явная тенденция роста государственной собственности, которая достигла наивысшего размаха в Древнем царстве Египта и Царстве Ш династии Ура, где большая часть земли находилась в руках государства. Оно олицетворялось фигурой суверена царя, фараона, который выступал крупнейшим собственником. Многие исследователи полагали даже, что восточный деспот был единственным собственником в государстве. Все остальные лишь владели по его воле или пользовались средствами производства, землей, водой, плодами, рабочей силой и т.п. Поэтому при расцвете АСП даже крупнейшие вельможи находились под социально-экономическим контролем государства. Товарообмен в таких условиях играл второстепенную роль, в сферу обмена поступал в основном прибавочный продукт, присваивавшийся аристократами и чиновниками. Экономические связи между страстями и общинами осуществлялись не купцами, а выполнявшими их функции государственными чиновниками. Города играли не экономическую, а административную роль.

В связи с тем, что экономические связи и рычаги были слабы, а общество организовывалось посредством внеэкономического принуждения, оно было нединамично и почти не развивалось. Поэтому там, где возникал АСП во время перехода от первобытности к классовому обществу, происходила остановка в развитии. Общество попадало в своего рода тупик, из которого не могло выйти само. Возможно, поэтому Ф. Энгельс, говоря в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» о цивилизации, имел в виду только Европу, тогда как Восток с его АСП застыл на стадии варварства. Некоторые исследователи считали, что только приход европейских колонизаторов разбудил общества с АСП. Поскольку только при капитализме производительные силы и производственные отношения становятся полностью независимыми от особенностей географической среды. Поэтому лишь при капитализме история становится всеобщей. Капитализм разрушает все предшествующие ему способы производства. Другие участники дискуссии полагали, что общества с АСП существовали только в условиях энеолита и бронзового века. Переход к железу в начале I тысячелетия до нашей эры, вызвавший настоящий переворот в производительных силах (второе крупное общественное разделение труда по Энгельсу) и появление настоящей торговли, стимулировал развитие и обществ с АСП по пути частной собственности и нового классообразования. Поэтому АСП существовал не только на Востоке, но и в обществах доколумбовой Америки, не знавших железа, и в открытых Г. Шлиманом и А. Эвансом европейских цивилизациях эпохи бронзы — на Крите, в Микенах.

Наибольшие разногласия вызвал вопрос о месте АСП в общеисторической периодизации, его связь с другими способами производства. Одни ученые видели в АСП основу для особой тупиковой формации. Л.С. Седов относил к ней кочевые общества. Л.С. Васильев и И.А. Стучевский отмечали, что разложение первобытного общества дает три модели классового общества: азиатскую, рабовладельческую и феодальную. По какому пути пойдет конкретное общество зависит от целого ряда факторов, прежде всего, от специфики природной среды. С этой точки зрения, АСП развивается паралельно с рабовладением и феодализмом. Другие считали АСП или переходной стадией от первобытной формации к античной рабовладельческой, или самостоятельной формацией, предшествовавшей античной или феодальной (Ж.Ж. Гобло, Г. Левин). Третьи рассматривали АСП как часть более обширного формационного организма (вторичной формации по Марксу). В этом случае азиатские общества можно определить либо как ее раннюю стадию бесклассовых, сословных государств (В.П. Илюшечкин), либо как общества раннего феодализма с крепостнической эксплуатацией, господствовавшей и в большей части античной истории и в средние века (Ю.М. Кобищанов, Г.А. Меликишвили). Были и иные подходы.

Но не все исследователи обратились к новым концепциям. Многие (И.М. Дьяконов, М.А. Коростовцев, Г.Ф. Ильин, В.М. Массон, Н.В. Пигулевская, Ю.В. Качановский, В.Н. Никифоров и др.) остались на прежних позициях рабовладельческого строя. Им пришлось много поработать, чтобы концепция рабовладельческой формации стала менее уязвимой для критики. Часть положений, высказанных в ходе дискуссии об АСП, были уточнены и вошли составной частью в марксистскую концепцию исторического развития, другие были оспорены. Представления о Древнем Востоке после дискуссии стали богаче, чем прежде.

Было обращено внимание на то, что не все общества Древнего Востока однотипны. Одни из них возникли в странах речной культуры — Египет, Месопотамия, и государство в них играло важную экономическую роль. Но и они различались: Египет на протяжении своей истории имел мощный государственный сектор экономики, а в Месопотамии он существовал лишь в отдельные эпохи III-го тысячелетия до нашей эры. Другие общества, созданные хеттами, ассирийцами, хурритами, иранцами, греками-ахейцами, возникали на плоскогорьях и в горных долинах. Не нуждаясь в ирригации, они не имели гипертрофированного государственного сектора экономики. Но их экономика бронзового века требовала определенного внешнего регулирования, которым занималось государство, стимулируя развитие ремесла и торгового обмена. С IX века до нашей эры с внедрением в экономику железа и распространением товарно-денежных отношений восточные общества становятся все более похожи на античные. Поэтому рабовладельческая формация прошла два этапа в своем развитии, но не древневосточный и античный (западный), а общие для Востока и Запада эпохи ранней (III - II тысячелетия до нашей эры) и поздней (I тысячелетие до нашей эры) древности. Исключением из этой схемы является Китай (и, быть может, Индия), специфика развития которого заставляет говорить об особой формации.

Далеко не во всех восточных обществах была обнаружена восточная деспотия. Наиболее ярко она была представлена в Египте, Царстве III династии Ура. Но у хеттов, например, царь не был деспотом, а более похож на военного вождя. Было отвергнуто и положение о едином собственнике всей земли - царе, олицетворявшем государство. И.М. Дьяконов обратил внимание на документы, свидетельствующие о покупке царем земли у подданных. На этой основе был сделан вывод о наличие общинного сектора. В Египте он был подчинен государственному, а в Месопотамии и других странах независим от царского.

Одним из важнейших был вопрос об основных производителях на Древнем Востоке — рабы или общинники. В связи с этим оказалось необходимым определить само понятие «раб». Устоявшееся представление о рабе, как о бесправном существе, лишенном человеческих прав, и принуждаемом к труду при помощи силы — не очень вязалось с материалом источников. Рабы имели разное экономическое и бытовое положение. Особенно это заметно в исследовании М.А. Дандамаева, посвященном рабству в Вавилонии середины I тысячелетия до нашей эры. Были ли рабы в таком случае классом? Ведь в противном случае нет смысла говорить о рабовладельческой формации.

Было обращено внимание на определение В.И. Ленина, согласно которому в докапиталистических обществах не было чистых классов, а существовали классы-сословия (ПСС. Т. 6. С. 311). В таких обществах, следовательно, существовало двойное деление: по юридическому признаку — сословное, по экономическому — классовое. Если они совпадают, то перед нами класс-сословие. Но обычно это случается лишь на ранних ступенях развития. Имущественная дифференциация обычно вела к расхождению классового и сословного признаков. Например, рабы-должники: по экономическому положению — рабы, а по сословно-юридическому — свободные. Поэтому человек мог входить одновременно в сословие свободных, но в класс рабов. Есть класс рабов и сословие рабов. Только у части рабов оба признака совпадали. Это те, кто попал в рабство вследствие плена или продажи за границу и работали там на тяжелых работах в трудных условиях. Но были рабы, имевшие своих рабов. Получалось, что по сословию они рабы, а по классовой принадлежности — рабовладельцы!

Ощущающаяся искусственность таких теоретических воззрений заставляла прямо ставить вопрос: а каков критерий принадлежности общества к рабовладельческой формации? Основная форма эксплуатации? Но как определить, кто преобладал на Древнем Востоке - рабы или общинники? Проще всего по количеству, но количественно преобладали общинники, а это означало признание АСП. Противники последнего обратили внимание, что в Англии или Франции сразу после буржуазной революции рабочие не составляли основную массу населения страны, однако общество уже рассматривается как буржуазное. То же можно сказать и о России начала XX века. Да и в Греции и Риме рабы не составляли большинства населения. Поэтому количественный критерий явно не может быть использован.

Е.М. Штаерман и С.Л. Утченко была высказана мысль, что существование даже небольшого числа рабов может изменить лицо общества, потому что отношения между свободными начинают окрашиваться отношениями между рабом и рабовладельцем. Дифференциация вследствие обеднения или обогащения свободных мелких производителей превращает одних в рабов, а других в рабовладельцев. Конечно, это расслоение никогда не приводит к разделению общества только на два класса — рабов и рабовладельцев. Но тенденция эволюции общественных отношений развивается в направлении именно рабовладения. Рабовладельческая форма эксплуатации определяет развитие и остальных форм эксплуатации в направлении сближения с рабовладением. Таким образом, критерием общественного развития должна считаться господствующая тенденция развития.

Существовала ли такая тенденция на Древнем Востоке? В III тысячелетии до нашей эры доминировало принуждение со стороны государства. Во II тысячелетии развивается долговая кабала и растет количество рабов-военнопленных. В I тысячелетии в основном использовались военнопленные и покупные рабы. Понятно, что в первые века существования классовых обществ расслоение и не могло зайти слишком далеко. Но по мере продвижения к рубежу нашей эры явно прослеживается тенденция к развитию рабовладельческих отношений. Особенностью первых государств был государственный сектор экономики, наличие которого тормозило расслоение общества, поэтому рабовладельческая тенденция развивалась медленно. Но в целом она прослеживается.

Так как сначала самих рабов было немного, то рабство приобретало значение не само по себе, а как своего рода катализатор имущественного неравенства, способствовавший расслоению. Появляются различные формы эксплуатации обедневших общинников, отработки, добровольное подчинение, отдача себя в работу за пищу и т.п. Такие эксплуатируемые и похожи на рабов, и отличались от них, так как не утратили всех прав свободных. Сближало их с рабами и то, что сами рабы при раннем, патриархальном рабстве часто имели имущество, семью, кое-какие права, а также то, что государство стремилось в равной степени эксплуатировать и тех, и других. То есть при разном юридическом статусе у них было похожее фактическое положение. По этой причине многие исследователи считают, что все формы эксплуатации в древних обществах следует считать рабовладельческими. Поскольку по сути дела они были неполным рабством. По мнению М.А. Коростовцева, раб начальной ступени рабовладения должен был отличаться от раба классической античности, ведь и наемный рабочий в разные периоды развития капитализма тоже имел свою специфику. Вначале он часто сохранял свой крестьянский надел и только с развитием капитализма превращался в пролетария. Как отметил Г.Ф. Ильин, специфика раба на начальной ступени рабовладения заключалась в том, что признаки его рабского состояния нередко как бы затушеваны, выступают не особенно четко и рельефно. Раб еще не созрел социально, но тем не менее он несомненный предшественник античного раба. Так был сделан вывод, что хотя в начале рабовладельческой эпохи рабов было мало и они не очень похожи на рабов развитого рабовладельческого строя, с развитием производства и общества рабов становится больше и их эксплуатация усиливается. Поэтому рабовладельческая эксплуатация выступала наиболее перспективной среди других форм, в то время как принуждение со стороны государства все более сходило на нет. Иными словами: древневосточные общества были рабовладельческими.

Однако, если рассматривать не общеисторическую тенденцию, а какое-либо общество Древнего Востока в отдельности, то мы найдем в нем большое количество различных переходных ступеней между свободным человеком и абсолютно бесправным рабом. Чтобы уловить специфику того или иного этапа развития древневосточного общества ряд ученых предлагают использовать более широкие термины, чем раб. Например, «рабы древневосточного типа», «подневольные работники рабского типа». Надо сказать, что в современном востоковедении рабовладельческая принадлежность древневосточных обществ не имеет особого значения. На смену термину «рабовладельческое общество» пришло выражение «древнее общество». Уже в 1970 г. выступая на 13-м международном конгрессе исторических наук с докладом «Социальная стратификация древних обществ» И.М. Дьяконов и С.Л. Утченко выделили четыре класса в древних обществах, используя нерабовладельческих критерий: класс крупных частных собственников средств производства, эксплуатирующих чужой труд; класс мелких собственников средств производства, не эксплуатировавших чужого труда в своем хозяйстве; класс лишенных средств производства, сами эксплуатировавшиеся в чужом хозяйстве; класс лишенных средств производства, но не эксплуатировавшихся. Это говорит о том, что реальную теоретическую значимость в ходе дискуссии об АСП приобрел критерий, ориентировавшийся не на формы эксплуатации, а на формы собственности. Но до второй половины 80-х годов, когда прямо ставился вопрос о формационной принадлежности древневосточных обществ, они определялись как рабовладельческие.

Хотя многие черты АСП были взяты на вооружение советской наукой, сама концепция была отвергнута. Официальный итог дискуссии был подведен книгой В.Н. Никифорова «Восток и всемирная история», утверждавшей позиции рабовладения. И такой итог закономерен, ведь принятие концепции АСП вело к пересмотру места в истории всех звеньев — формаций, в том числе и социализма. В западной, «антимарксистской» литературе уже к началу 60-х годов появились работы, например К. Виттфогеля, проводившие прямую параллель между азиатским строем и социализмом. В них проводилась мысль, что поскольку при азиатском способе производства, основанном на отсутствии или подавлении частной собственности, развивается деспотизм, то и при социализме, ликвидировавшем частную собственность, деспотизм неизбежен.

Проведенное в 1987-88 годах на страницах журнала «Народы Азии и Африки» обсуждение формационных черт феодализма на Востоке, легализовало идею АСП в современной науке. Однако к настоящему времени выясняется, что критерии и закономерности общественного развития много сложнее, чем виделось в дискуссиях 30-х и 60-х годов. Наметился отход от противостояния АСП и концепции рабовладельческой формации. Требуют уточнения такие понятия как «государство», «класс», «частная собственность». Самоочевидные представления о них оказываются неработающими при применении к все возрастающему материалу источников.

Концепция азиатского способа производства, также как и теория пяти общественно-экономических формаций, исходит из представления о резкой грани, отделявшей первобытнообщинный (бесклассовый) строй от обществ, определяющей характеристикой которых является наличие антагонистических классов и государства. Другой стороной этого является не менее резкое отделение бесклассового коммунистического общества от предшествующих формаций. Иными словами, концепция азиатского способа производства при всем ее антагонизме с теорией общественно-экономических формаций строилась на основе той же самой методологии исследования исторического процесса. Развив ее до логической завершенности современные исследователи марксистского направления оказались в своего рода теоретическом тупике. Утратили четкость такие понятия как собственность, класс, государство, соотношение между ними. В ряде стран Древнего Востока историки обнаруживают сильное государство аппарат насилия, но не находят ни частной собственности, ни классов частных собственников. Различия между знатью и народом определяются как сословные. Естественно родилось представление о возникновении древнейших государств до появления частной собственности и классов. Такие государства названы сословными (В.П. Илюшечкин). Появившись, они якобы были призваны стимулировать развитие экономики, а значит частной собственности и классов. Хотя, как известно, для классиков марксизма естественной была иная логика: сначала появились классы, а затем государство. Так, по крайней мере излагал этот вопрос Ф. Энгельс в главе «Варварство и цивилизация» своей знаменитой работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», которую по своему интерпретировал В.И.Ленин в не менее известной лекции «О государстве».

Кризис претерпевает и представление о таком понятии как «общественные классы». Выделенные на основе здравого смысла «большие группы людей», например, для рабовладельческого общества — рабовладельцы, свободные мелкие производители, рабы — не находят подтверждения в источниках. Так ни в одном обществе древности, включая римское, не было такого общественного класса как «рабовладельцы». Римляне вообще не знали подобного слова. Люди, имевшие рабов, принадлежали к разным общественным группам, подчас совершенно ничего общего не имевших друг с другом. Рабами могли владеть и рабы, также становившиеся «рабовладельцами». Поэтому обладание рабами нельзя считать конституирующим признаком класса, иначе нужно будет говорить и о классах колоновладельцев, быковладельцев, собаковладельцев и т.п. Класс рабов противостоял не особому классу рабовладельцев, а всем свободным в целом. Если свобода последних была обеспечена всеми общественными институтами (кал в Греции и Риме), то они образовывали самостоятельный класс граждан, а если они были подданными, отличавшимися от рабов лишь меньшей степенью личной зависимости, как в Древнем Египте, то цена их «свободы» была невелика и основная грань в обществе проходила не между свободными и рабами, а между подданными (народом, работниками) и государством или крупными собственниками.

Так называемые свободные мелкие производители, например, крестьяне также, будучи близки хозяйственно, имели мало общего друг с другом. Так крестьяне-граждане Рима, за которых ратовали братья Гракхи, были привилегированным слоем по сравнению с крестьянами Италии, не имевшими гражданских прав. Гражданские войны в Риме, приведшие к установлению империи, во многом были обусловлены противостоянием интересов этих двух «больших групп», у которых как-будто должны были быть единые классовые интересы. И уж совсем ничего общего они не имели с крестьянством Африки или Галлии, которое для них было лишь потенциальными рабами. Греческий земледелец Гесиод (автор известной поэмы «Труды и дни») занимал в своем обществе совсем иное положение, чем древнеегипетский «красноречивый крестьянин» (герой одноименной сказки) в своем.

Так же и рабы занимали в реальности очень разное положение. Выступавшие на скачках рабы-наездники зарабатывали сотни и тысячи (даже миллионы) сестерциев и не только обогащали господ, но и сами купались в роскоши. У римлян был специальный термин для обозначения раба, принадлежавшего рабу — викарий. Притчей во языцех стали императорские рабы и вольноотпущенники Калигулы, Клавдия, Нерона, обладавшие колоссальными состояниями и могуществом, заставлявшим трепетать римских сенаторов. Их трудно записать в один класс с рабами из каменоломен. Дабы выйти из такого щекотливого положения, в которое завело следование однажды избранной логике, советские исследователи 70-80-х годов обратились к понятию «класс-сословие». Принадлежность человека к классу вроде бы определяется по экономическому признаку, а к сословию — по юридическому. Часто эти два принципа не совпадают, поэтому одни и те же люди могут принадлежать к одному сословию, но к разным классам. Формально такой подход логичен, но его практическое использование зачастую приводит к абсурду. Так раб, имевший викария, по сословной принадлежности — раб, а по классовой — рабовладелец. Можно ли отнести такого «рабовладельца» к одному классу с римским сенатором или хотя бы с крестьянином-гражданином?

По-видимому, говоря о классах рабы — господа, крепостные — феодалы, наемные рабочие — буржуа, К. Маркс и Ф. Энгельс имели в виду нечто иное, нежели простое разделение того или иного общества на иерархический ряд общественных групп. Недаром они и не пытались дать определение классу. Непонимание этого приводит многих к отрицанию правомерности самого классового подхода к оценке общественного развития. А ведь раскол общества на антагонистические классы обосновывался классиками не эксплуатацией одних другими (что теоретически вторично), а общественным разделением труда, на основе которого только и может функционировать современное общество, оторвавшееся от примитивной натуральности хозяйства. Специализация в той или иной нужной обществу области неизбежно ведет к появлению общественных групп, специализирующихся на управлении общественными делами, организации производства, торговле, а также различных сферах непосредственной хозяйственной (ремесло, земледелие и т.п.) и социально-культурной деятельности. Все эти группы составляли единое общество, все возникают вследствие объективных потребностей и нужны ему, поэтому в домарксистской политэкономии их взаимодействие называлось не разделением, а кооперацией общественного труда. Теоретически, впрочем, и разделение, и кооперация общественного труда имеют одинаковое значение, хотя и с разным акцентом. Оба понятия выражают две стороны одного явления.

Абсолютизация одной из сторон ведет к созданию на одной исходной основе совсем разных теорий. Акцент на разделении привел марксистско-ленинскую науку к представлению о том, что движущей силой общественного развития является борьба классов за ужесточение или уничтожение эксплуатации. А внимание к кооперации обусловило популярность в «буржуазной» науке теорий общественного договора. Последние не отрицают эксплуатацию, но теоретически она вторична, на первом месте единство общества, функционирующего на основе общественной специализации (разделения) труда.

Критерием в равной степени разделения общества на классы или объединения их в едином общественном организме выступает господствующая в обществе форма общественного разделения (кооперации) труда. Форм общественного разделения труда может быть несколько и каждая из них делит общество по-своему, формирует свои общественные классы. Это могут быть управленцы (правители) и народ (подданные). Это могут быть организаторы производства и, следовательно, общественных отношений и работники. Каждый член общества объективно задействован во всех формах общественного разделения труда. Люди распределяются по общественным группам на основе приобщенности к частной или государственной (прямой или контролю над ней) собственности. Ведь любое общественное устройство предполагает наличие коллектива и составляющих его индивидов (частных лиц). Однако только после буржуазных революций, отменивших сословные и прочие градации в обществе и превративших общество в юридически и политически однородный коллектив граждан, то есть только в современном буржуазном (и производном от него социалистическом) возможно столь простое устройство общества и функционирование в нем антагонизмов. Во всех докапиталистических обществах сохранялись либо, на ранних этапах, архаические общинные структуры, либо, там, где они отмирали, формировались однотипные им новообразования в виде сословных корпораций. Индивид никогда не был свободным атомом докапиталистического общества, он всегда входил в какую-либо промежуточную структуру типа общины.

Формальным (или юридическим) выражением устройства любого общества считается господствующая в нем форма собственности. Эта форма является отражением общественной структуры, то есть соотношения индивида и коллектива[1]. Это соотношение может быть различным, а значит различными могут быть и формы собственности. В современном буржуазном обществе, где основой общества является гражданин, господствует принцип полной (абсолютной) частной собственности, то есть общество в принципе сориентировано на интересы гражданина. В докапиталистических обществах, естественно, существовали другие соотношения отдельного человека с обществом, то есть другие формы частной собственности. Они могли быть разнообразны и очень сложны (как представленные ими общества), но теоретически их все можно свести к трем: 1) случай полного подчинения индивида обществу как в Древнем Египте, 2) случай равновесия интересов индивида и коллектива как в древнегреческом мире, 3) случай преобладания индивида над коллективом как в европейском средневековье.

Включение элемента собственности в общественное функционирование означает, что в обществе возможно деление людей по принципам, связанным с отношениями к собственности. Таких принципов может быть два. Во-первых, люди могут делиться на приобщенных к собственности (собственников и тех, у кого ее нет, но кто потенциально может быть собственником) и отделенных от нее (люди, сами являющиеся собственностью — рабы и неграждане общества = потенциальные рабы). Во-вторых, члены общества, то есть люди, приобщенные к собственности, делятся на крупных собственников и мелких или потенциальных, тактически крупные собственники являются организаторами общественного производства и, поэтому, задают тон общественной жизни, а мелкие и потенциальные собственники могут быть лишь работниками»[2]. Поэтому второй принцип отношения к собственности присутствует во всех обществах. А вот первый присущ лишь докапиталистическим.

Таким образом, можно выделить три основных типа классовых антагонизмов: 1) собственники (и потенциальные) — те, кто является собственностью (рабы и потенциальные), 2) крупные собственники (организаторы общественного производства в широком смысле) - мелкие и потенциальные собственники (работники), 3) правители — управляемые. В каждом обществе все они присутствуют в той или иной пропорции (или потенции), при этом какой-либо один является ведущим и определяет социальное лицо общества и, следовательно, господствующую в нем форму собственности. Господство 1-го антагонизма было характерно для античных обществ Греции и Рима, господство 2-го для средневековых так называемых «феодальных», а также буржуазных обществ, а 3-го — для многих древневосточных, части средневекового Востока, Византии, России, социалистических. В реальной жизни деление на три основные антагонизма, выражающие самые общие тенденции в общественном развитии, не исчерпывает богатства классовых форм. В конкретном обществе могут существовать десятки классов-сословий, но при теоретической оценке направления развития общества все их можно сориентировать на большие страты или классы по этим основным тенденциям.

Из форм собственности особенно специфична та, которая основывается на полном подчинении обществом индивида и которую К. Маркс называл «азиатской». Особенностью ее является то обстоятельство, что, если строго следовать формальной логике, в обществе имеется лишь один частный собственник — государство в какой бы политической форме оно не выступало (как фараон в Древнем Египте, геруссия в Спарте или верхушка правящей партии как в СССР). Одни исследователи принимают такую логику и считают эту форму собственности частной (Ю.И. Семенов). Другие же, подобно Л.С. Васильеву, рассматривают ее только как государственную. По их логике, частная собственность конституируется только для отдельных индивидов и появляется позднее. Такой подход также вполне естественен. Но его принятие ставит под сомнение наличие в обществах с азиатской формой собственности общественных классов частных собственников. Поэтому-то часть историков в последнее время и посчитала, подобно В.П. Илюшечкину, ранние азиатские государства с деспотической властью (которую вроде бы трудно отрицать) предшествующими возникновению классов и частной собственности, т.е. «сословными».

По другому пути пошла наука, называющаяся на Западе антропологией и частью соответствующая нашей этнографии, но с более широкими задачами и охватом материала. Здесь, в отличие от марксистского подхода, основанного на резком отделении первобытности от цивилизации, отождествляемой с классово-государственным обществом, были разработаны переходные типы обществ от архаических к современным. Хозяйственный перевором, вызванный «неолитической революцией» (термин В.Г. Чайлда), то есть переходом к земледелию и скотоводству, и повлекший за собой демографический рост, увеличение плотности населения и заселение ранее относительно свободных территорий, привел к структурным изменениям в организации человеческих коллективов.

По классификации М. Фрида, в начавшемся в связи с этими сдвигами развитии человеческие коллективы проходят четыре стадии организации общества: 1) эгалитарное общество (сегментированное), 2) ранжированное общество, 3) стратифицированное общество, 4) государство. В качестве эгалитарного рассматривается общество, в котором еще господствует равноправие, нет каких-либо групп людей с четко выраженным обособлением от других. Рост такого коллектива и возникающая в нем социальная напряженность (в связи с численностью и нехваткой близлежащих ресурсов) обычно регулируется отселением части общества (обычно это молодежь) на свободные земли и образование родственного коллектива. Такие отделившиеся части по отношению к начальному коллективу являются его сегментами, а сам процесс сегментированием. Отделившиеся сегменты (территориальные общины) состоят из родовых групп, родственники которых остались на прежней родине. Такие группы родственников, представляющие собой ветви рода, называются линиджами. Патриархальные роды, включающие несколько таких ветвей — линиджей, не являются хозяйственными коллективами. Их члены (родичи) живут в разных селениях, ведут хозяйство в составе не рода, а линиджа и являются членами не родовой, а территориальной общины.

Ранжированное общество возникает с появлением нехватки земельных ресурсов, когда становится некуда отселяться. Разрастание коллективов приводит к появлению в их среде рангов, первоначально на родовой основе — по степени близости к основателю рода (близкие родственники — аристократия, дальние — зависимый от них «народ»). Это задает интерес к эксплуатации чужеплеменников — рабов, которые были и прежде, но в незначительных количествах. Возрастает число военных экспедиций, целью которых становится установление контроля над чужими ресурсами и окрестным населением. На основе завоевания, как показал Р. Карнейро, образуются привилегированные группы победителей и эксплуатируемые побежденных, разделенных на ранги знатности. Образуется иногда очень сложная иерархия рангов. Дальнейшее ее развитие, хотя зачастую и очень медленное, приводит к слиянию в единые сословия родовых аристократов и простонародья, рабов и других групп зависимых. Усложнившаяся организация общества требует постоянных органов управления, поэтому возникающие сословия группируются в страты правящую (меньшинство) и подчиненную (большинство). Общество, в котором деление на ранги уступило место сословной дифференциации, называется стратифицированным. Жесткое закрепление возникших страт — классов и выработка механизмов, предотвращающих дезинтеграцию общества, приводит к перерастанию стратифицированного общества в государство.

Внутренней структуре общества обычно соответствует та или иная внешняя организация, а также система управления (всегда выступающая прежде всего как орудие для решения социальных проблем). В современной, по преимуществу англоязычной, литературе обычно выделяют несколько уровней типологической классификации с этой стороны. Это автономные поселения (общины или племена), вождества — чифдом (протогосударства) — простые и сложные, государства, империи. Начальному типу автономных поселений соответствует эпоха первобытно-общинного быта с эгалитарной (равноправной) организацией общества. В нашей литературе вслед за учеными XIX в. принято считать, что первобытные родовые общины объединяются в племена, предшествующие образованию государства. Однако в современной науке больший авторитет имеет концепция, в соответствии с которой племена представляют собой вторичные образования. Они обычно возникают как реакция варварских общин на находящуюся рядом более высокую цивилизацию. Так племенную организацию североамериканских индейцев породил контакт с европейскими поселенцами, а племенной строй германцев — с Римской империей. Там, где такого влияния нет, переход общества на стадию ранговой организации вызывал образование не племени — объединения родов, а вождества, объединявшего территориальные общины, состоящие из линиджей. Во главе вождества (протогосударства), как показал еще сто лет назад Дж. Фрэзер, стоял не военный вождь, а священный царь, считавшийся выразителем единства общества и его единения с природой. Такой сакральный правитель очень часто приравнивался к богам. Власть его над территорией вождества была временной (затем он отправлялся к другим богам), обычно завися от какого-либо природного цикла (годового, лунного в восемь, девятнадцать лет и др.). Претенденты на такую должность подвергались строгой проверке на физическое и умственное совершенство. Воспоминание об этом сохранилось в имеющих мифические корни русских волшебных сказках о приключениях царевича, выполнявшего несколько сложных заданий, отгадывавшего загадки и в конце концов завоевывавшего царскую дочь и царство в придачу. Иногда испытание включало ритуальное соперничество с предшественником, заканчивавшееся гибелью последнего. Гибель старого царя осмыслялась как принесение его в жертву во имя процветания народа (например, варка в чане с молоком старика царя, вознамерившегося жениться на царь-девице, и чудесное спасение Иван-царевича или Иванушки-дурака, становившегося молодым царем). В практической жизни такой сакральный царь-вождь обычно выполнял функции предводителя войска (как, например, спартанские цари, египетские фараоны и др.), хотя для реального руководства военными действиями, если не обладал соответствующими талантами, мог иметь заместителя (военный вождь). Царю принадлежали судебные функции, но в соответствии с обычаями и под контролем их хранителей — жрецов и старейшин. Вопросами регулирования взаимоотношений в коллективе обычно занимались последние. Жизнь священного вождя была опутана множеством запретов-табу.

Благоприятная демографическая ситуация могла привести к объединению с вождеством достаточно далеких общин, а также других вождеств или племен. Обычно это происходило насильственным путем и закладывало основу трансформации ранжированного общества в стратифицированное. При этом возникает сложное вождество, в котором образуется иерархия входящих в него подразделений. Опираясь на нижние слои в этой иерархии (народ) сакральные вожди могли превратить свою ритуальную власть в реальную, закрепляя ее по наследству. Отсюда идет распространенное в легендах воспоминание о многих из них как о народных заступниках. При этом они использовали все более укреплявшуюся по мере роста завоеваний постоянную дружину, превращаясь одновременно и в военных предводителей. Так было например, в Киевской Руси при Святославе и Владимире. Сложное вождество соответствует стратифицированному обществу. В нем и зарождается государство. Это означает, что политические перемены, связанные с трансформацией власти священного царя, были проявлением более глубоких общественных перемен. Их вполне можно считать настоящей революцией в общественных отношениях, заставлявшей переосмысливать обычаи и скреплявшие их религиозные нормы. Этим обусловлены и религиозные реформы киевского князя Владимира. В западной литературе в ходу ряд критериев отличия вождества от государства: например, предложенный Р. Коэном — возникновение институтов, предотвращающих распад общества, или Э. Сервисом — появление репрессивной функции. Поэтому так называемая «феодальная раздробленность» является обычным распадом таких сложных вождеств как Франкское королевство, Киевская Русь и др. Точно так же распалось в VIII в. до н.э. китайское общество Чжоу, которое типологически трудно считать феодальным.

Первоначальные государства, выраставшие из вождеств, далеко не сразу приобретали законченные черты. В их общественном устройстве сохранялось значительное число черт архаики. Не сразу отмирает родовая и общинная иерархия, аристократия и совет старейшин известное время играют немалую роль, сохраняет большое значение рабство, самая простая из форм эксплуатации, зародившаяся в глубокой первобытности и т.п. Государства с таким обществом в западной литературе называются ранними государствами (проблема особенно разработана Х. Клэссеном и П. Скальником). Раннее государство характеризуется сохранением неунифицированности общества, не все оно состоит из однотипных общин, общегосударственные классы-сословия намечены, но горизонтальная структура общества главенствует над вертикальной. В таком обществе сохраняется архаическая идеология слитности общества и государства (аппарата управления), их взаимозависимости (соучастия, по выражению С.Л. Утченко), то есть наличия взаимных обязательств между правителем и «его народом», которые базируются на традиции. Нарушение этой традиции правителем ставит его вне закона и позволяет народу требовать его низложения. Такие порядки и их рецидивы держатся до тех пор, пока в обществе не изжиты архаические формы собственности типа азиатской или античной. Развитие и усиление индивидуальной частной собственности ведет к выдвижению на первый план классового деления на крупных собственников средств производства и мелких/потенциальных собственников (работников). Отходит на далекую периферию или даже отмирает рабство. В обществе интенсивно формируется вертикальная иерархия общегосударственных классов-сословий. Государство превращается в орудие интересов крупных собственников. Возникает и утверждается новая идеология в форме так называемых «мировых религий» — христианство, буддизм, ислам, конфуцианство. Так раннее государство трансформируется в зрелое, которое во многих случаях представляет собой империю.

Подводя итог сказанному, попробуем оценить как выглядит в этом контексте концепция азиатского способа производства. Очевидно, что целый ряд древних и средневековых обществ, относящихся марксистской наукой к стадии государства, на самом деле находился на уровне сложного вождества — протогосударства. К числу таких может быть отнесено Древнее и Среднее царство Египта, Хеттское царство, Ассирия II тысячелетия до н.э., Урарту, многие греческие полисы, варварские королевства средневековой Европы, Киевская Русь и многие другие. Осмысление их как государств было обусловлено распространенным представлением о государстве как орудии управления или эксплуатации, политическом аппарате, стоящем над обществом. Поэтому там, где встречалась сильная центральная власть с развитыми дворцовыми ритуалами считалось безусловным наличие государства. А там, где эта власть была связана с обожествлением царя, представлением о полной собственности владыки на все ресурсы и людей общества, а также организацией крупных общественных работ, там такая государственная власть объявлялась деспотической. Однако, как выясняется, государство — это не только аппарат насилия и управления, но еще и особым образом организованное общество. То есть у государства, как у римского Януса, два лица. На ранних стадиях общество и государство не отделены друг от друга. Организация власти с развитыми придворными ритуалами и красочной атрибутикой, создающими впечатление силы и мощи, возможна и без государства. В этнографии это называется потестарная организация (в отличие от государственной политической организации). Ведь обожествление египетских фараонов или шумеро-аккадских владык было связано не с ростом их могущества, а с сакральным характером их власти, существовавшим изначально. Также и «общегосударственная собственность» и «поголовное рабство» возникали не вследствие насильственного подчинения народа царю, а были проявлением святости правителя, которому, как божеству, посвящались все ресурсы страны и все люди в ней. Первоначальные налоги и повинности трудового населения были и осмыслялись как дары и жертвы божеству, олицетворявшему благополучие всего общества. Поэтому они носили добровольный характер. Насилие требовалось лишь по отношению к чужим общинам, присоединенным в результате войн. В этих условиях священные цари могли организовать очень большие массы населения на широкомасштабные строительные работы (пирамиды, мегалитические постройки, связанные с календарным циклом и астрономией, курганы, гробницы и т.п.). Двойственный характер азиатской формы собственности (см. выше) связан, как видим, с переходным характером «азиатского типа» общества. Оно уже не первобытное, но еще не зрелое государство (протогосударство-вождество или раннее государство). Поэтому типологически древние общества с азиатским способом производства однотипны вождествам древних кельтов, германцев, славян и др. Об этом, кстати, писал еще не кто иной, как Ф. Энгельс. Но одни из них в силу природных условий их существования оставили множество остатков великолепной материальной культуры и прежде всего памятников архитектуры и искусства, а также сохранившиеся памятники письменности — и были осмыслены как мощные деспотические государства. А материальная культура других канула в Лету, археологически представлена скуднее и, как следствие, они рассматриваются всего лишь как «племена». Но это подход, исходящий из «здравого смысла». На самом деле путь формирования цивилизации у большинства обществ планеты был один. Лишь античные общества Греции и Италии, находясь на ступени вождества, совершили социальную мутацию и их развитие пошло по иному пути, породив в конечном счете христианство и современную европейскую цивилизацию. Отталкиваясь от ее устройства, глядя через ее институты, мы часто и судим все другие общества как похожие — рабовладельческие или феодальные или отличные — азиатские. Такая оценка схватывает лишь самую поверхностную характеристику обществ и поэтому не может считаться теоретической. Рабовладельческими выглядят общества, находящиеся на стадии вождества или раннего государства, в которых еще не изжиты грани между вошедшими в них древними общинами. А общинный быт, как известно, основан на противопоставлении своих и чужих (потенциальных рабов). Переход на стадию зрелого государства приводит к унификации социального поля, в котором утверждается деление на крупных и мелких собственников, а значение рабства падает. По европейскому образцу новое классовое деление воспринимается как «феодальное», но феод и основанная на нем структура господствующего класса характерны лишь для европейского средневековья. В других обществах не было никаких феодалов, а были совсем иные классы-сословия крупных земельных собственников. Поэтому и зависимых от них крестьян нет нужды считать феодально-зависимыми. В их зависимости не было ничего феодального. Так же и представление об азиатском способе производства было абсолютизацией другой типологической характеристики все тех же вождеств и протогосударств. Если при оценке «рабовладение», «феодализм» упор делался на формы зависимости, то для азиатского способа производства — на сильную центральную власть, вмешательство государства в общественную жизнь, организацию общественных работ. Все это было не только в азиатских вождествах и протогосударствах, исключая античные, сравнение с которыми и заставляло работать концепцию азиатского способа производства. Оказавшись в особо благоприятных условиях некоторые общества (Древний Египет, Месопотамия, Китай и др.) сумели особенно полно развить принципы, лежавшие в основе архаических вождеств и ранних государств. Они-то и производят впечатление обществ с «азиатским способом производства». Поэтому подспудно вызрело мнение, что европейский тип эволюции — это естественный ход развития большинства обществ, а азиатский — это исторический тупик, в который попадали в виде исключения. При более внимательном взгляде (Л.Б. Алаев и др.) оказывается, что дело обстоит наоборот: европейская античность — это то отклонение от общего правила, которое вывело человечество из состояния стагнации. Появление античной, а затем европейской цивилизации превратило остальные общества из рядовых и однотипных, хотя и отличавшихся по культуре, в социальные ископаемые, реликты уже ушедшей эпохи. Реагируя на все-проникающую вестернизацию и чуждый им динамизм, они могут регенерировать давно отжившие институты и общественные формы, которые в сочетании с современными техническими возможностями, средствами насилия и идеологического воздействия создают призрак АСП. Вырабатывая модель общества, основанного на азиатском способе производства, современные ученые невольно апеллируют к установкам, социальной психологии современного человека-индивида в гражданском обществе (и псевдогражданском). Древний человек жил в ином обществе, имел качественно иную психологию, сознание его было проникнуто иной, нерационалистической мифологией и он совсем по-иному ощущал свою слитность с тем обществом, которое мы называем деспотическим.

Поэтому для оценки эволюции человеческих обществ следует обращаться к иным категориям, нежели рабовладение, феодализм или азиатский способ производства. Сфера их применения значительно суживается. Структура общества (форма собственности), которая определяет степень свободы человека (а значит и производителя) и, тем самым, потенциал развития самого общества, — вот критерий общественного развития, ставящий во главу угла изучения истории не форму эксплуатации и классовую борьбу, а личность человека. При этом классовый подход отнюдь не отмирает, но выглядит сложнее, теоретичное, чем в ленинско-сталинских представлениях.

В прошлом внимание исследователей привлекала мысль о том, что наше общество имеет много общего с азиатским способом производства (государственная собственность, деспотическая власть и другое). Казалось, что это обстоятельство должно было подсказать экономистам правильный путь исследования общества.

Однако этого не произошло, и одной из главных причин явилось то, что экономисты исходили из того, что наше общество пришло на смену капитализму. Отсюда большинство работ строилось на сравнении мифического социализма с уже не существующим капитализмом, на их противопоставлении.

Конечно, такого рода изыскания не имели ничего общего с научным анализом реальных экономических отношений, в результате чего истина была поставлена вверх ногами.

Построенное общество выдавалось за истинный социализм, практическое воплощение научного социализма, в действительности же построенный социализм не имел ничего общего c марксизмом, более того, был введен вопреки ему.

Сегодня, когда поставлены под сомнение многие идеи марксизма, со всех сторон раздаются вопли (и особенно громко они слышны со стороны тех, которые в прошлом отличались восхвалением и апологией существующей системы и порядка вещей) о банкротстве социалистических и коммунистических идей, и стремительно завершилось крушение так называемой мировой системы социализма, у нас возникли потребность и желание по-новому разобраться в существующей экономической системе, критически ее осмыслить.

Первая точка зрения. Азиатский способ производства есть сочетание полуфеодальной (отсутствует крепостничество) эксплуатации непосредственных производителей с патриархальным, неразвитым рабством.

Вторая точка зрения. Азиатский способ производства есть способ производства, базирующийся на системе сельских общин. При этом авторы соглашаются с Марксом, считавшим общину переходной фазой от первичной формации, основанной на общей собственности, к вторичной формации, основанной на частной собственности.

Третья точка зрения. Азиатский способ производства есть особая, присущая Древнему Востоку антагоническая общественно-экономическая формация — кабальная, противоречиво соединяющая в себе признаки рабства, феодализма и наемного труда.

Четвертая точка зрения. Азиатский способ производства имеет общеисторическое значение и существовал повсюду как переходная стадия от первобытного коммунизма к классовому обществу (Ж. Сюре-Каналь, М. Годелье).

Итак, что «выносится за скобки» вполне ясно: при всем различии в трактовке реально-исторического содержания понятия «азиатский способ производства» все исследователи вольно или невольно признают его переходный характер. Но можно приписывать всей формации, всему способу производства переходный характер? Не смешивается во всех этих случаях формация с периодом перехода, с эпохой ее становления? Нам представляется, что именно так обстоит дело. Ведь если азиатский способ производства действительно существовал (именно как способ производства, как самостоятельная и качественно отличная от других формация), то тогда мы вправе говорить еще о нескольких «переходных» способах производства в истории человечества. Почему бы нам тогда вслед за «кабаловладельческим» (азиатским) способом производства не открывать «колонатный», расположив его между рабовладельческим и феодальным, или, скажем, «первоначально-накопительный» — между феодальным и капиталистическим? Наши знания о количестве формации «обогатятся», но не исказятся ли при этом наши представления о качестве формаций, их сущности, их взаимосвязи, их переходе в другие? Нет приведет ли это к абсолютизации граней, разделяющих формаций?

Определенное стимулирующее значение для разработки анализируемой проблемы имела и многолетняя дискуссия о рабовладении и феодализме как единой формации. Сторонники «единой формации» выдвигают прежде всего тот аргумент, что между техникой кольца рабовладения и техникой раннего средневековья нет никакой принципиальной разницы. То место, которое занимает принцип техницизма в этой методологической концепции, вполне объяснимо. Ведь историки техники до сих пор не ответили на вопрос, какая техническая революция или, по крайней мере, качественно новый технический уровень послужил исходным пунктом кризиса рабовладельческих производственных отношений. Именно эти затруднения и пытаются использовать сторонники концепции «единой формации». При передаются забвению те чрезвычайно важные обстоятельства, что (1) производительные силы включают в себя не только технику, но и человека, причем в качестве главной производительной силы, а (2) в понятие «ступень развития производительных сил» наряду с характером и уровнем входят также и потребности их развития. Переход к новой, феодальной формации стал исторической необходимостью потому, что раб как производитель материальных благ уже не отвечал потребностям развития производительных сил. Таким образом, в данной исторической ситуации принципиальное изменение статуса работника являлось первейшей предпосылкой качественного изменения технического уровня производства, а не наоборот.

И второе замечание по поводу этой дискуссии. На основании даже заслуживающего полного доверия конкретно-исторического материала все же неправомерно делать те обобщающие методологические выводы, которые мы находим у сторонников рассматриваемой концепции. Иначе говоря, если даже границы между рабовладением и феодализмом в Китае (равно как в Индии, Иране) оказываются достаточно размытыми, из этого отнюдь не следует что во всемирной истории вообще никогда и нигде не существовало относительно самостоятельных рабовладельческой и феодальной формаций. Воюя против догматизма, подгона конкретно-исторического материала под железную схему (европоцентристскую), нелогично предлагать читателю другую схему (восточноцентристскую), явно претендующую на предельно обобщающий характер. Применение же двухформационного подхода позволяет лучше понять этапы исторического развития и тех стран, где границы между двумя формациями оказались достаточно размытыми.

Интерес к проблеме крупномасштабного членения исторического процесса в последние шесть-семь лет превратился в самый настоящий бум и по причине незатихающего обсуждения как в научных кругах так и широкой общественностью животрепещущего вопроса: что есть социализм? Представляет ли он реальную, уже существующую, либо потенциально возможную формацию (фазу формации) или, в лучшем случае, это лишь идеал, своего рода кривая, которая бесконечно приближается к прямой, но никак не может с ней слиться?

По мере последовательного подключения каждой из указанных причин в дискуссионном процессе происходили отнюдь не только количественные изменения: он восходил на принципиально новый этап. И если на первом этапе речь шла о некоторых, хотя и существенных, уточнениях теории общественно-экономических формаций то на нынешнем этапе ставится под сомнение истинность этой теории в целом, ее право выступать в качестве парадигмы, положенной в основание соответствующего понимания истории.

Иногда пытаются развести эти два этапа под углом зрения вопросов «сколько было формаций?» и «что такое формация?», рассматривая ответ на первый как прерогативу исторической науки, а ответ на второй как прерогативу социальной философии. Такой подход представляется сугубо упрощенным, ибо количество формаций и их качество органически связаны. Как уже подчеркивалось выше (в связи с дискуссией об азиатском способе производства), «обогащение»наших знаний о количестве формаций может сопровождаться искажением представлений об их качестве.

Сказанное выше отнюдь не означает, что формационная парадигма лишена каких-либо недостатков, в том числе и весьма существенных. Но если верно изречение «omnia cognoscitur per comparationem» (все познается в сравнении), то недостатки эти могут быть лучше поняты, очевидно, в ходе сравнения формационной парадигмы с другой, противостоящей ей. В такой оппозиции по отношению к концепции формаций в настоящее время находится цивилизационный подход к крупномасштабному членению исторического процесса.

1.         История экономики. Конспект лекций. Романенко И. В. — М.: Издательство Михайлова В. А, 2000 г. — 214 с.

2.         История экономики. М. Я. Лойберг. — М.: Издательство «Инфра – М», 1999.— 342 с.

3.         Коптев А.В, Азиатский способ производства: Методические материалы для студентов и учителей Вологда, 1999.— 114 с.

4.         Прохоренко И.Д., Курегян С.В. Азиатский способ производства и азиатский социализм.— Мн.; «Publishing House» , 1993. — 80 с.

[1] Важно понять, что характер собственности зависит от устройства общества. практически форма собственности равна структуре общества. Поэтому нельзя ввести ту форму собственности, которая не соответствует устройству общества. Общество будет отторгать ее.

[2] Лишь поднятая до теоретического уровня естественная человеческая симпатия к угнетенным и эксплуатируемым, усиленная христианством, заставила современных марксистов считать широкие народные массы главным двигателем общественного развития.