Владимир Владимирович Набоков родился 10 апреля ст. стиля (22 апреля нов. стиля) 1899 г. в Петербурге в старинной и богатой дворянской семье. Дед, Дмитрий Николаевич, был министром юстиции в правительствах Александра II и Александра III и отличался твердой приверженностью закону и праву. Отец, Владимир Дмитриевич, был один из ведущих политиков партии кадетов, после Февральской революции 1917 г. он занимал пост министра юстиции во Временном правительстве. От отца Набоков унаследовал либеральные взгляды, ненависть к деспотизму в любых его проявлениях, развитое чувство собственного достоинства, решительный характер и приверженность западным культурным ценностям. Однако политика в отличие от отца оставляла сына всегда равнодушным. Мать, Елена Ивановна (урожденная Рукавишникова), происходила из мелкопоместного дворянского рода.

В отроческие годы у Набокова развился интерес к коллекционированию и изучению бабочек, отразившийся позднее в его творчестве. В 1911—1916 гг. Набоков учился в Тенешевском училище Литературным дебютом Набокова в печати был сборник «Стихи» (1916). После Октябрьской революции 1917 г. Набоковы перебрались в Крым, где отец занял пост министра юстиции в правительстве Крымской республики. После падения Крымского правительства и вторжения Красной Армии в Крым Набоковы навсегда покинули Россию. Это произошло 2 (15) апреля 1919 г.

В 1919—1922 гг. Набоков изучал русскую и французскую литературу в Кембриджском университете в Великобритании. По окончании университета он перебрался к семье отца в Германию, в Берлин. В Берлине он прожил до 1937 г., когда переехал вместе с женой и маленьким сыном Дмитрием в Париж. В Берлине 28 марта 1922 г. был убит его отец, защищавший лидера кадетской партии П.Н. Милюкова от покушавшихся на него монархистов. Смерть отца явно и прикровенно отражена в нескольких произведениях Набокова.

В первой половине 1920-х гг. Набоков издал поэтические сборники «Горний путь» и «Гроздь», переводы «Алисы с стране чудес» Л. Кэррола («Аня в стране чудес») и «Кола Брюньона» Р. Роллана («Никола Персик»). Свои произведения он публиковал под псевдонимом «В. Сирин» («сирин» - слово, означающее мифическую райскую птицу и, видимо, ассоциировавшееся для Набокова с именем Гоголя, тождественного обозначению птицы, утки гоголя).

В 1926 г. было издано первое большое прозаическое произведение Набокова – роман «Машенька». «Машенька» построена как воспоминание русского эмигранта Ганина о прежней жизни в России, оборванной революцией и Гражданской войной; повествование ведется от третьего лица, но с психологической точки зрения героя. Главное событие русской жизни Ганина - любовь к Машеньке, оставшейся на родине. Ганин узнает, что Машенька стала женой Алферова, его соседа по берлинскому пансиону и что она должна приехать в Берлин. Герой повести ожидает встречи с ней, как чуда, как возвращения в, казалось бы, навсегда утраченное прошлое. Он едет на вокзал, чтобы встретить Машеньку, но, когда поезд подходит, внезапно едет на другой вокзал, чтобы покинуть город.

В «Машеньке» были найдены дорогие и притягательные для Набокова темы, присутствующие или доминирующие в большинстве русских и английских романов, созданных им позднее. Это тема безвозвратно потерянной России как подобия утраченного рая и как воплощения счастья молодости; это тема времени и воспоминания, одновременно противостоящего все уничтожающему времени и терпящего неудачу в этой тщетной борьбе.

В повести, как и в нескольких более поздних прозаических произведениях писателя, преломились события отрочества и юности автора: дачное место Воскресенск напоминает Батово, Выру и Рождествено, в которых прошли детство, отрочество и юность Набокова; история Ганина и Машеньки отдаленно напоминает юношескую любовь Владимира Набокова и Люси Шульгиной, с которой будущий писатель познакомился в имении своего дяди Рождествене под Петербургом летом 1915 г. Однако, сохраняя автобиографический «след» в сюжете повести, Набоков осознанно избегает прямого сходства: Ганин, хотя и наделен даром воображения, представлен человеком, далеким от литературы, а Набоков, живя в Берлине, не ожидал новой встречи со своей первой возлюбленной.

Несмотря на внешнюю (в сравнении с позднейшими произведениями писателя) традиционность, «Машенька» – вовсе не классическая повесть о любви. Набоков отбрасывает шаблонный и предлагаемый самой расстановкой персонажей ход – «любовный треугольник»; отказ Ганина от встречи с Машенькой имеет не традиционную психологическую, а глубинную философскую мотивировку: набоковский персонаж осознает ненужность встречи, ибо невозможно возвращение времени вспять, и такая попытка была бы подчинением прошлому и отказом от себя самого. Героиня, чье имя составляет заглавие произведения, ни разу не появляется въяве на его страницах, и само ее существование кажется полуреальным, полуэфемерным.

Тема времени, столь значимая в повести, — одна из сквозных тем творчества Набокова, вновь и вновь писавшего о разрыве с навсегда исчезнувшим прошлым и одновременно пытавшегося преодолеть этот разрыв в творческом воображении. В произведениях Набокова это либо воображение и мир мечты персонажа, либо воображение самого автора, в преображенном виде воскрешающего собственное прошлое на страницах своей прозы, либо воображение автобиографического героя, как Федор Годунов-Чердынцев в романе «Дар».

В «Машеньке» предварены такие черты, развившиеся в позднейшей поэтике Набокова, как игра литературными цитатами и аллюзиями и построение текста как вариации то ускользающих, то всплывающих лейтмотивов и образов. Таковы разнообразные звуки (от соловьиного пения, означающего природное начало и прошлое, до шума поезда и трамвая, олицетворяющих мир техники и настоящее), запахи, повторяющиеся образы – поезда, трамваи, свет, тени, ассоциации героев с птицами. Литературные подтексты повести – «Евгений Онегин» А.С.Пушкина, на сюжет которого проецируются встречи расставания героев повести, лирика А.А.Фета (образы соловья и розы), лирика А.С.Пушкина и А.А.Блока (героиня под падающим снегом и среди снегов, свидания в метель).

«Машенька» принесла автору несомненный успех; критика признала в Набокове одного из талантливых писателей молодого поколения.

Второе большое произведение Набокова, роман «Король, дама, валет» (1928) написано на немецком материале. Роман построен на лейтмотивных образах, связанных с карточной игрой, с вальсом и с манекенами, символизирующими механический, бездушный мир. В финале романа в роли фоновых персонажей появляются сам автор и его жена (к этому приему Набоков будет впоследствии прибегать неоднократно). Фабула романа — история связи жены торговца, Марии Драйер, с Францем, племянником мужа; любовники задумывают самоубийство, но оно из-за внезапно открывшихся новых обстоятельств не совершается, а Мария Драйер, заболев, умирает. Главный смысл, тема романа прихотливость и непредсказуемость судьбы, спутывающей игрокам все карты. К этой же теме Набоков обратится в романе «Отчаяние» (полн. изд. — 1934), герой которого, Герман, имитирует собственную смерть, убивая внешне похожего человека, но оказывается изобличен из-за одной не учтенной детали.. «Отчаяние» художественное исследование своеобразной «поэтики» убийства: Герман замышляет убийство, словно пишет детективный роман. Изображение преступной игры, «эстетики» циничного обмана — тема романа «Камера обскура» (в первом издании «Camera оbscura», 1932—1933), повествующего о слепце Кречмаре, которого обманывает жена Магда, изменяя мужу в его присутствии с любовником, художником-карикатуристом Горном. Композиционно роман ориентирован на бульварную беллетристику и кинематограф того времени: доминирует сюжет, а не описательность, текст разделен на короткие главки, действие которых обрывается в самом напряженном моменте.

К русской теме, к жизни русской эмиграции Набоков обратился в романах «Защита Лужина» (1929—1930), «Подвиг» (1931—1932) и в повести «Соглядатай» (1930).

«Подвиг» посвящен неизменно волновавшей Набокова теме возвращения на родину, отразившейся также в его поэзии и в рассказах. Главный герой, Мартын Эдельвейс, тайно возвращается в советскую Россию и исчезает.

В «Защите Лужина» рассказывается о гениальном шахматисте Лужине, в болезненном сознании которого мир предстает подобием шахматной доски, на которой против него ведется опасная игра. За жизнь и сознание Лужина словно борются между собой его жена и соперник, гроссмейстер с «шахматной» фамилией Турати («тура» — ладья). Лужин стремится убежать от жизни, от шахмат в утраченный рай детства, но шахматы или само время мстят ему за это, заставляя в состоянии, которое с обыденной точки зрения выглядит безумием, совершить самоубийство. «Защита Лужина» явилась замечательным примером изображения внутреннего мира героя, прощающегося с детством. Классичность психологизма и деталей быта сочетается в романе с модернистской игрой между явью и болезненными фантазиями героя.

В «Соглядатае» Набоков разрабатывает характерный для модернистской поэтики прием немотивированной смены повествовательной точки зрения, но делает это нетривиальным образом. В начале герой рассказывает о совершенной им попытке самоубийства, а затем сам оказывается объектом внимания других и предметом авторского рассказа; тождество «я» и персонажа по имени Смуров выясняется только по ходу повести. За этим приемом скрывается глубокий философский смысл: неравенство человека самому себе.

Отъезд во Францию. Роман «Дар»

В 1933 г. к власти в Германии пришли нацисты. Эхом нового порядка вещей, установившегося не только в России, но и в части Европы, стал роман «Приглашение на казнь» (1935—1936). «Приглашение на казнь» роман-антиутопия, в котором нарисован выморочный и обманчивый мир тоталитарного государства. Главный герой, Цинциннат Ц., осужден на казнь без всякой вины; его знакомят с палачом мсье Пьером, который выдает себя за такого же узника. Приговор объявляется шепотом, палач развлекает Цинцинната фокусами, его неверная жена Марфинька готова поселиться в камере мужа до его казни. Явь тоталитарного государства предстает торжеством обмана и пошлости, казнь изображается как освобождение — пробуждение героя от обморочного «сна».

В 1937 г., после потери женой работы в нацистской Германии (Вера Набокова была еврейкой), Набоковы перебираются во Францию.

Самым объемным и итоговым произведением Набокова русского периода стал «Дар», признанный исследователями лучшим романом писателя (роман писался с 1933 по начало 1938 г., впервые опубликован без 4-ой главы, посвященной жизнеописанию Н.Г. Чернышевского, в журнале «Современные записки» в 1937—1938 гг., полностью отд. изд. в 1952 г.). По характеристике самого автора, «Дар» — роман, главной героиней которого является «русская литература». Это повествование от лица автора о своем герое, поэте-эмигранте Федоре Годунове-Чердынцеве, проживающем, как и сам Набоков, в Берлине, чередуемое с рассказом Федора о себе и своей жизни. Помимо основной обрамляющей линии, в «Даре» содержатся: стихи Федора; биография отца Федора, путешественника-естествоиспытателя Константина Годунова-Чердынцева, мысленно создаваемая, но не написанная сыном; жизнеописание Н.Г. Чернышевского, написанное Федором и составляющее четвертую главу романа; рецензии критиков на это жизнеописание, будто бы изданное отдельной книгой. «Дар» в целом — одновременно описание трех лет (с 1926 по 1929 г.) из жизни поэта Федора Годунова-Чердынцева и автобиографический роман, сочиняемый самим Федором. Кроме того, «Дар» может быть прочитан и как художественное пересоздание событий жизни самого Набокова. История любви Федора к Зине Мерц, ставшей для него подобием Музы, напоминает о любви Набокова и Веры Слоним: писатель познакомился с ней в Берлине в 1923 г., они поженились 15 апреля 1925 г. Мотив судьбы, неоднократно прежде едва не познакомившей Федора и Зину, также находит реальное соответствие: пути Набокова и Веры в прошлом, задолго до их встречи, несколько раз проходили совсем рядом и чуть было не пересеклись. Отцу Федора Набоков подарил свое увлечение коллекционированием и описанием бабочек; Годунов-Чердынцев-старший независимым нравом и мужественным характером похож на Владимира Дмитриевича Набокова. Поэт и критик Кончеев, высоко ценящий произведения Федора, соотнесен с поэтом и критиком В.Ф. Ходасевичем, любившим и почитавшим набоковское творчество, а литератор Христофор Мортус, предвзято относящийся к сочинениям набоковского героя — гротескный двойник поэта и критика Г.В. Адамовича, недоброжелательно отзывавшегося о Набокове-писателе.

Еще один, доминантный план «Дара» — литературные подтексты, одним из основных являются произведения А.С. Пушкина и, в частности, «Евгений Онегин»: набоковский роман завершается стихотворными строками о прощании с книгой, восходящими к финальным стихам восьмой главы пушкинского романа в стихах. Набоковский роман построен на романтической антитезе обыденного пошлого мира (берлинские немцы, объединение русских литераторов в Берлине, позитивизм и утилитаризм в мировоззрении Н.Г. Чернышевского, героя годуновской книги) и высокой поэзии творчества, подвига, любви (дар Федора, героика странствий его отца, любовь Федора к Зине). Но в отличие от романтической и постромантической психологической прозы Набоков последовательно размывает границы между явью, воспоминанием и воображением. В «Даре» новое творится из амальгамы, из сложной комбинации элементов традиционной и модернистской поэтики.

Набоков в своем романе как бы предсказал и смоделировал подлинную реакцию части литературных кругов на главу, посвященную Н.Г. Чернышевскому. Федора ряд критиков упрекают в очернении памяти одного из столпов русской демократии, а издатели отказываются от печатания жизнеописания. Редакция журнала «Современные записки», неизменно благоволившего Набокову, категорически отвергла эту главу «Дара», и роман вышел без нее. Тем не менее, «Дар» упрочил первенствующее место автора в литературе русской эмиграции.

На протяжении 1930-х гг. Набоков, семья которого жила очень стесненно, предпринимал неоднократные попытки найти преподавательскую работу в США или заинтересовать американских издателей своими сочинениями. Эти попытки стали особенно настойчивыми после начала Второй мировой войны. В 1938—1939 гг. он написал первый роман на английском языке», «The Real Life of Sebastian Knight» («Истинная жизнь Себастьяна Найта», опубликован в США в 1941 г.). Роман повествовал о попытке создания биографии писателя Себастьяна Найта, предпринятой его сводным братом. Его тема — соотношение жизни и творчества, ограниченность биографа, стремящегося отыскать истину.

Во второй половине мая 1940 г., когда немецкие войска уже захватили большую часть территории Франции, Набоков с женой и сыном покинули Францию, отплыв на пароходе в США.

Жизнь в Америке. «Американский» Набоков

В Америке Набоков преподавал русский язык и русскую и зарубежную литературу. В 1941—1948 гг. он преподавал русский язык и литературу в Уэльслейском колледже (штат Массачусетс), в 1951—1952 гг. читал курс лекций в Гарвардском университете. С 1948 по 1958 гг. он был профессором в Корнельском университете. В 1955 г. в Париже вышел в свет роман «Лолита», в 1958 г. он был напечатан в Америке, год спустя — в Англии. Роман принес писателю огромную, хотя и не лишенную скандальности, славу и финансовую независимость. Это позволило Набокову оставить преподавание и полностью посвятить себя литературе. В 1960 г. он переехал из США в Швейцарию и поселился в фешенебельном отеле города Монтрё. Здесь Набоков провел последние семнадцать лет своей жизни. Он умер в Монтрё и был похоронен на кладбище соседней деревни Кларанс.

Из профессиональных занятий Набокова преподаванием и изучением русской литературы выросли биография-исследование «Николай Гоголь» (на английском языке, опубликована в 1944 г.), циклы лекций по русской и западноевропейской литературе Нового времени и фундаментальный комментарий к роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин» в английском переводе, также сделанным Набоковым (4-томное издание, 1964).

Переселившись в Америку, Набоков отказался от псевдонима «Сирин» и стал подписывать произведения собственным именем. Смене литературного имени соответствовала смена языка. С этого времени Набоков писал почти исключительно по-английски. Его наиболее значительные русские произведения — это переводы или русские версии произведений, написанных по-английски: русский перевод романа «Лолита» (1967) и мемуарная книга «Другие берега» (1954), первоначальный английский вариант которой — книга «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство», 1951), а позднейшая версия — книга «Speak, memory» («Память, говори», 1966). После 1940 г. Набоковым было написано несколько романов на английском языке: «Bend Sinister» (многозначное название, наиболее адекватный перевод — «Под знаком незаконнорожденных», писался с 1941 по 1946 гг., опубликован в 1947 г.); «Лолита» (писался в 1946—1954 гг., опубликован в 1955 г.), «Пнин» (писался в 1953—1955 гг., полностью опубликован отд. изд. в 1957 г.); «Pаle Fire» («Бледное пламя», или «Бледный огонь», писался в 1960—1961 гг., опубликован в 1962 г.); «Ada, or Ardor» (в русских переводах «Ада, или Эротиада», «Ада, или Желания», «Ада, или Радости страсти», писался с перерывами с 1959 по 1968 г., опубликован в 1969 г.); «Transparent Things» («Просвечивающие предметы», или «Прозрачные вещи», писался в 1969—1972 гг., опубликован в 1972 г.); «Look at the Harlequins!» («Смотри на арлекинов!», писался в 1973—1974 гг., опубликован в 1974 г.).

Американский писатель Джон Апдайк заметил о Набокове: «Дважды изгнанник, бежавший от большевиков из России и от Гитлера из Германии, он успел создать массу великолепных произведений на умирающем в нем языке для эмигрантской аудитории, которая неуклонно таяла. Тем не менее в течение второго десятилетия пребывания в Америке он сумел привить здешней литературе непривычные дерзость и блеск, вернуть ей вкус и фантазии, а себе снискать международную известность и богатство» (пер. с англ. В. Голышева).

Английская проза Набокова образует единое целое с его русскими произведениями. Сюжет «Лолиты» намечен в русском рассказе, или повести «Волшебник» (написан в 1939 г., при жизни автора опубликован не был). Повествовательные приемы в «Даре» — чередование рассказа от первого лица (как бы от «Я» автора и героя одновременно) и от третьего лица — были развиты и переосмыслены в романе «Под знаком незаконнорожденных», где автор произвольно вмешивается в текст повествования и обладает абсолютной властью над героем. Противоположное отношение автора и героя представлено в романе «Пнин», где повествователь Владимир Владимирович, чье имя и отчество совпадают с набоковскими, оказывается любовником бывшей жены героя, профессора Пнина, и знакомым самого Пнина, однако герой обнаруживает совершенную независимость от автора-повествователя, совершая поступки по собственному произволу. Изображение тоталитарной власти как фарсового спектакля, чреватого гибелью героя («Приглашение на казнь»), продолжено в английском романе «Под знаком незаконнорожденных»), в котором главный герой, профессор Круг, потерявший сына, оказывается спасен от гибели волей всемогущего автора, разрушающего злые чары выморочного царства диктатора Падука. Другие темы, общие для русской и английской прозы Набокова, человек и время, иллюзорность времени, скрытый узор Судьбы, вплетенный в ткань человеческой жизни. Игра аллюзиями и цитатами, маски ложных авторов, за которыми таится автор подлинный, характерны для таких английских романов, как «Ада» и «Бледное пламя»; в «Бледном пламени» дается также виртуозное и ироническое подражание стилю знаменитых английских поэтов (А. Попа, В. Вордсворта).

Роман «Лолита», принесший писателю мировую славу, был сначала отвергнут американскими издателями, которые сочли его непристойным и порнографическим и опасались судебного преследования в случае публикации произведения. После того как автору удалось напечатать «Лолиту» в Париже (1955), а затем в США (1958) и в Великобритании (1959), ряд литературных критиков также оценили это произведение как порнографическое или, как минимум, восприняли его только в качестве описания полового извращения. Между тем, хотя фабульную основу «Лолиты» составляет откровенно изображенная история страсти немолодого Гумберта Гумберта к девочке-подростку Долорес (Лолите) Гейз и связи Гумберта Гумберта и Лолиты, роман полон глубокого символического смысла и не имеет ничего общего с порнографией или изображением сексуальной патологии. «<…> Действительная причина, обусловившая <…> обращение г-на Набокова к столь вызывающему жизненному материалу, заключается в том, что он стремился написать книгу о любви.

<…> … “Лолита” — книга о любви, а не о сексе. Каждая ее страница апеллирует к эротическому чувству, рисует недвусмысленно эротическое действие или проявление, и при всем том эта книга не о сексе», — так охарактеризовал набоковский роман один из рецензентов, Л. Триллинг («Последний любовник (“Лолита” Владимира Набокова) // Классик без ретуши: Литературный мир о творчестве Владимира Набокова. М., 2000. С. 284).

Девочка-подросток Лолита олицетворяет в романе искусительное, демоническое начало. Она соотнесена с демоническим женским существом иудейских преданий — демоном Лилит, первой женой Адама. Напоминает Лолита и искусительницу Еву (мотив «яблочной сладости» в романе). Но одновременно образ Лолиты ассоциируется с детской чистотой и невинностью, с раем, искомым, но так и не обретенным Гумбертом Гумбертом. Набоков выстраивает звуковую ассоциацию: «Лолита» — «лилии» (цветы, символизирующие в Библии эротическую страсть, красоту и вместе с тем чистоту). Страсть главного героя это попытка воскресить его детскую любовь, девочку по имени Анабеллу Ли, на которую похожа Лолита. Это желание преодолеть, обратить вспять время. Гумберт Гумберт воспринимает мир эстетически, отводя себе в нем роль Режиссера и Автора. Но его страсть к Лолите убивает в ней невинное, детское начало, и победа оборачивается поражением. Зловещий двойник главного героя, его соперник, в котором воплощено исключительно темное начало, — режиссер Клэр Куильти, соблазняющий Лолиту. (Имя символично: «Клэр» — по-французски «ясный», «светлый», что иронически соответствует развратнику Куильти; «Куильти» ассоциируется с англ. «guilty» — «виновный»). Гротескно изображенное убийство Куильти Гумбертом Гумбертом знаменует крушение романтической по своим истокам веры главного героя в очарование детства и в возможность возвращения в прошлое.

Создавая «Лолиту», Набоков прибегнул к приему, характерному для постмодернистской литературы: в тексте романа содержится зашифрованный, потаенный глубокий смысл. Литературно не подготовленный, «массовый» читатель должен воспринять «Лолиту» как полупорнографическое произведение о похождениях сексуального извращенца, в то время как тонкий и подготовленный читатель воспримет роман как символический текст, как своеобразную философскую притчу.

Наиболее изощренным примером постмодернистской игры, построенной на столкновении разных точек зрения и интерпретаций, на двусмысленности отношений между правдой и вымыслом, является роман «Бледное пламя». Роман состоит из автобиографической поэмы американского профессора литературы Джона Шейда и комментариев к ней, автор которых именует себя его коллегой профессором Джоном Кинботом, в прошлом — королем страны Земблы на севере Европы. Реальность обоих персонажей полуиллюзорна: текст романа позволяет предположить, что Шейд (англ. «Shade» — «тень») — не реальный человек, а порождение воображения Кинбота; но роман свидетельствует и об обратном — о том, что комментатор Кинбот мог быть придуман Шейдом. Не исключена и третья интерпретация: и Шейд, и Кинбот одинаково реальны. В поле игры, построенной на размывании границ между вымыслом и действительностью, втягивается и автор, Владимир Набоков: Кинбот заявляет, что однажды еще может предстать перед публикой в образе профессора славистики из России, в котором угадывается сходство с самим Набоковым.

Шейд и Кинбот кажутся совсем не похожими друг на друга. Шейд — создатель поэмы о себе, о смерти дочери Гэзель и о тайнах бытия; Кинбот, самолюбивый безумец, не чуждый пошлого самодовольства; он одержим маниакальной идеей, что Шейд зашифровал в поэме рассказ о его родной Зембле и о нем, бывшем короле Карле Возлюбленном. (Возможно, Кинбот лишь мнит себя королем Карлом.) Но двух персонажей роднит дар воображения и интерес к глубинным сплетениям, «текстуре» бытия и судьбы. Они противопоставлены миру усредненности, обыденности и тупого насилия, воплощением которого становится террорист Градус, намеревающийся убить бывшего короля, но вместо него поражающий выстрелом из пистолета поэта Шейда.

Мифы о Набокове и художественный мир писателя

Распространенное мнение об «эстетстве» Набокова, о самоценно-игровом характере его прозы, разительно отличающем его от русской классической традиции, является очень неточным, упрощенным. Во-первых, несомненна преемственность Набокова по отношению к, условно говоря, «дореалистической» русской традиции, прежде всего к творчеству А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, в чьих произведениях элемент игры, переиначивание устоявшихся литературных схем, ситуаций, литературные подтексты и аллюзии очень значимы. Во-вторых, Набоков неизменно относился с огромным уважением и даже пиететом к творчеству такого писателя с очень сильной дидактической, назидательной установкой, как Л. Н. Толстой; при этом в лекциях о Толстом Набоков обращал особенное внимание на глубинные символические образы его произведений. И, наконец, неверно представление о Набокове как о холодном эстете, чуждом душевной теплоты и готовом оправдать аморализм. Набоков — писатель социально совсем не индифферентный и даже, если угодно, дидактичный в обличении деспотии, насилия в любых их формах. Набоковская позиция — в конечном итоге позиция нравственная; самоценный эстетизм ему не близок, а попытки героев видеть мир не более чем подобием художественного сочинения и претендовать в нем на роль Творца обречены на неудачу.

По словам писателя Андрея Битова, «типичный эффект Набокова: создать атмосферу непосвященности для того, чтобы выявить высокую точность действительности. Отрицая то Бога, то музыку, он только о них и повествует».

Исследователь творчества Набокова и его биограф Б. Бойд так охарактеризовал авторскую позицию писателя и сущность его художественного мира: «Поскольку Набоков ценил освобождающую силу сознания, он испытывал потребность понять, что значит оказаться в тюрьме безумия, навязчивой идеи или в пожизненной “одиночной камере души”. Здесь его интерес к психологии переходит в философский интерес к сознанию — главный предмет всего его творчества. Хотя Набоков утверждал пользу критического разума, он не доверял никаким пояснениям, логическим аргументам, с презрением и насмешкой отзываясь о философской” прозе, из-за чего многие его читатели считают, что у него есть только стиль, но отсутствует содержание. На самом деле он был глубоким мыслителем — в гносеологии, в метафизике, в этике и в эстетике. <…>

…Необходимо объяснить обманчивую стратегию Набокова-писателя. Читать Набокова — это все равно что сидеть в комнате, откуда открывается некий вид, который почему-то кажется нам миражем, словно бы хитро подмигивающим на солнце и заманивающим к себе. Некоторые читатели опасаются, что их выманивают из дома только для того, чтобы подставить ножку на пороге. На самом же деле Набоков хочет, чтобы хороший читатель, переступив через порог, попал в этот мир и насладился его подробной реальностью. Хороший же ПЕРЕчитыватель, который не боится идти дальше, находит еще одну дверь, скрытую в том, что прежде казалось незыблемым пейзажем, — дверь в иной, запредельный мир» (Б. Бойд. Владимир Набоков: русские годы: Биография / Пер с англ. М.; СПб., 2001. С. 13-14).