Диплом: Эволюция семейных ценностей американской семьи 19 века

привычным явлением – свидетельством зарождения новых общественных отношений в

новой Америке. Универсальные магазины и отели были своего рода символами веры

в будущее растущих сообществ.

С самого начала XIX века отели служили общественными информационными

центрами. В регистрационном журнале, в графе «примечание» предоставлялась

возможность вписать несколько строк, рекомендующих свой товар, либо высказать

взгляд на деловую жизнь страны. «Дж. Сквайерс с женой и двумя детьми, -

зарегистрировался постоялец отеля «Трентон-фолз» в Нью-Йорке. Следующий

постоялец подписался следующим образом: «Дж. Дуглас со слугой. Без жены и

детей – уж больно трудные времена» [7, 182-183].

С позволительной для туриста склонностью к преувеличе­нию Троллоп следующим

образом описывает гостиничный об­раз жизни американского среднего класса:

«Молодые семейные пары в Америке не страдают склонностью к веде­нию домашнего

хозяйства, имея самые различные к тому причины. Муж­чины здесь отнюдь не

скованы работой по найму, как у нас. Если какой-нибудь юный Бенедикт не сумел

пристроиться адвокатом в Сейле-ме, не исключено, что он вынырнет процветающим

сапожником в Фермо­пилах. Джефферсон Джонсон потерпел неудачу со своей

лесопилкой в Элеутерии, но, прослышав о вакансии баптистского проповедника в

Биг-Мад-Крике, в течение недели сорвался с места с женой и тремя детьми.

Эминадаб Уиггз устраивается клерком в контору пароходной компании на реке

Понгоуонга с твердым убеждением, что через полгода будет уже за­рабатывать

себе на хлеб совсем в другом месте. При такой жизни даже большой гардероб в

обузу, а мебельный гарнитур, — что стадо слонов. К тому же молодые мужчины и

женщины вступают в брак, не имея за душой никаких накоплений для начала

совместной жизни. Они довольствуются своими надеждами и уверены, что средства

придут. В легкомыслии их здесь никоим образом не упрекнешь — так живет вся

страна, а в ней, если человек чего-то стоит, работа обязательно найдет его

сама» [7, 189].

Начинали размываться принятые в Старом Свете перего­родки, отделявшие

«общественное» от «личного». Интимное эмоционально нагруженное британское

слово «дом» в Амери­ке стало возможно заменить словом «жилище». Приватность

уступала место публичности. Американцы вошли в новую сферу бытия, не имевшую

четко очерченных рамок, друже­любный коммунальный мир, который, строго

говоря, не был ни публичным, ни приватным: мир, где все звали друг друга по

имени, мир открытых дверей, крылечек и газонов, а также, ра­зумеется, баров,

ресторанов и вестибюлей отелей.

В этой новой атмосфере утрачивала многое из былой ин­тимности семейная

жизнь. Случайные знакомые вскоре уже воспринимались, чуть ли не как «члены

семьи». Классическим местом для формирования новой и зыбкой американской

дей­ствительности, стирающей грани прежних различий, служил отель [7 ,188].

В то время как отель становился символом быстротечности жизни в динамичной

Америке, южане гордились своим им­мунитетом к «гиблой совместной жизни в

отелях и их меб­лированным комнатам». Отель годился для людей типа «перекати-

поле», которых Старый Юг (к счастью своему, как там считали) почти не знал.

Там, где люди оседали, каждый гражданин превращался в землевладельца с

развитым «чувст­вом дома». В постоянстве домашнего очага коренилось и

чув­ство уважения к незыблемости общественных установок страны.

Но если «американская система» как образ жизни для не­поседливого

предприимчивого населения новоявленных горо­дов не была лишена недостатков,

то и достоинствами она обладала немалыми. Ослабляя семейные узы, она в то же

вре­мя сокрушала кастовые барьеры. И если приглушались интим­ность и

индивидуальность, то стимулировалось чувство локтя. В Америке, пожалуй,

складывался новый тип уз, связующих людей, новая семья. [7 , 192]

Во второй половине XIX века в американское общество стало внедряться

страхование жизни. Страхование в области коммерции стало очень прибыльным

делом.

Когда существовали местные общины, друзья и соседи, гото­вые прийти на помощь

в несчастье, были всегда рядом. Церковь старалась заботиться о вдовах и

сиротах. Соседи, собравшие деньги на строительство коровника, не отказывались

от сбора средств и на строительство нового, если старый сгорел. Но

ос­лабление связей в общинах и рост числа жителей в них способст­вовали

расширению потребностей и запросов. Те люди, которые не могли полностью

положиться на своих соседей, и те, чьи род­ственники уехали в отдаленные

районы страны, вынуждены были искать для себя иную опору. Страхование в

определенном смыс­ле заменило им связь с семьей, соседями, членами общины.

Кро­ме того, оно решало проблему гарантии безопасности учреждением единого

материального фонда, из которого чело­век при необходимости мог

позаимствовать средства. Точно так же, как строительство водопровода в

городах, подобное предоставление людям возможности заимствовать средства из

единого крупного фонда способствовало разъединению, обособлению людей.

Страхова­ние было личным делом каждого. Человек, имеющий хорошую страховку,

гораздо меньше нуждался в поддержке родственников и получал с нее пособие

независимо от их согласия, даже не ставя их в извест­ность.

По своей природе страхование — новый вид потребитель­ского сообщества — было

широкомасштабным институтом де­мократической направленности.

Женщины в растущих го­родских средних классах были в лучшем положении, в

котором, однако, имели место сходные проблемы, как-то: работа вне до­ма,

юношеская самостоятельность, материнское содружество. Внешне городской

средний класс был предан, прежде всего, идее утверждения стиля жизни, в

котором главным были дом и мате­ринство.

Итак, сложились условия для более полного, чем когда бы то ни было,

воплощения индивидуалистской идеологии.

Рождаемость резко упала с 6—8 детей в среднем в 1800 го­ду до 4—5,75 спустя

столетие. Появление в городах булочных, прачечных, готовой одежды и консервов

сократило объем тра­диционно домашней работы. Появление новых домашних

удобств, таких, как водопровод, кухонные плиты, сократило физические усилия,

необходимые для приготовле­ния пищи или стирки. [18 ,146]

Благодаря этим переменам гораздо больше времени и внимания женщины смогли

уделять духовному и фи­зическому воспитанию детей.

Строившиеся дома все более отражали викторианскую приверженность уединенности

(отдельная спальня для каждого ре­бенка и тщательное разделение семейного

пространства в гос­тиных, где можно принимать людей). «Профессионализация»

женской сферы предусматривала отдельные комнаты соответст­венно для различных

видов деятельности: шитья, музыки, завтра­ка, обеда и сна. Предполагалось,

что в таких домах большая часть работы должна выполняться прислугой, чья

комната была скрыта «черной» лестницей и прямо сообщалась с кухней.

Уп­равлять хозяйством в таком доме было непросто; появились женские журналы,

такие, как: «Уименз хоум компаньон» (1873), «Уименз хоум джорнэл» (1878),

«Ледиз хоум джорнэл» (1883)" и «Гуд хаускипинг» (1875). В них содержались

советы известного лидера женского движения Катарин Бичер современным женам.

[18 ,147] Журналы также предлагали рекламу товаров для дома, которые были

призваны приблизить домашнее хозяйство и искусство его ведения к

совершенству, а заодно содействовать росту потребления соответствующей

про­дукции. Семья, в известном смысле, превращалась в коллектив потребителей.

Характерной чертой американского общества в 1890-е годы стало преобладание

промышленных городов над традиционными маленькими общинами. Женщины и мужчины

одинаково труди­лись на больших и шумных фабриках, принадлежавших огром­ным

корпорациям с вертикальной структурой управления. Но­вый класс стремился

контролировать предложение и спрос на сырье, готовую продукцию, рабочую силу;

рационализировать производственный процесс, дробя его на мельчайшие

компонен­ты, с применением нового оборудования и технологий. Жены и дочери

преуспевающих менеджеров жили в пригородах, куда можно было доехать на

трамвае, вдали от огромных убогих и нездоровых районов, которые заселялись

прибывавшими иммиг­рантами. Жены фермеров на Юге и на Западе видели, как их

мужья стремительно погрузились в избирательную политику — сферу, из которой

сами женщины были исключены, — в надеж­де выбраться из долговой кабалы, после

того как банки и желез­ные дороги разрушили их кооперативы.

В этот период урбанизации, индустриализации и многочис­ленных конфликтов

возникло два новых социальных типа жен­щин: «новая женщина» среднего класса и

«девушка-работни­ца», — представительницы каждого из которых обладали такой

мерой индивидуальности и самостоятельности, что напугали мно­гих своих

современниц. Их взаимодействие вдохновило появле­ние новой «домашней

политики» и расцвет добровольных жен­ских ассоциаций, что привнесло в средний

класс некоторые ас­пекты материнского содружества. Тем не менее,

индивидуаль­ность новой женщины и девушки-работницы наметила сдвиг от

викторианской культуры общего домашнего очага в сторону са­мостоятельности,

развлечения и потребления [18 , 153].

Создание к концу XIX века общества неограниченного потребления и общества

новых производственных технологий изменило ведение домашнего хозяйства.

По мере того, как все эти механические приспособления, использующие

коммунальные ресурсы – воду, газ и электричество – входили в повседневный

американский быт, и по мере того, как домашняя хозяйка переходила от угольной

печи к приборным щиткам [5 , 462], менялось ее представление о семейной жизни

и о ее роли в ней.

Как видно из вышесказанного, со второй половины XIX века американская семья

несет бремя перемен, образа жизни и отношений с другими общественными

институтами, имеющими немаловажное значение для культуры в целом, и

находящимся в этом смысле в передних рядах.

Меняется отношение к браку и безбрачию, а единобрачие заменяется правом

вступать в повторные браки, меняется отношение к измене, сексуальным

отношениям супругов [32].

2.3. Демократизация образования США (XIX век)

2.3.1. Период конца XVIII – середины XIX века

(до гражданской войны)

Судьба школ и других образовательных заведений в США были тесно связаны с

историей формирования буржуазной экономики страны и общественно-

демократическими процессами, происходящими в ней. Эта связь и определила

специфику развития американских образовательных учреждений XIX столетия. Так

как поселенцы были разной национальности и принадлежали к тому или иному

религиозному направлению, то и школы в различных колониях складывались не по

единому типу. Но и в этом многообразии преобладали школы английского типа.

Как правило, школы функционировали на средства местных управлений или частных

пожертвований. В конце XVIII века в США по-прежнему не существовало стройной

системы образования. Оно носило в основном частный характер, и его выгодами

могли пользоваться лишь богатые. Между начальной и средней школой не было

достаточной преемственности.

Национальная система образования США со всеми ее специфическими

особенностями, начала складываться после Войны за независимость. Большие

заслуги в становлении системы образования нового буржуазного государства

принадлежат видным американским просветителям Б. Франклину и Т. Джефферсону.

Последний в заметках о штате Виржиния [1 , 155-279] писал, что «единственным

надежным хранителем власти и правительства является сам народ. И как раз для

того, чтобы люди стали в этом надежными, необходимо до определенной степени

усовершенствовать их сознание. Поправка к нашей конституции должна в этом

помочь нашему народному образованию". [1, 156] В 1786 году в письме к Уиту

Джефферсон излагает мысль о том, что самый важный законопроект во всем

подготавливаемом своде – закон «о распространении знания среди народа». «Для

сохранения свободы и счастья нельзя, - по его словам, - изобрести более

прочного фундамента». [1, 156] В сентябре 1817 года в плане создания

начальных школ Джефферсон пишет: «право это или же долг общества – заботится

о своих маленьких гражданах против воли их родителей? И как далеко

простирается это право и долг на охрану жизни ребенка, его собственности, его

образования, его морали и нравов». В билле «О всеобщем распространении

знаний» (1779) он предусматривал осуществление всеобщего обязательного

образования и организацию для этой цели школы двух ступеней – элементарной и

грамматической. [10, 511] Создание бесплатной начальной школы проектировалось

на средства, получаемые в результате сбора налогов. Следующей ступенью были

четырехгодичные, средние (грамматические) школы.

В первую половину XIX века почти во всех штатах были приняты законы о

введении бесплатного начального образования. Так, к началу сороковых годов

XIX столетия государственная начальная школа охватила около половины детей

штатов новой Англии, седьмую – центральных и шестую часть детей – западных

штатов. [10, 513]

Очевидно, что уже первые законодательные акты говорят о стремлении подчинить

школу потребностям экономики, прочно связать ее с нуждами развивающейся

промышленности и сельского хозяйства. Дух практицизма, который характерен для

американской школы и сегодня, обусловлен этими историческими причинами.

Отделение государства от церкви (1818 год) позволило легче перейти к созданию

светской школы. Это привело к тому, что в американских школах, меньше

ощущалось религиозное влияние, чем в странах западной Европы того времени

[25, 155]. Федеральное правительство передало делообразование в руки

законодательных собраний штатов. Тем самым была закреплена исторически

сложившаяся децентрализованная система образования, при которой немаловажную

роль играла общественность, так как школы содержались на средства жителей.

Децентрализация способствовало привлечению населения к решению многих

школьных вопросов и создавало более благоприятные условия для развития

образования.

По мнению же Бурстина [6, 205], процесс демократизации образования в Америке

XIX века, с самого начала шел под влиянием различных факторов.

Первое: неопределенность американского права и нечеткость различий между

колледжами и университетами способствовали разрушению монополии в образовании.

Ни пороки, ни добродетели древних монополий (Оксфорда и Кембриджа) не могли

быть перенесены за океан, так как многие традиции образования Старого Света

затушевывались и теряли всякий смысл в Америке, в частности правовые

полномочия различных органов управления колониями, особенно это касалось

права создавать корпорации и устанавливать монополию, отличались друг от

друга, ничто не имело так много последствий, как эта неопределенность

правовой ситуации в Америке.

Накануне революции, по крайней мере, девять созданных в колониях учебных

заведений (которые существуют и поныне) уже присуждали степени. В это время в

Англии было всего лишь два учебных заведения, обладавших правом присуждать

степени, - Оксфорд и Кембридж, чья уходящая корнями в далекое прошлое

монополия все еще обеспечивалась искусно выработанными правовыми нормами,

определяющими отличительные особенности этих заведений. Законность права

старейших американских колледжей — Гар­варда, Уильям-энд-Мэри и Йеля —

присуждать степени осно­вывается, как сказал бы юрист, на «праве давности»,

т.е., проще говоря, они в течение долгого времени присуждали степени и никто

им этого, по сути, не запрещал. История аме­риканского высшего образования

могла бы быть совершенно иной, как, впрочем, и многое другое в американской

культуре, если бы на американскую почву было полностью перенесено принятое в

Англии резкое разграничение между корпорацией, обладающей монопольным правом

присуждать степени и на­зывающейся «университетом», и всеми «другими

заведения­ми»; если бы был создан единственный для всех американских колоний

королевский университет; если бы всем колониям бы­ло четко и определенно

запрещено присуждать степени.

Второе: контроль извне сделал колледж частью обще­ства.

Ученые, группировавшиеся вокруг университета, ревностно оберегали свою

власть. А в Америке протестантский дух, присущий колониям, был, безусловно,

созвучен усилению «мирского» (т.е. неакадеми­ческого) контроля.

Протестантская Рефор­мация предоставила мирянам возможность участвовать в

управ­лении церквами; другим моментом в подрыве власти класса

священнослужителей явился допуск мирян к управлению уни­верситетами. «Со

времен Реформации, — писал один из американских авторов в 1755 году, —

понятие священности 7 колледжей и других религиозных папских заведений было

отброшено... [6 , 211]

Стало очевидным, что участие «мирян» в управлении колледжами в большей

степени определялось объективными условиями и отсутствием в Амери­ке каких-

либо институтов.

Колледжи создавали небольшие общины; светские советы по управлению помогали в

распределении ограниченных ресурсов колледжей и были посредниками между ними

и общиной, без поддержки которой ни­каких колледжей не было бы вообще.

Управление новыми институ­тами неизбежно попадало в руки представителей всей

общины.

Таким образом, еще в колониальный период возникла та модель управления извне,

которая в дальнейшем всегда будет присуща американским колледжам, где из

представителя общины создавался совет попечителей, который на законном

основании владел колледжем и управлял им. Американским колледжам не суждено

было стать самоуправляющимися гильдиями людей науки.

В третьих, географическое расстояние, представители многочисленных и

разнообразных колледжей, разделенных значительными расстояниями, никогда не

были объединены в сообщества ученых людей и не осознавали себя таковыми.

Первостепенной целью американских колледжей было не умножение числа

образованных людей на континенте в целом, а скорее обеспечение того или иного

региона страны знающими священниками, юристами, врачами, торговцами и

политическими деятелями. В Америке высшее образование строилось по

территориальному принципу. Это различие имело большое значение, поскольку

рассредоточение высшего образования служило укреплению местной основы

федерального союза. Приближенность колледжа к дому, и, следовательно, меньшая

стоимость обучения, по всей видимости, были решающими факторами при выборе

колледжа.

В четвертых, социальная и географическая мобильность. Колледжи, имевшие

непрочное положение, конкурировали друг с другом, стараясь завоевать себе

репутацию, обеспечить финансовую поддержку, и, самое главное, привлечь

студентов.

Несмотря на конкуренцию между колледжами, стоимость высшего образования, все

же не была низкой. И хотя честолюбивые родители могли получить ссуду на

образования своего сына, было очевидно, что обучение в колледже не для

бедных. В начале XIX века еще не существовало широкой постоянной системы

стипендий. Тем не менее, принимая во внимание все вместе взятое, положение с

высшим образованием в Америке, было намного лучше, чем в Англии.

Отличительной чертой американского колледжа являлся не объем передаваемых им

знаний, а сведения о том, где и кому эти знания передавались.

Преимущество американских высших школ заключалось в их количестве. По

традиционным меркам, американцы были менее образованными. Но они создали

новые критерии ценности образования [6 , 205-220].

Примечательной в этой связи была новая, более универсальная роль, которую

играли женщины. Уже в начале XIX века, рост влияния средних классов и

распространение грамотности, привели к улучшению положения в образовании

женщин. Американки были более разносторонними, более активными, играли более

активную роль, и в целом их деятельность вне семейного очага была более

успешной [6 , 220].

Огромное расстояние, географическая и социальная мобильность, нехватка школ

для детей представителей новых классов, расширили круг обязанности женщин,

возложив на них ответственность за обучение членов семьи.

В 20—30-е годы XIX века/возник новый, гораздо более серьез­ный тип школ. Их

основательницы, Эмма Уиллард, Катарин Би-чер и Мэри Лайон, стремились дать

женщинам образование, ко­торое бы позволило им стать не только истинными

республикан­ками, но и просвещенными педагогами. Таким образом, учитель­ская

профессия расширила границы общественной деятельности женщин, — предпосылкой

для этого послужило новое понима­ние семейного и морального долга.

Число образованных молодых женщин возрастало пропорци­онально повсеместному

массовому спросу на учителей там, где граждане хотели овладеть грамотой. Так

как женщины-учитель­ницы удовлетворяли растущие потребности нации в

образовании с наименьшими экономическими затратами, учительская про­фессия

стала преимущественно женской. Для советов попечите­лей и директоров школ с

самого начала стало очевидным, что женщинам можно платить вдвое, а то и втрое

меньше, чем муж­чинам. К 1830 году в одном из районов штата Массачусетс из

каждых пяти школьных педагогов трое были женщинами. А к концу 1830 года

каждая пятая белая уроженка Массачусетса в течение некоторого времени

преподавала в школе! Определяю­щим событием, давшим толчок этому новому

движению, стало предложение города Троя, штат Нью-Йорк, сделанное в 1821 году

Эмме Уиллард, основать женскую гимназию — в ее распоряжение предоставлялись

здание и группа помощниц. К тому времени [18,78] Уиллард стала горячей

энтузиасткой женского об­разования, она считала, что ключ к процветанию новой

респуб­лики — в возможностях, заложенных в женском характере, ко­торые могут

должным образом реализоваться только в том слу­чае, если женщина получит

настоящее образование. Она обога­тила идеал матери-республиканки,

воспитывающей добропоря­дочных сыновей, образом женщины-педагога,

наставляющей мальчиков и девочек на путь истинный. С 1821 по 1872 год из стен

гимназии Уиллард вышло более двенадцати тысяч выпуск­ниц. Они-то, эти бывшие

гимназистки, и составили основной кон­тингент женщин-педагогов от Новой

Англии до крайнего Юга. Многие основали собственные женские академии.

Типичным примером может служить Каролин Лайви. После окончания Тро­янской

гимназии она вышла замуж за священника и поселилась с ним в Риме, штат

Джорджия. Здесь она возглавила местную женскую академию, просуществовавшую

долгие годы, где учи­лись пять тысяч девочек, которые изучали естествознание,

язык и этику, воплощая в жизнь мечту Эммы Уиллард [18,78].

Еще более пылко, чем Эмма Уиллард, отстаивала взаимосвязь между семейным

долгом и образованием Катарин Бичер. Она считала, что женское начало,

роднившее всех женщин между собой, способно преодолеть классовые,

географические и рели­гиозные различия, так как все женщины — духовные

сестры, Веря в нравственное превосходство женщин, она полагала, что спасти

нацию в моменты социальных катаклизмов могут образо­ванные женщины — матери и

педагоги. Она восставала против эгалитаристов, боровшихся за предоставление

женщинам поли­тических и экономических прав, и считала более целесообраз­ным

политизировать семейные обязанности.

Мэри Лайон, основавшая гимназию в Маунт-Холиоке, внесла значительный вклад в

солидаризацию женщин на основе рели­гии и принадлежности к женскому полу и

тем самым способст­вовала созданию новой формы финансирования школ и

учите­лей. Она предложила открыть школу для девочек, «построенную

исключительно на христианских принципах» и предназначенную для «тех, кто

занимает скромное положение в обществе». Обращаясь к женщинам за финансовой

поддержкой, она говорила: «Дело оказания помощи учителям — великое дело, и

его необходимо осуществить, иначе наша страна погибнет, а мир так и останется

под каблуком у мужчин», Люси Стоун, известная аболиционистка и защитница

женских прав, вспоминала, что жен­щины, занимавшиеся в ее швейном кружке,

сразу же откликну­лись на призыв Лайон. «Белошвейки, тратившие время и деньги

на помощь мужчинам в получении образования, бросили иголки и, прекратив

работу, заявили: "Пусть мужчины, чьи плечи шире, а руки сильнее, сами

зарабатывают на образование, мы же упот­ребим свои куда более скромные

возможности на то, чтобы обеспечить образование самим себе» [28,79].

Уиллард, Бичер, Лайон произвели революцию в образовании своего времени. В XIX

веке мужчин и женщин, прошедших ту или иную школьную подготовку, было больше,

чем когда бы то ни было раньше. К 1840 году 38% белых американцев в возра­сте

от пяти до двадцати лет посещали школу. К 1850 году большинство белых женщин

владели грамотой, что составляло рез­кий контраст с XVIII веком, когда около

половины женщин не умели даже поставить подпись (и еще более резкий контраст

с рабынями Юга, которым учиться читать и писать было запреще­но законом).

Теперь многие женщины могли размышлять о сво­ем, месте и роли в обществе.

Женщины заявили о своей миссии педагогов и социальных реформистов, и это

выходило за рамки домашнего круга.

Растущее число женщин среднего класса начало приобретать в школах опыт

сознательной жизни в период между детством и замужеством. Именно в высших

школах и колледжах, особенно в пансионах, где они жили в атмосфере, которая

стимулировала их способности и чувство женской солидарности.

2.3.2. Период середины XIX – конца XIX века

(после гражданской войны)

Некоторые женщины, глубоко убежденные в своем особом предназначении и будучи

исключенными, из сферы профессио­нальной деятельности мужчин среднего класса,

посвятили себя созданию женских профессий, которые впервые позволили женщинам

среднего класса вести экономически независимый образ жизни. В 1870-е годы

кампания по феминизации препо­давательской работы, проводимая под

руководством Катарин Бичер, полностью увенчалась успехом. Потребность в

учителях росла, и это поощряло женщин получать образование. В боль­шинстве

штатов были учреждены школы для подготовки учителей, многие из которых затем

влились в женские колледжи. На Юге черные женщины, такие, как Люси Лэни и

Шарлотта Хоу-кинс Браун, возглавляли движение за учреждение институтов для

черных женщин.

Другие женские профессии аналогично воспринимались об­щественностью в

зависимости от того, насколько они были свя­заны с ведением домашнего

хозяйства. Вслед за участием жен­щин в Гражданской войне в качестве медсестер

в 1873 году были открыты школы по подготовке медсестер в Бельвью-хос-питал в

Нью-Йорке, в Дженерал-хоспитал в Бостоне и Коннектикут-хоспитал в Нью-

Хейвене. В 1890 году насчитывалось 35 таких школ. Выпускницы этих школ начали

организовывать ассоциации и работать над введением единой системы подготов­ки

и приема экзаменов. С возникновением бактериологии и при­менением антисептики

поднялся научный уровень профессии медсестры. В то же время профессиональная

гегемония терапев­тов расширила сеть больниц и научных центров, что в свою

оче­редь повысило спрос на квалифицированных медсестер.

Отношения между врачом-мужчиной и медсестрой складыва­лись по принципу

домашнего разделения труда, где роль женщи­ны была подчиненной. Между тем

многие из женщин среднего класса, получивших образование за границей,

работали почти полностью самостоятельно в сельских и рабочих районах. Их

скрытый протест против нарождавшейся медицинской иерархии продолжался до

начала XX века [18, 149-50].

Другие женские профессии были в зачаточном состоянии на­кануне 1890-х годов.

Библиотекари, социальные работники, учителя музыки, подобно школьным учителям

и медсестрам, воп­лощали свои домашние добродетели в общественных функциях,

Они зарабатывали лишь половину, а то и меньше того, что пла­тили мужчинам в

аналогичной сфере деятельности. Обычно жен­щины работали, пока были одиноки.

После замужества они ос­тавляли работу и редко когда к ней возвращались.

Многие, тем не менее, предпочитали замужеству активную социальную

дея­тельность и общение в своем кругу. Несмотря на то, что их

про­фессиональные возможности были ограниченны, впервые для незамужних женщин

среднего класса экономическая независи­мость стала реальностью в связи с

ростом системы профессионального образования.

К концу XIX века то множество университетов и колледжей, которое имела

Америка, и та скорость, с которой они разрастались, были беспрецедентными. В

США было 563 высших учебных заведения. К 1910 году их число составило около

тысячи. Американские университеты стремились быть общедоступными, популярными

и демократичными. Университеты и колледжи были местами обучения, где знания

предметов и умение приложить их к делу, передавались тем, кому они

потребуются в профессиональной деятельности.

Новый тип высшего образования появился в результате це­лого ряда

обстоятельств, характерных для Америки. Достаточно любопытным является тот

факт, что этому способствовало на­личие на Американском континенте пустующих

земель, кото­рые совершенно неожиданно превратились в основное средство для

строительства и жизнеобеспечения новых учебных заведе­ний. Так, благодаря

тому, что федеральное правительство вла­дело землями, которые были достоянием

всего американского народа, стало возможным создание «земельных колледжей»,

или «колледжей с земельным наделом». Хотя эти колледжи бы­ли лишь одним из

типов американских высших учебных заведе­ний, они, безусловно, отражали новые

веяния. Закономерным было также то, что идее нового высшего образования

суждено было прийти не из великих восточных городов, над которыми витала тень

Старого Света, а с Запада [5 ,610].

В конце девятнадцатого века наметилась перестройка детских образовательных

учреждений. То, что дети стали привлекать большее внимание к общественности,

имело свою причину: снижение рождаемости в 1870-е годы. Дети стали составлять

меньшинство населения США, сделав эту часть граждан более заметной. Дети как

социальная группа, требовали к себе пристального внимания не только

государства, но и самой семьи. Основателем движения по изучению детских

проблем в США стал Г. Стэнли Холл.

В 1883 году Холл был назначен на пост профессора психологии в новом

университете Джонса Гопкинса. Он решает превратить университет в ведущий

центр по изучению новой науки – психологии – и выявлению возможностей ее

использования в педагогике. Его исследования повлияли на деятельность

американских образовательных учреждений и на основу американской морали.

Термины «закон» и «правила морали» были заменены «нормами поведения». Усилия

Холла по демократизации морали, открывали новые возможности для развития

человека. За несколько десятков лет Холл и его последователи совершили в

американском образовании революцию. В центре внимания педагогической науки

были уже не преподаваемые предметы и учитель, а ребенок. То есть в центре

внимания должен быть ребенок, его нужды и желания. Но для того, чтобы эта

революция могла стать возможной, психологам необходимо было выяснить, о чем

думает ребенок, что он чувствует, каковы его желания. В своем новаторском

исследовании «Мысли детей» (1883 год) он открыл, что с ростом городов, дети,

поступавшие в школу, имели совсем иные знания, во многом более ограниченные,

чем бабушки и дедушки, выросшие на ферме. Холл предложил не только новый

предмет исследования, но новую методологию - анкетирование. По мнению Холла,

детская ложь не была обычным пороком, а являлась ложной формой поведения и

заслуживала не наказания, а понимания. У детей ложь была неотъемлемой частью

игры. Он подготовил родителей и детей к новому подходу в оценке непослушания

детей.

Он считал, что надо поощрять в ребенке стремление высказаться о своих

истинных чувствах, какими бы они ни были, и сделать это он должен на своем

собственном языке детского сленга, богатого оригинальными идиомами. Ребенок

должен «жить в звучащем мире». Ему надо разрешать постоять за себя, когда на

него напа­дают, так как это естественная реакция человека. Иными слова­ми,

действия ребенка не следует ограничивать жесткими оковами взрослой морали

[33].

В конце девятнадцатого века в перестройке системы государственного

образования, частных школ и учреждений высшего образования наблюдается

ориентация на профпригодность и демократизацию, как в смысле доступности

образования, так и в смысле методов обучения и организации учебного процесса.

Дух прагматизма, конкуренции девятнадцатого века делает получение образования

престижным и выгодным на пути к успеху и процветанию в капиталистическом

обществе в равной степени, как для юношей, так и для девушек.

В то же время большое внимание, как в семье, так и в обучении уделяется

развитию индивидуальных способностей ребенка. Все больше образовательная

функция семьи и функция передачи культурного наследия переходит к

государственным образовательным учреждениям и другим частным заведениям.

2.4. Политическая роль семьи

2.4.1. Послереволюционный период

Первая половина XIX века. Эпоха Единения

Революция придала новый политический смысл домашней жизни, подняв роль

женщины до определенного статуса в новом по­литическом порядке. Общественная

жизнь была формальным сосредоточием «свободы», ареной, на которой одержимость

и мастерство могли получить признание. Не имея доступа к этой сфере,

значительно расширившейся в XIX веке, женщины создали новую форму

об­щественной жизни. По-разному и в разной степени практически все группы

женщин - средний класс, иммигранты, представи­тельницы трудового класса и

черного населения — посредством добровольных ассоциаций выражали свои

интересы и организо­вывали общественную деятельность. Благодаря этому нашли

свое общественное выражение частные перспективы и ценно­сти, часто вопреки

сопротивлению мужской элиты. Благодаря этому сохранились и приобрели

политическую силу такие вытес­нявшиеся из господствовавшей политической

культуры нравст­венные ценности, как сострадание и справедливость.

С первых дней, когда американские женщины играли роль помощников по ведению

домашнего хозяйства, до борьбы за республику в эпоху революционных

преобразований, полити­ки феминистских реформ XIX века и борьбы за

определение места женщины в общественной жизни и равенство полов на

современном этапе они постоянно оспаривали и пытались зано­во определить

границы общественной и личной жизни. Амери­канские женщины пытались привлечь

внимание, прежде всего к проблемам, тесно связанным с домашней жизнью, —

таким, как здравоохранение, образование и благотворительность. Они втор­глись

в сферу общественного труда, работая вне стен дома в качестве наемных

работников.

На основе политического опыта женщин в эпоху Революции возникли новые

представления об их политических способностях. Теперь власти не могли уже

удержать женщин от участия в социальной жизни. С начала XIX века добровольные

организации, мужские и женские, составляют один из основных аспектов

американской жизни.

В мае 1834 года небольшая группа женщин собралась в Третьей пресвитерианской

церкви Нью-Йорка с тем, чтобы создать национальную женскую организацию против

проституции, двойной морали и других проявлений безнравственности. В течение

десяти лет было образовано более 400 филиалов американского женского общества

реформы морали [18, 82].

Движение за трезвость против невоздержанного употребления алкоголя также

являло собой попытку установить контроль над поведением мужчин. Но самым

политизированным из всех реформаторских течений стал аболиционизм – движение

протеста против рабовладения, который возник в начале тридцатых годов на

основе идей и методов евангелизма.

В 1833 году в Филадельфии было организовано женское общество борьбы против

рабства. Члены общества действовали в союзе с мужчинами-аболиционистами с

требо­ванием немедленно и бескомпромиссно положить конец рабству в округе

Колумбия, который подчинялся Конгрессу, филадель­фийское общество при

посредничестве уже существующих женских организаций способствовало созданию

целого ряда женских ассоциаций, выдвигавших ту же программу. В конце 1836

года в Нью-Йорке состоялся национальный съезд женщин-аболиционисток, который

продемонстрировал весь размах женского движения за отмену рабства.

Посредством составления петиций тысячи женщин реализовывали свои

поли­тические права. В процессе этой деятельности они изучили по­литический

механизм и методы ведения политических дебатов. В хранилищах Национального

архива и сегодня можно найти сотни тысяч женских подписей, собранных с 1834

по 1943 год, что является живым свидетельством деятельности женщин,

со­образной их убеждениям [12 ,18].

Участие в реформаторских движениях развило в женщинах чувство сестринской

солидарности и выкристаллизовало общую цель. Оно помогло им в приобретении

важных навыков полити­ческой деятельности, таких, как составление уставов,

выборы правления, организация собраний, сбор денежных средств, при­ем новых

членов, голосование, планирование и координация раз­личного рода кампаний.

Лидеры движения считали, что женские школы и реформаторские организации не

более чем расширили круг традиционных обязанностей женщин по отношению к

де­тям и соблюдению морали. Однако надо признать, что новой практикой

воспитания детей и общественным определением мо­рали женщины видоизменили

само отношение к традиции, фактически же женщины буржуазного сословия

привнесли в понятия «общественная» и «частная» жизнь новый смысл. По мере

того как сферы деятельности мужчин и женщин все силь­нее отдалялись друг от

друга, отношения между полами стано­вились более сложными. Участием в

ассоциациях женщины стремились наполнить новым содержанием семейную жизнь и

взять на себя еще и социальную роль: проводить определенную политическую

линию в семье, исходя из своей нравственной миссии и используя свое влияние.

Деятельность женских ассо­циаций смыкалась с подобной же деятельностью

мужских сою­зов (речь идет опять-таки о представителях среднего сословия).

В связи с тем, что между занятиями мужчин и женщин обо­значилась резкая

разница, а активность женщин подрывала по­пулярную идею добропорядочной

семьи, в 1830 году вспыхнули новые дискуссии по «женскому вопросу». В этот

момент проблема социальной роли женщины стояла особенно остро еще и по­тому,

что подверглась переосмыслению социальная роль муж­чин. Например, юридические

нововведения, касающиеся прав собственности замужних женщин, размыли

традиционные пат­риархальные прерогативы — новые законы диктовались рыночной

экономикой, где господствовали мужчины.

Денежный оборот и поток конкурирующих друг с другом товаров по-новому

стратифицировали общество, подорвав ста­рые методы заключения сделок на

основе личных контактов. Кредиты и займы, как и новые юридические нормы,

вытеснив из общего права феодальные принципы, стали плотью и кровью

экономики. Тот факт, что замуж­ние женщины, согласно общему праву, не могли

владеть или распоряжаться собственностью, порождал целый ряд проблем. А то,

что это было нарушением широко пропагандируемых основных прав человека (прав

на жизнь, свободу и собственность по определению Джона Локка), не принималось

во вни­мание: ведь большинство мужчин были твердо убеждены, что женщина

должна принадлежать семье и подчиняться мужу. Тем не менее, когда являлся

долговой инспектор, он мог кон­фисковать имущество не только мужа, но и жены,

и семья оставалась нищей. Вдовы все чаще оказывались без средств к

существованию и вынуждены были жить на общественные пожертвования — их

бедственное положение стало еще одной причиной для пересмотра

законодательства.

Однако в 30-е годы XIX века первые законодательные акты, касавшиеся имущества

замужних женщин, предоставили им право распоряжаться собственностью, которая

была их девичь­им приданым, а также всеми деньгами и вещами,

приобретенны­ми ими впоследствии. Несмотря на то, что изначально эти акты не

были направлены на преодоление несправедливости, они под­хлестнули горячие

дебаты по женской проблеме и в глазах не­которых частично уравняли женщин в

гражданских правах с мужчинами [12 , 15].

Несмотря на то, что в евангелистской реформации главенствующую роль играли

женщины буржуазного сословия, лавина ассоциаций, образованных в тридцатые

годы, снесла межклассовые барьеры, женщины из высших слоев общества создавали

благотворительные организации и общество реформы, морали. Их сестры из среды

нарождающегося рабочего класса – трудовые объединения.

Промышленная революция повлекла за собой преобразования, совершенно по-

разному трансформировавшие жизнь женщины в зависимости от географических и

классовых признаков.

Требование социального равноправия женщин пошатнуло ус­тои семейной морали и

поставило под сомнение разграничение между мужской и женской сферами

деятельности. Женщины, поднявшие этот вопрос, ставили во главу угла

политический ас­пект семейного долга, однако им тут же был оказан отпор со

стороны тех женщин, чье самосознание и самовосприятие оста­вались сугубо

индивидуалистическими. Один из парадоксов со­стоял в том, что в следующем

поколении женщин одновременно сосуществовали и развивались два движения:

борьба за избира­тельное право, цель которой сводилась к тому, чтобы уравнять

Страницы: 1, 2, 3, 4