Курсовая: Царское Село в воспоминаниях современников

Курсовая: Царское Село в воспоминаниях современников

Содержание

Введение. 3

Глава 1. Царское Село в мемуарах современников XVIII века. 6

Глава 2. Царское Село в воспоминаниях современников XIX века. 15

Глава 3. Царское Село в воспоминаниях современников нач. XX века. 30

Заключение. 34

Список использованной литературы.. 35

Введение

История Царского Села уходит в далекое прошлое. В начале XVIII века на

высоком холме, в двадцати пяти верстах от Петербурга, на той территории,

которую ныне занимают Екатерининский дворец и ближайшая к дворцу часть

парков, существовала небольшая усадьба, которая по-фински называлась Саари-

мойс (мыза на возвышенном месте), а по-русски — Сарская мыза. Территория эта

исконно русская. В давние времена она входила во владения Великого Новгорода.

В XVII веке балтийское побережье и приневские земли были захвачены шведами.

Лишь в результате победоносной Северной войны Россия смогла вновь вернуть

свои исконные территории.

Для освоения земель вблизи новой столицы — Петербурга Петр I еще в ходе войны

дарил их своим приближенным. Вокруг Петербурга появилось множество загородных

усадеб. Некоторые из них просуществовали недолго, другие положили начало

сформировавшимся в течение XVIII века парадным загородным резиденциям, таким,

как Царское Село, Петергоф, Ораниенбаум и другие.

Сарская мыза была подарена сначала А. Д. Меншикову, а затем «отписана» жене

царя Екатерине Алексеевне. Вскоре мыза стала называться Сарским, а позднее

Царским Селом. В 1717 году здесь началось строительство дворца — «каменных

палат о шестнадцати светлицах», оконченное в 1723 году. Перед дворцом был

разбит сад, а за ним устроены парники и оранжереи.

Особенно большое строительство развернулось здесь в царствование дочери Петра

I Елизаветы Петровны. В это время в Царском Селе работали крупнейшие русские

архитекторы — М. Г. Земцов, А. В. Квасов, С. И. Чевакинский, Б, Ф. Растрелли.

В 1743 году Земцов разработал проект нового большого дворца. Проект этот не

был осуществлен из-за смерти автора. В том же году императрица утвердила

проект Квасова, имевший «пустив прежнего небольшое излишество». С 1744 года

строительство дворца производилось под наблюдением Чевакинского, а в 1750-х

годах работы велись по проекту и под руководством Растрелли. Строительство

было завершено лишь в 1756 году. Но как парадная резиденция Царское Село

сформировалось уже к концу 40-х годов, еще до завершения постройки Большого

Царскосельского дворца. Одновременно со строительством дворца создавались

парки.

Сарская мыза превратилась в величественный архитектурный ансамбль,

превосходивший своими размерами и великолепием все другие резиденции России.

Здесь проходили приемы иностранных послов, подписывались договоры,

устраивались всевозможные придворные празднества.

Рядом с дворцовым ансамблем постепенно росла «служительская слобода»,

положившая начало будущему городу. В слободе жили архитекторы, художники,

подрядчики, придворные служители, войсковые команды, чиновники и люди других

профессий, так или иначе связанные с обслуживанием царской резиденции.

Новый этап в истории Царского Села наступил во второй половине XVIII века.

Царская резиденция значительно выросла и приобрела тот художественный облик,

который в основном сохранился до нашего времени. Это произошло при Екатерине

II, и с тех пор дворец и парк стали называться Екатерининскими, В 1792 — 1796

годах в Царском Селе по проекту архитектора Д. Кваренги был построен еще один

дворец — Александровский, предназначавшийся для внука Екатерины II, будущего

Александра. Парк, в котором расположен дворец, с тех пор именуется

Александровским.

В этот период в Царском Селе кроме Кваренги работали такие выдающиеся

архитекторы, как Ч. Камерон, А. Ринальди, Ю. Л. Фельтен, В. И. и И. В.

Нееловы.

По приказу Екатерины II за юго-западной границей Екатерининского парка был,

основан новый уездный город София, слившийся в начале XIX века с Царским

Селом.

В 1811 году в Царском Селе было учреждено привилегированное учебное заведение

для знатных дворян — Лицей. Это событие открыло новую страницу в истории

города: одним из воспитанников Лицея был А. С. Пушкин.

Открытие в 1837 году первой в России железной дороги, соединившей Царское

Село с Петербургом, вызвало новый бурный рост города.

В первой половине XIX века город продолжал расти. В это время застройка

Царского Села осуществлялась под руководством выдающегося русского

архитектора В. П. Стасова. Одновременно с ним трудились архитекторы А. М.

Горностаев, А. А. Менелас, В. И. Гесте и другие.

В 1880-х годах Царское Село одним из первых в России получило электрическое

освещение.

Население Царского Села в основном составляли представители привилегированных

слоев общества, в том числе офицеры царской армии. Значительную часть города

занимали казармы: здесь размещалось несколько полков.

В путеводителе конца 19 века о населении Царского Села сообщается: «Среднее

число жителей — 15 тысяч. ...По составу обывателей Царское Село вовсе не похоже

на другие русские города. Собственно городских сословий, то есть чиновников,

мещан, крестьян, купцов и духовенства, в городе не более 6—7 тысяч, то есть

менее половины всего населения. Большую половину составляют войска, придворные

чины, русские и иностранные колонисты, что придает особую окраску городскому

обществу, не говоря уже о том мозаичном населении, которое наезжает на 3—4

месяца из Петербурга»[1].

«Царское Село, — рассказывается в том же путеводителе И. П. Золотницкого,— один

из самых благоустроенных уездных городов. Прямые, широкие и довольно чистые

улицы, красивые и чистые постройки, отсутствие режущих глаз бедных кварталов и

слободок с полуразвалившимися домиками — все это производит приятное

впечатление на людей, привыкших видеть в уездном городе бедное, скучное и

грязное захолустье»[2].

До 1917 года Царское Село оставалось загородной царской резиденцией.

В курсовой работе освещена история Царского Села, переданная через мемуары

современников с XVIII в. по н. XX века.

За мемуары принимались воспоминания, письма, рассказы, записки, записные

книжки, истории, впечатления, дневники, автобиографии и т. п.

Глава 1. Царское Село в мемуарах современников XVIII века

Одним из первых современников, в чьих мемуарах описано Царское Село, был М.

В. Ломоносов. Царскосельские впечатления Ломоносов отразил в большом

произведении — «Оде, в которой ее величеству благодарение от сочинителя

приносится за оказанную ему высочайшую милость в Сарском Селе августа 27 дня

1750 года». В чем заключалась «высочайшая милость» — автор в оде не объяснил.

Возможно, что в этот день ему было обещано важное для него тогда награждение

чином коллежского советника, о котором официально было объявлено только 4

марта 1751 года.

В конце того же года Ломоносов писал Шувалову, которого он просил передать

свою трагедию Елизавете Петровне:

«Поздравляю вас с приездом в прекрасное Сар-ское Село, в которое я отсюда как в

рай мыслию взираю, и завидую Тамире, что она счастливее своего сочинителя,

затем что предстанет без него пред очи великия монархини в том приятнейшем

месте, которое от него усердными похвалами возвышено. Я чаю, что когда Тамира в

конце третьего действия от отца своего бежать намерится, то Заисаном будет

поймана не в самом бегстве, но когда засмотрится на красоту великолепного

здания и в изумлении остановится, забыв о Селиме; и Мамай от Нарсима тогда

будет проколот, когда он в поле на позлащенные верхи оглянется»

[3].

Под «позлащенными верхами» поэт подразумевал, очевидно, главы дворцовой

церкви, которые к этому времени уже были «вызолочены через огонь червонным

золотом», а яблоки и кресты — «приварным золотом».

30 июля 1756 года в Царском Селе состоялся торжественный прием, посвященный

завершению строительства дворца. Возможно, именно в этот день здесь и

присутствовал Ломоносов, так как к концу июля — началу августа 1756 года

относится его «Надпись на новое строение Сарского Села».

Обращаясь к императрице, поэт писал:

Не разрушая царств, в России строишь Рим.

Пример в том — Сарской дом; кто видит, всяк чудится,

Сказав, что скоро Рим пред нами постыдится[4].

В 1774 году в здании Адмиралтейства в Царском Селе был отделан зал, построенный

над шлюпочным сараем. Камер-юнкер Берхгольц записывает в своем дневнике 6

сентября 1721 года свои впечатления от глобуса, выставленного в этом зале.

«После обеда некоторые из нас осматривали большой, находивппйся в Шлезвиге,

глобус, который 8 лет тому назад, с согласия епископа-администратора, был

привезен сюда. Говорят, он был в дорог четыре года. До Ревеля его везли водою,

а оттуда в Петербург сухим путем, на особо устроенной для того машине, которую

тащили люди. Разсказывают также, что не только надобно было расчищать дороги и

прорубать леса, потому что иначе его с машиной нельзя было провезти, но что

будто при этом даже погибло и много народа. Он стоит на лугу против дома его

королевского высочества, в нарочно сделанном для него балагане, где, как я

слышал, его оставят до окончательной отделки большого здания на Васильевском

Острову, предназначаемаго для Кунсткамеры и других редкостей, куда поместят и

его. Присмотр за ним до сих пор еще имеет перевозивший его сюда портной, родом

саксонец, но долго находившийся в Шлезвиге. Поставленный здесь только на время,

он стоит покамест не хорошо: около него нет даже галлереи, бывшей при нем в

Шлезвиге и представлявшей горизонт; она теперь сохраняется особо. Наружная

сторона глобуса, еще нисколько не попорченная, сделана из бумаги, наклеенной на

медь, искусно разрисованной пером и раскрашенной; во внутренность его ведет

дверь, на которой изображен Голштинский герб, и там, в самой середине,

находился стол со скамьями вокруг, где нас поместилось 10 человек. Под столом

устроен механизм, который, сидевший вместе с нами, портной привел в движение;

после чего, как внутренний небесный круг, на котором изображены из меди все

звезды сообразно их величине, так наружный шар начали медленно вертеться над

нашими головами около своей оси, сделанной из толстой полированной меди и

проходящей сквозь шар и стол, за которым мы сидели. Около этой же оси, по

средине стола, устроен еще маленький глобус из полированной меди, с искусно

награвированным на нем изображением земли. Он остается неподвижным, когда

вокруг него обращается большая внутренняя небесная сфера, между тем как стол

образует его горизонт. На том же столе, в одно время со всею машиною, вертится

еще какой-то медный круг, назначение которого мне не могли объяснить. Скамьи

вокруг стола, с их спинками, составляют медный круг с разделением горизонта

большой внутренней небесной сферы. На наружной стороне глобуса находится

латинская надпись, гласящая, что светлейший герцог Голштинский Фридрих, из

любви к наукам математическим, приказал, в 1654 году, начать сооружение этого

шара, которое продолжал наследник его, вечнодостойный памяти Христиан Альберт

и, наконец, окончен в 1661 году, под управлением Олеаря, после которого названы

также «фабрикатор» и «архитектор» всей машины, уроженцы города Люттиха, и еще

два брата из Гузума, которые как наружный шар, так и внутреннюю небесную сферу

разрисовали пером, описали и раскрасили. Когда этот глобус будет перенесен в

новый дом, царь намерен привести его опять в движение, посредством особенного

механизма, чтобы он вертелся без помощи человеческих рук, как прежде в

Готторпском саду, где приводился в движение водою»

[5].

В 1777 году в память о событиях Крымской войны за решеткой, отделяющей от

Столбовой дороги часть Баболовского парка Царского Села была поставлена

колонна. Сохранилось воспоминание о том, как ее перевозили: «Оная колонна

доставлена из Сибири и по именному Ея Императорского Величества повелению,

отдана была в контору строения соборной Исаакиевской церкви, где отделана в

надлежащем совершенстве под дирекцею господина генерал-аншефа и кавалера его

сиятельства графа Якова Александровича Брюса. Сия колонна была положена на

сани, сделанные из брусьев длиною в 16 аршин; тягости в себе имела 1.950 пуд;

лошадей в упряжи было 120, с места, где была работана, тронулась она по утру в

8 часов 15 минут; в Сарское Село привезена к своему месту тогож числа пополудни

в 4 часа. Когда оная колонна везена была мимо дворца, то Ея Императорское

Величество и Их Императорския Высочества удостоили оное Своим зрением, и в знак

благоволения Своего, Ея Императорское Величество соизволила выдать мастерам и

работникам, бывшим при провождении колонны, 800 рублей, а статскому советнику

господину Сомичеву, который сию тяжеловесную штуку без всякой остановки

препроводил до Сарскаго Села, изволила пожаловать золотую с бриллиантами

табакерку. Во время же, как оную колонну везли чрез город, улицы наполнены были

зрителями, которые удивлялись без затруднены движимой тяжести, тем наипаче, что

в том находили образ неусыпных попечений о славе своих подданных Великия

Екатерины: которая не довольствуется великих дел творением, но при том тщится

сохранить оныя в безконечной памяти щастливых потомков наших»

[6].

Значительную долю в мемуарах занимают детальные описания быта членов

императорской семьи в его связи с Царским Селом. Зачастую те или иные объекты

Царского Села приобретают известность, а порой и название (как «Каприз»)

благодаря событиям, связанным с повседневной жизнью высокопоставленных особ. В

мемуарах Екатерины II можно встретить как восхищение ореховым ломберным

столиком Екатерининского дворца, так и переживания по поводу обморока Елизаветы

у Знаменской церкви Царского Села: «Императрица находилась в начале сентября в

Царском Селе, где 8 числа, в день Рождества Богородицы, пошла пешком из дворца

в приходскую церковь, находящуюся в двух шагах от Северных ворот, чтобы слушать

обедню. Едва обедня началась, как Императрица почувствовала себя нехорошо,

вышла из церкви, спустилась с маленького крыльца, находящегося наискосок от

дворца, и, дойдя до выступа на углу церкви, упала на траву без чувств, среди

толпы, или, вернее, окруженная толпой народа, пришедшего на праздник со всех

окрестных сел слушать обедню. Никто из свиты Императрицы не последовал за ней,

когда она вышла из церкви, но вскоре предупрежденные дамы ее свиты и наиболее

доверенные ее побежали к ней на помощь и нашли ее без движения и без сознания

среди народа, который смотрел на нее и не смел подойти. Императрица была очень

рослая и полная и не могла упасть разом, не причинив себе сильной боли самим

падением. Ее покрыли белым платком и пошли за докторами и хирургом; этот

последний пришел первым и нашел, что самое неотложное—это пустить ей кровь тут

же на земле, среди и в присутствии всего этого народа, но она не пришла в себя.

Доктор долго собирался, будучи сам болен и не имея возможности ходить.

Принуждены были принести его на кресле: это был покойный Кондоиди, грек родом,

а хирург — Фузадье, француз эмигрант. Наконец, принесли из дворца ширмы и

канапе, на которое ее поместили; лекарствами и уходом ее слегка привели в

чувство; но, открыв глаза, она никого не узнала и спросила совсем почти

невнятно, где она. Все это длилось более двух часов, после чего решили снести

Её Императорское Величество на канапе во дворец. Можно себе вообразить, каково

было уныние всех тех, кто состоял при Дворе, Гласность события еще увеличила

его печаль: до сих пор держали болезнь Императрицы в большом секрете, а с этой

минуты случай этот стал публичным»[7].

Екатерина оставляет воспоминания о предметах интерьера дворцов Царского Села.

«Зеркальная комната» Большого дворца стала любимым рабочим кабинетом Екатерины

II. Ей очень понравилась отделка покоев, крытая красным штофом. Она не могла

дождаться времени, когда Камерон закончит ее и переезжает туда жить, когда из

одиннадцати комнат были готовы только две. «Я сознаюсь, что живу здесь уже 9

недель и не перестаю любоваться отделкой» — писала Екатерина

[8]. Свой маленький голубой кабинет она сравнивала с табакеркой и была также

в восторге от него.

Зеркальная площадка устроена Камероном одновременно с переделкой комнат этой

части дворца для собственных покоев Императрицы и составляет часть его

грандиозного плана постройки сада на сводах с пологим спуском в парк, с

Колоннадой, Холодной баней и Агатовыми комнатами. План этот приводился в

исполнение с 1779 по 1792 г. В последние годы царствования Екатерины, Камерон

начал еще и постройку церкви около Агатовых комнат, но не успел закончить при

жизни Императрицы и впоследствии она была разобрана

[9].

На зеркальной площадке, у продольной её стены, во времена Екатерины ставился

зеленый сафьяновый диван и перед ним стол. Здесь по утрам Императрица любила

заниматься делами. Весь висячий садик около площадки, равно как сад в углу,

составляемом нижним этажом колоннады и холодной баней, был полон благоухающих

цветов. В тихие теплые вечера Императрица любила после прогулки отдыхать на

«террасе», как тогда назывался садик между зеркальной площадкой и агатовыми

комнатами. Графиня Головина в своих записках упоминает о том необыкновенном

впечатлении, которое производил двор Императрицы в этой сказочной обстановке в

те времена, когда в Западной Европе наступило грозное время французской

революции[10].

В записках Екатерины II встречаются также описания подробностей строительства

некоторых зданий Царского Села, в частности Екатерининского дворца в 1748 году:

«Здешний дворец тогда, строился, но эта была работа Пенелопы: завтра ломали то,

что сделали сегодня. Дом этот был шесть раз разрушен до основания и вновь

выстроен прежде, чем доведен был до состояния, в каком находится теперь; целы

счета на миллион шестьсот тысяч рублей, которых он стоил, но, кроме того,

Императрица тратила на него много денег из своего кармана и счетов на них нет»

[11].

Сохранился рассказ о том, что, когда Императрица Елизавета приехала со всем

двором своим и иностранными министрами осмотреть оконченный дворец, то всякий,

пораженный его великолепием, спешил выразить Государыне свой восторг; один

французский посол не говорил ни слова; Императрица, заметив его молчание,

пожелала знать причину его равнодушия и получила в ответ, что он не видит здесь

самой главной вещи: «футляра на сию драгоценность»

[12].

Об убранстве церкви Большого дворца императрица тоже оставляет воспоминания.

Сначала Квасов, потом Растрелли составили чертеж церкви, указав размеры всех

икон и нарисовав иконостас и резной золоченый балдахин над престолом.

Живописцы: Грот, Вебер, Папафил и Фанцель, столяр Сухой, резчик Дункер,

позолотчик Лепренц работали над отделкой церкви под непосредственным

наблюдением архитектора Чевакинского. Плафон церкви писал Валерьяни, так как

Грот умер, не закончив работ. В 1750 году Императрица Елизавета добавила к

числу живописцев, трудившихся над украшением церкви, Каравака, Тарси и

Вишнякова. В 1753 году, заменившему Квасова, Чевакинскому было приказано

назначить писать иконы тем живописцам, «которые умеют лучше— на передней стен

иконостаса, а которые похуже — тем вверху по стенам»

[13].

Приближенные и слуги императорской семьи пишут мемуары, в которых Царское Село

обретает свои черты в первую очередь из-за присутствия в нем царственных особ.

Царское Село — это прежде всего резиденция российских монархов. «Однажды в

Царское Село явилась польская депутация; насмешливый и неприязненный вид этих

господ очень забавлял придворных. Императрица появилась из дверей кабинета;

величественный и благосклонный видь её вызвал поклон депутатов. Она сделала два

шага, ей представили этих господ, каждый стал на одно колено, чтобы поцеловать

её руку. Покорность рисовалась на их лицах в эту минуту; Императрица заговорила

с ними, их лица сияли; через четверть часа она удалилась, тихо кивая, что

невольно заставляло головы преклоняться. Поляки совершенно растерялись; уходя,

они бегали и кричали: «нет, это не женщина: это сирена, это волшебница, ей

нельзя противиться»[14].

День Императрицы Екатерины II, по свидетельству ее секретаря Грибовского

[15], в Царском Селе, распределялся следующим образом: она вставала около

8-ми часов утра и до 9-ти занималась письмами в кабинете или на террасе. В 9

часов переходила в спальню, где слушала доклады до 12 часов. Государыня до

этого времени обыкновенно принимала одетая в белый гродетуровый шлафрок, имея

на голове белый батистовый чепец, наклоненный несколько на левую сторону; в

руках у неё было увеличительное стекло, а в старости она стала одевать очки,

которые не любила. «Мы в долговременной службе Государству притупили зрение и

теперь принуждены очки употреблять», сказала она однажды Грибовскому. После 12

часов Государыня одевалась и во 2-м часу имела обеденный стол, который

продолжался не более часу. После обеда Императрица удалялась к себе, иногда

почивала, но обыкновенно либо гуляла, либо слушала (два раза в неделю)

иностранную почту, делая при этом бумажные слепки с камэ. К 6-ти час.

собирались в парадных комнатах или в театре особы «для препровождения вечерних

часов». В 10-м Государыня удалялась во внутренние покои, а в 11-м была уже в

постели. В будни мужчины являлись ко двору во фраках, а в праздники, до

вечернего собрания, военные были в мундирах, а гражданские чины в французских

кафтанах. В особо торжественные дни, после выхода к обедне, Государыня

принимала поздравления с праздником (обыкновенно в картинной комнате) и

жаловала к руке. В эти дни бывали и парадные обеды, во время которых «кубок

подавал Её Величеству господин гофмаршал», а вечером часто Её Величество «с

фрейлинами и кавалерами» изволила следовать в театр и смотреть «представленные

вольного театра актерами комедии. «Ничего не могло быть величественнее,

внушительнее и снисходительнее Екатерины», говорить в своих записках графиня

Головина. «Как только она показывалась, всякий страх исчезал в её присутствии,

уступая место почтительности и полной преданности»

[16].

В 1796 году было закончено строительство Александровского дворца. Вот как

описывает в своих записках графиня Головина один из первых дней жизни в новом

дворце Великато Князя Александра Павловича и Его Супруги

[17].

«Великий Князь и Великая Княгиня были очень довольны своим дворцом; мои

апартаменты были над апартаментами Великой Княгини и, находясь посредине

здания, выдавались полукругом. Она могла разговаривать со мною, стоя у

последнего окна перед углом. Однажды после обеда мы забавлялись этим, она

сидела у своего окна, а я у своего, и мы долго беседовали. В это время

Великий Князь и мой муж играли на скрипке в моей гостиной.

Императрица объявила Их Императорским Высочествам, что она после обеда

посетит их в новом жилище. Прекрасный десерт был приготовлен в колоннаде,

представлявшей нечто вроде открытой гостиной, со стороны сада, ограниченной

двумя рядами колонн. С этого места открывается обширный и красивый вид. Затем

вошли во внутренние апартаменты, Императрица села между Великой Княгиней и

мной и сказала: «Я прошу вашего разрешения, Ваше Высочество, показать этим

господам ваши комнаты». Так как это было воскресенье, то много было

придворных лиц, между прочим, вице-канцлер граф Остерман и граф Морков».

В 1784 году было основано четырехклассное Царскосельское городское училище

на Кузьминском бульваре.

Вот что о нем вспоминает попечитель Груньков С. П. «Оно возникло из школы

Сарскомызского диакона, к которому Императрицей Екатериной Алексеевной, еще при

жизни Петра Великого, отдавались дети крестьян и придворнослужителей её мызы в

научение и присмотр. В помощь диакону дана была надзирательница, обучавшая

девочек рукоделию. При Елизавете Петровне школа эта обратилась уже в штатное

учебное заведение на 44 мальчика и помещалась в слободе близ дворца, но в 1750

году училище и «ученики с учителями» должны были быть переведены в Кузьмине,

так как ученики, бродя по парку, беспокоили Императрицу. В школе обучали закону

Божию, русской грамоте и счисление; на каждого мальчика, кроме съестных

припасов, отпускалось от Двора на мундир, раз в три года,—по 1 р. 52 к., на

обувь и белье, ежегодно,— по 89 коп. и на соль — по 5 коп. в треть. В 1784

году, цифирная Кузьминская школа преобразовалась в «малое народное училище»,

открытое в Софии в каменном доме, пожертвованном для этой цели дворянином

Иваном Лазаревым. 16 января того же года, Лазарев поднес Императрице ключ от

дома и 1.000 рублей на обзаведение. Учеников обоего пола в день открытия было

50, учителей—2. Училище перешло в ведение приказа общественного призрения.

Кроме общих предметов, в I классе училища полагалось изучать книгу «Правила для

учащихся», а во II «О должностях человека и гражданина». В 1806 году училище

было вновь преобразовано в уездное училище по уставу 1804 года. Но тут дело не

пошло, ибо, во-первых, в Царском не было приготовительного к уездному

«приходского» училища, а во-вторых один учитель не мог преподавать все 12

предметов, положенных по табели. Поэтому до открытия уже в 1830 году

«приходских классов» —ибо начальство не решилось по составу преподавателей

открыть положенное по уставу «приходское училище» — уездное училище находилось

в самом плачевном состоянии; однако, учеников было много, хотя лишь немногие из

них оканчивали полный курс, частью раньше времени определяясь в «должность» или

в «лавку», частью, вследствие увольнения за буйство и воровство». Число

учеников с 1784 до 1833 года колебалось около 100 в год, при одном — двух

учителях, служивших 36 лет и получавших жалованья от 150 до 200 рублей в год.

Иногда в училище прекращались занятия, за неимением чернил, которые лично

закупал, как и всякую мелочь, смотритель училища барон Дольст, живший постоянно

в Петербурге и занимавший эту почетную должность с 1808 по 1833 год. В 1816

году Лазаревский дом училища был отобран в Инженерное ведомство и классы

переведены в Царское Село, в деревянное одноэтажное здание. Наконец, в 1838

году, «приходские классы» были преобразованы в приходское училище, а еще в 1835

году открыть III класс уездного и назначены штатные преподаватели, штатный и

почетный смотритель и врач (Гирт, Таль и Пешель). Наступил период расцвета

училища, благодаря прекрасному подбору учителей и почетных смотрителей. Число

учеников колебалось около 70. В 1879 году уездное училище было еще раз

преобразовано в городское, причем, в последние годы перед этим, оно опять

значительно упало, вследствие того, что учителя после 1872 г., ожидая

преобразования училища и своего увольнения за штат, очень небрежно относились к

своим обязанностям. Число учеников с 1879 года в среднем доходит до 140 в год.

На месте, где в 1904 году построено училище, находился разбитый в 1809 году

сквер, с гранитным водоемом старого городского водопровода в центре. На

приширении улиц, окружавших сквер, почти сто лет существовал сенной и дровяной

торг с возов, на который съезжались крестьяне из окрестных деревень. Здесь же в

прежние времена производились публичные наказания преступников»

[18].

Глава 2. Царское Село в воспоминаниях современников XIX века

В 80-х годах XVIII века по проекту Ч. Камерона и В. И. Неелова была построена

китайская деревня, которая представляла собой группу небольших одноэтажных

зданий в китайском стиле. И. И. Дмитриев впоследствии вспоминал: «Для

любопытных наших внучат я скажу несколько слов и о сих китайских домиках. Они

поставлены были еще при императрице Екатерине Второй, вдоль сада, разделяемого

с ними каналом. Это было пристанище ее секретарей и очередных на службе

царедворцев. Все домики, помнится мне, составляют четвероугольник, посреди

коего находится каменная же ротонда»[19]

.

Вдоль Кузьминской дороги (ныне Дворцовая ул.), за Знаменской церковью была

небольшая березовая роща, окруженная железной оградой. Позже роща стала

лицейским садом, поскольку находилась за Лицеем. Пущин И. И. вспоминал: «Во

время нашей бытности в Лицее не было еще никакого лицейского сада и отведенное

после под него место занято было церковною оградою, в которой дико росло

несколько берез...»[20].

О Лицее рассказал И. И. Пущин: «В нижнем этаже помещалось хозяйственное

управление и квартиры инспектора, гувернеров и некоторых других чиновников,

служащих при Лицее. Во втором — столовая, больница с аптекой и конференц-зала с

канцелярией; в третьем — рекреационная зала, классы (два с кафедрами, один для

занятий воспитанников после лекций), физический кабинет, комната для газет и

журналов и библиотека в арке, соединяющей Лицей со дворцом через хоры

придворной церкви. В верхнем — дортуары»[21]

.

Номера комнат были обозначены «над дверьми и на левой стороне воротника шинелей

на квадратной тряпочке чернилами»[22],—

вспоминал один из лицеистов пушкинского выпуска И. В. Малиновский. Номера часто

заменяли лицеистам фамилии: они подписывали ими свои стихи, а впоследствии, в

дни лицейских годовщин, ставили их под ежегодными протоколами. Пущин вспоминал:

«инспектор привел меня прямо в четвертый этаж и остановился перед комнатой, где

над дверью была черная дощечка с надписью: N9 13. Иван Пущин, я взглянул налево

и увидел: № 14. Александр Пушкин. Очень был рад такому соседу...»

[23]

«В каждой комнате,— писал Пущин,— железная кровать, комод, конторка, зеркало,

стул, стол для умывания, вместе и ночной. На конторке — чернильница и

подсвечник со щипцами»[24].

Пущин вспоминал и о дне открытия Лицея, которое состоялось в его Актовом

зале: «По правую сторону стола стояли мы в три ряда; при нас — директор,

инспектор и гувернеры. По левую — профессора и другие чиновники лицейского

управления. Остальное пространство залы, на некотором расстоянии от стола,

было все уставлено рядами кресел для публики. ...Когда все общество

собралось, министр пригласил государя». Директор департамента министерства

народного просвещения И. И. Мартынов зачитал манифест об учреждении Лицея и

его устав. После него выступил с речью директор Лицея В. Ф. Малиновский.

«Когда начались военные действия,— писал Пущин,— всякое воскресенье кто-нибудь

из родных привозил реляции; Кошанский читал их нам громогласно в зале. Газетная

комната никогда не была пуста в часы, свободные от классов: читались наперерыв

русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях; всему живо

сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к

лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и

событий, объясняя иное, нам недоступное»[25]

.

В январе 1815 года в Лицее состоялся первый торжественный публичный экзамен,

который воспитанники держали при переходе с первого на второй курс. В актовом

зале собрались почетные гости, профессора, родители лицеистов. На экзамен был

приглашен и поэт Г. Р. Державин.

Впоследствии Пушкин вспоминал: «Державина видел я только однажды в жизни, но

никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее.

Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались... Державин был

очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его

утомил. Он сидел, подперши голову рукою... Он дремал до тех пор, пока не

начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали, он

преобразился весь... Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском

Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души

моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий

зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом»

[26].

В 1814 году в Царском Селе был открыт «Благородный пансион Императорского

царскосельского лицея», который современники часто называли «младшим братом

Лицея».

Бывший воспитанник пансиона князь Н. Голицын впоследствии писал: «2-й части

города Царского Села (что прежде был город София), на углу улиц Волконской,

идущей вдоль сада, и Кадетской, ведущей к выезду из Царского Села, через дер.

Гумаласары в Павловск, стоят два каменные трехэтажные дома, о 18-ти окнах в

фасаде каждый, соединенные каменною же двухэтажною связью или галереею... Здесь

почти 15,5 лет помещался Благородный пансион Императорского царскосельского

лицея... Для него и построен был второй от угла улиц дом, ему отведен был затем

и угловой дом — бывший дворцом цесаревича великого князя Константина Павловича,

долго потом еще слывший под названием Константиновского дворца. Оба дома были

соединены деревянною одноэтажною галереею, за которою и позади домов находились

обширное пустопорожнее место и остатки сада»

[27].

Далее Н. Голицын отмечал: «Пансион был в младших классах... рассадником Лицея, а

в старших — высшим, наравне со старшим курсом Лицея, учебным заведением, на

правах университетов, выпуская воспитанников своих, окончивших полный курс

наук, на государственную службу, гражданскую и военную,— офицерами гвардии и

армии»[28]. Пансион существовал до 1829

года.

Лицеисты и воспитанники пансиона постоянно встречались во время прогулок, одно

время вместе учились верховой езде, ходили, по свидетельству Н. Голицына, «на

музыку, игравшую на большом дворе Царскосельского дворца, у гауптвахты...». «В

мае,— вспоминал Н. Голицын,— в Царском Селе, ежедневно ввечеру от 7 до 9 часов,

у главной дворцовой гауптвахты, играла полковая музыка гренадерского Императора

австрийского полка... На эту музыку в светлые майские вечера собирались жители

и жительницы Царского Села, а в том числе и воспитанники Лицея и пансиона с

гувернерами, и слушали музыку, собираясь вокруг хора музыкантов или

прохаживаясь вдоль обширного дворцового двора. В 9 часов музыка оканчивалась

зарею с церемонией и вечернею молитвой... По окончании всего публика

расходилась во все стороны, и лицеисты возвращались поблизости в Лицей, а

пансионеры — через сад в пансион...»[29]

.

Князь Голицын обрисовал также и Софию, в 1806 году ставшую одним из районов

Царского Села: «...за пределом сада, по левую, или западную, сторону Большого

пруда, за рвом с палисадником, пролегала почтовая шоссейная дорога, по которой

звенели колокольчики экипажей, проезжавших на почтовых лошадях, а по другую

сторону этой дороги простирались здания городка Софии, начиная от Гатчинских

ворот до новой дороги в Павловск. Начинаясь у первых военными магазинами и

почтовой станцией, за которыми следовали: и оригинальная площадь с домиками в

восточном вкусе, расположенными в виде театральной сцены, и дом полкового

командира лейб-гвардии гусарского полка, с гауптвахтой, и ряд деревянных

одноэтажных казарм этого полка, с дворами между и позади их, здания Софии

замыкались, наконец, у новой Павловской дороги, против адмиралтейства в саду,

двумя большими домами пансиона, с галереей между ними. ...А кругом расстилалась

широкая... равнина, и совсем на краю Софии, среди поля, возвышался Софийский

собор, построенный императрицей Екатериной II в малом виде по образцу

цареградской Софии»[30].

Часто посещает Царское Село А. И. Тургенев. 17 авг. 1817 г. Тургенев пишет

Вяземскому: «Вместе с двумя Арзамасцами ездил и на поклонение к новорожденному

Арзамасцу Николаю в город Сарское Село и там виделся и говорил с Новосильцевым,

душой Арзамасцем, об Асмодее». 25 августа: «Мы ездили с Батюшковым и Жуковским

вместе в Сарское Село». 23 июля 1818 г.: «Был у Карамзиных в Сарском Селе, где

более нежели когда-либо движения, то есть ажитации, начиная от фрейлин и

генерал-адъютантов до истопников»[31].

4 сент. 1818 г.: «Ездил к животворящему источнику, т. е. к Карамзиным в Царское

Село», где «долго и сильно доносил на Пушкина», который по ночам не спит и

«целый день делает визиты б......»[32].

25 сент.: «Жуковский, Пушкин, брат и я ездили пить чай в Сарское Село, и

историограф прочел нам прекрасную речь»

[33].

20 ноября 1818 г.: «Жуковский, Пушкин, Гнедич, Лунин, барон Шиллинг и я

отправились в Царское Село, где ожидал уже нас хороший обед и батарея

шампанского. Горевали, пили, смеялись, спорили, горячились, готовы были плакать

и опять пили. Пушкин написал improptu, которого послать нельзя...»

[34]

11 июня 1818 г. о Царском Селе: «Тошно с покойным сердцем смотреть на вечные

ажитации тамошних жителей»[35].

Снова «донос» на Пушкина: «Пушкин простудился, дожидаясь у дверей одной б....,

которая не пускала в дождь к себе для того, чтобы не заразить его своей

болезнью. Какая борьба великодушия, любви и разврата!»

[36]

5 авг. 1819 г.: «Я прожил два дня в Царском Селе и Павловске с Карамзиными,

Жуковским... Я люблю Царское Село в отсутствие хозяев: прелести его те же,

ажитации меньше; гуляют, не оглядываясь, и слушают того, кто говорит, без

рассеяния. Все в порядке, и все на месте, и никто не приносит себя в жертву

genio loci. Так сделано посвящение дернового памятника, украшенного бюстом

государя в лицейском (будущем) саду... Вообрази себе двенадцатилетнего юношу,

который шесть лет живет в виду дворца и в соседстве с гусарами, и после

обвиняй Пушкина за его «Оду на свободу» и за две болезни не русского имени.

Возвратимся к царскосельским мудрецам: они блаженствуют, потому что живут с

собой и заглядывают во дворец только для того, чтобы получать там дань

непритворного уважения с одной стороны и, вероятно, зависти—с другой. Вот

тебе письмо от них. Жуковский радуется обхождению государыни с ним, ибо оно

сердечное и искреннее. Пудра не запылила души его, и деятельность его,

кажется, начинает воскресать. Посылаю болтовню о луне и солнце».

19 авг. 1819 г.: «Ввечеру, в Царском Селе, живущие там генерал-адъютанты, граф

Кочубей и другие, дали прекрасный бал, к которому была приглашена павловская и

царскосельская публика и я, как амфибий...»

[37]/

«Освещение китайской ротонды снаружи и внутри было прелестное, угощение также, и

шампанское лилось». В эту же пору «явился обритый Пушкин из деревни и с шестою

песнью». — «Пришли мне своего «Депрео», — пишет Тургенев Вяземскому, —я поеду

читать его в Царском Селе и себе, и тамошним, ибо я нигде столько и так охотно

не читаю и не думаю, как на дороге туда и в садах, там у меня и голова свежее,

и сердце спокойнее»[38].

26 авг.: «Из Царского Села свез я ночью в Павловское Пушкина. Мы разбудили

Жуковского, Пушкин начал представлять обезьяну и собачью комедию и тешил нас до

двух часов утра. Потом принялись мы читать новую литургию Жуковского»

[39].

«Дорогой из Царского Села в Павловск писал он (Пушкин) послание о Жуковском к

Павловским фрейлинам, но еще не кончил. Что из этой головы лезет. Жаль, если он

ее не сносит. Он читал нам пятую песню своей поэмы, в деревне сочиненную. Здесь

возобновил он прежний род жизни. Волос уже нет, и он ходит бледный, но не

унылый»[40].

В 1826 году особый дом в Царском Селе был отведен Н. М. Карамзину. Ю. П. Литта 9

апреля 1816 года писал князю А. Н. Голицыну: «...для такового помещения г.

Карамзина остается там один только кавалерский дом по Садовой улице, противу

дома, занимаемого управляющим Царским Селом, имеющий в нижнем этаже 6 и в

верхнем две комнаты, при коем в недавнем времени выстроены по распоряжению

моему службы и людские. Но как дом сей с прочими таковыми вовсе не омеблирован,

то не угодно ли будет вашему сиятельству отнестись о сем обстоятельстве к г.

обергофмаршалу графу Николаю Александровичу Толстому, ибо без мебелей там жить

Страницы: 1, 2