Курсовая: Государство и церковь

отдел Наркомюста упразд­няется, а его функции передаются Секретариату ВЦИКа.

Так завершилась деятельность «ликвидационного» отдела, который, несмотря на

многие свои недостатки, внес существенный вклад в дело проведения «церковной

политики» Советского государства.

1924—1929гг.

Середина 20-х гг. была переломным временем для страны. Завершилось

восстановление разрушенного в годы гражданской войны и интервенции народного

хо­зяйства. Шел поиск путей и методов строительства со­циализма в одной

отдельно взятой стране. Определи­лись первостепенные практические и

перспективные ша­ги на этом пути. Отлаживался механизм взаимодейст­вия

союзных республик, накапливался опыт работы об­щесоюзных органов управления.

Существенные изме­нения происходят и в духовной сфере, где бурно разви­ваются

различного рода инициативы: возникают рес­публиканские и союзные общества,

союзы, организации, движения культурно-просветительного, спортивно-

оздо­ровительного и научно-технического характера.

Во всех республиках Союза произошли качествен­ные изменения в государственно-

церковных отношени­ях. Во-первых, в основном была выполнена буржуазно-

демократическая программа в части решения «религи­озного вопроса». Во-вторых,

наиболее крупные и влия­тельные религиозные организации провозгласили и

реа­лизовывали в своей деятельности курс политической ло­яльности к советской

власти. В-третьих, накоплен был теоретический и практический опыт

регулирования са­мых различных сторон жизнедеятельности религиозных

объединений, их отношений с государственными, об­щественными, хозяйственными

и иными организа­циями.

Таким образом, объективные условия сложившейся в стране социально-

экономической и политико-идеоло­гической ситуации вызывали потребность и,

более того, необходимость во внесении в «церковную политику» со­юзного

государства определенных изменений. Нужно было отказаться от того, что не

выдержало испытание временем, и, прежде всего, от обусловленных политикой

«военного коммунизма» ограничений деятельности ре­лигиозных организаций;

выработать новые формы и при­емы взаимоотношений государства и церкви. Для

продвижения на этом пути напрашивалось: во-первых, формирование органа,

ведавшего «церковной полити­кой» в общесоюзном масштабе, и во-вторых,

выработ­ка общесоюзного законодательства о религиозных ор­ганизациях.

Но, видимо, в руководстве партии и государства не была в полной мере осознана

необходимость придания государственно-церковным отношениям качественно

но­вого характера, да к тому же эти проблемы были от­теснены на

второстепенный план обостряющимися со­циально-экономическими проблемами в

стране, взаимо­отношениями внутри партийно-государственной «вер­хушки». А

потому потенциальные возможности по конструктивному развитию государственно-

церковных отношений реализованы не были.

Не был сформирован общесоюзный орган, ведавший «церковной политикой». Хотя

Президиуму ЦИКа СССР и было предоставлено право принимать обязательные для

республик решения по принципиальным вопросам деятельности религиозных

объединений и духовенства, но на практике оно реализовывалось очень редко.

Отсутствие союзного закона о религиозных органи­зациях приводило к тому, что

одни и те же вопросы — о порядке и условиях регистрации обществ и групп,

за­крытии культовых зданий, налогообложении духовенст­ва, совершении

богослужений, обрядов и церемоний, осуществлении религиозной пропаганды и т.

д.— разре­шались в республиках не только различными ведомст­вами, но и по-

разному. Отсутствовал и общесоюзный учет религиозных объединений, что не

позволяло пра­вительству объективно оценивать масштабы и значи­мость

процессов среди верующих и духовенства, за­трудняло выработку долговременной

«церковной поли­тики».

В РСФСР, после упразднения V (ранее VIII) отде­ла Народного комиссариата

юстиции, государственную политику в «церковном вопросе» определяли ВЦИК

(прежде всего его Президиум и Секретариат) и Сов­нарком (в лице Объединенного

государственного политического управления и Наркомата внутренних дел).

ВЦИК разрабатывал и принимал законодательные акты, инструкции и циркуляры,

бывшие руководством к действию для местных органов власти, выносил

окон­чательные решения по таким вопросам, как регистра­ция и снятие с

регистрации обществ и групп, закрытие и дальнейшее использование молитвенных

зданий и культового имущества, и некоторым другим.

На НКВД в отношении религиозных организаций возлагались обязанности: общий

надзор за их деятель­ностью, регистрация (в том числе и уставов) и учет;

контроль за исполнением декрета об отделении церкви от государства; выдача

разрешений на проведение съездов; пресечение нарушений законодательства о

ре­лигиозных культах. ОГПУ контролировало политиче­скую сторону деятельности

духовенства и органов цер­ковного управления. Следует добавить, что в

осуществле­нии решений ВЦИКа важную роль играли и другие наркоматы: юстиции,

финансов, просвещения.

Содержание и характер «церковной политики» впря­мую зависели от соотношения

основных сил — ВЦИК, НКВД и ОГПУ. Для 1924—1927 гг. характерно пример­ное

равновесие между этими организациями и степень их влияния на «церковную

политику».

Но постепенно практическое осуществление «церков­ной политики»

сосредоточивалось в руках ОГПУ и НКВД Одновременно вначале происходит едва

замет­ная, а затем все более очевидная переориентация в об­ласти

регулирования жизнедеятельности религиозных организаций в обществе

«строящегося социализма» на меры административно-командные, направленные на

ограничение их деятельности и вытеснение на перифе­рию общественной жизни,

замыкание рамками отправ­ления богослужения, обрядов и церемоний

Инструк­циями ВЦИКа «воспрещалось» на молитвенных собра­ниях «сектантов»

обсуждение экономических, политиче­ских и культурно-просветительных вопросов,

а также «учреждение» детских, юношеских и женских кружков при религиозных

организациях. Устанавливались огра­ничения, а затем и полный запрет на

хозяйственную, благотворительную деятельность.

В начале 1927 г. НКВД предлагает в развитие дек­рета об отделении церкви от

государства разработать новую инструкцию по его применению. Но вскоре это­го

показалось недостаточно, и принимается решение выработать законопроект,

регулирующий деятельность религиозных организаций в РСФСР, но который, будучи

принят ЦИКом и СНК СССР, послужил бы образ­цом для других республик и лег бы

в основу общесо­юзной «церковной политики». В работе над ним, про­должавшейся

до 1929 г., приняли участие Антирелигиоз­ная Комиссия ЦК РКП (б), НКВД, НКЮ,

ОГПУ.

Проект получил название «Положение о культах и культовом имуществе», включая

в себя 33 статьи, оп­ределявшие порядок организации «групп верующих» и их

права, правила пользования культовыми зданиями и имуществом, проведения

религиозных шествий, цере­моний и обрядов; условия строительства новых

молит­венных зданий и проведения церковных сборов.

В статьях первой части проекта закона — «Общие положения» — были изложены

основные идеи ленин­ского декрета об отделении церкви от государства: о праве

граждан исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, о равенстве

граждан независи­мо от их отношения к религии, о праве свободного ис­полнения

религиозных обрядов, о недопустимости ук­лонения от исполнения гражданских

обязанностей в свя­зи с религиозными убеждениями и «возможности» изъя­тия

этого положения по решению суда, о национализа­ции церковного имущества и т.

п.

Однако присутствовали и отклонения от декрета. Например, в статье 6,

касающейся «преподавания ре­лигиозных верований», из ленинской формулировки

бы­ла снята заключительная ее часть, гласившая, что «граждане могут обучать и

обучаться религии частным образом». Тем самым предполагалось ввести запрет на

религиозное обучение (и для взрослых и для детей) в частной, семейной жизни

граждан. Кроме того, проект предусматривал возможность существования

религиоз­ных организаций лишь в одной форме — в виде групп верующих, чья

деятельность связывалась исключитель­но с культовым зданием и совершением в

нем религиозных треб и обрядов. Отныне не допускалась деятель­ность

«церковных и религиозных обществ», ранее дей­ствовавших наравне с частными

(культурно-просвети­тельными, научными и т. п.) обществами, рамки

дея­тельности которых не ограничивались культовым зда­нием.

Вводилось и ограничение на отправление культа и произнесение проповедей,

которые отныне были «свобод­ны» лишь в том случае, если имели «исключительно

ре­лигиозный характер», «не нарушали распоряжения вла­стей» и не были

«направлены против основы диктату­ры пролетариата».

Проект обсуждался в различных центральных ве­домствах, и было признано

«нецелесообразным» выно­сить его на утверждение. В частности, объяснялось это

тем, что «рассматриваемый проект не вносит чего-либо нового в основной закон

от 23.01.18 г. и не выявляет каких-либо особых положений, требующих своего

раз­решения в законодательном порядке». Правда, отмечая слабости проекта,

НКВД не внес конкретных предло­жений по его качественному обновлению, а вновь

пред­ложил ограничиться принятием ведомственной инструк­ции в качестве

«единого руководства по применению и проведению в жизнь закона (декрета) об

отде­лении церкви от государства и школы от церкви». Общая направленность

этой инструкции — введение множества дополнительных, к ранее существовавшим,

ограничений, ужесточение контроля за деятельностью религиозных организаций,

расширение зоны запретов и вместе с тем сужение поля самостоятельности в

действиях верующих и религиозных общин.

Трудно сказать, намеренно или нет, не было замечено тех отступлений от

ленинского декрета, о которых говорилось выше и которые уже содержали в себе

потенциальную возможность «ограничительного уклона» в законодательстве о

культах. Так же как и трудно сейчас определить, почему, подвергая критике

данный про­ект, не было указано на его основную, по моему мне­нию, слабость,

на то, что он не мог стать документом, плодотворно развивающим декрет.

Составители проек­та не смогли (или не захотели) попытаться с учетом новых

общественно-политических условий преодолеть ограниченность декрета, связанную

с конкретно-исто­рическими условиями, в которых он принимался, и по-новому

решить насущные проблемы: о предоставлении религиозным организациям прав

юридического лица, формах и пределах религиозной пропаганды и обучения

религии, о церковной собственности, о месте религиоз­ных организаций в

структуре общества.

Можно предполагать, что неприемлемой казалась сама попытка принятия закона,

ибо к этому времени сформировалось убеждение, что религиозную сферу

предпочтительнее регулировать не через закон, а с по­мощью ведомственных

инструкций и циркуляров.

Обсуждение проекта союзного закона происходило на фоне развернувшейся в

обществе оживленной дис­куссии о перспективах существования религии, о

функ­циях религиозных организации в социалистическом об­ществе, формах и

предназначении «антирелигиозной ра­боты», ее соотношении с общей

идеологической работой, партии и воздействии на процессы секуляризации.

Пред­лагаемые решения этих и подобных вопросов несли на себе отпечаток

сложной общественно-политической си­туации в стране, когда все более

отчетливо проявля­лись отход от ленинской концепции строительства

со­циализма, забвение марксистско-ленинских принципов государственно-

правового регулирования деятельности религиозных организаций.

Ситуация усугубляется, когда в общественное со­знание привносится «теория» об

обострении классовой борьбы в процессе строительства социализма,

размеже­вавшая советское общество на два непримиримых лагеря — пролетариат и

крестьянство, с одной стороны, и «буржуазно-капиталистические слои» - с

другой. Религиозные организации объявляются проводниками бур­жуазного

влияния, агентами «кулацко-нэпманской агентуры». Все чаще звучат утверждения,

что деятели рели­гиозных организации принимают активное участие в

антисоветской работе кулачества, агитируют против сда­чи хлеба государству и

мероприятий по коллективиза­ции и социалистическому переустройству сельского

хо­зяйства. Раздаются призывы бороться с религией не как с «отвлеченной идеей

о Боге», а как с «контрреволюционной силой».

В этих условиях в начале 1929 г в директивных органах сформулировалось мнение

о необходимости вы­работки специального партийного постановления по

«религиозному вопросу», которое одновременно было бы «руководящим документом»

и для государственных органов. Такой подход, по существу, отвергал, делал

не­нужным союзное законодательство о религиозных культах, хотя и сохранял за

республиками право на при­нятие республиканских законов «о религии и церкви».

В феврале 1929г. за подписью секретаря ЦК ВКП (б) Л. Кагановича в

республиканские, краевые, областные, губернские и окружные партийные комитеты

рассылается письмо ЦК ВКП (б) «О мерах по усилению анти­религиозной работы»

(принято 24.01.29 г.). В нем была предпринята попытка проанализировать

ситуацию, сло­жившуюся в стране в религиозной сфере, выявить успехи и неудачи

антирелигиозной работы; наметить ближ­ние и перспективные цели и задачи в

данной области партийных, государственных, хозяйственных и общест­венных

организаций.

В письме констатируется, что в стране активно раз­вивается «процесс изживания

религиозности», который, однако, «тормозится», во-первых, недостаточным

внима­нием к этой работе со стороны «партийцев, комсомоль­цев, членов

профсоюза и др. советских организаций», а во-вторых, оживлением деятельности

религиозных орга­низаций, их стремлением приспособиться к новым со­циальным

условиям. Обосновывая необходимость пре­одоления этих «тормозов» в

антирелигиозной работе, составители письма обращаются к характеристике

по­литических позиций религиозных организаций. При этом они, исходя из

постулата об обострении классовой борь­бы в ходе социалистического

строительства, зачисляют духовенство, активных рядовых верующих, органы

цер­ковного управления и религиозные организации в разряд противников

социализма. Им предъявляются обвинения в «мобилизации» реакционных и

малосознательных эле­ментов в целях «контрнаступления на мероприятия

советской власти и компартии».

Присутствует в письме и упоминание о недопустимости применения в отношении

религиозных организа­ций и верующих «административных мер», «поверхностной

клерикальной борьбы с попами», но это не более чем проформы ради. И в этом

достаточно убедиться, об­ратившись к тем конкретным задачам, которые ставятся

перед партийными, государственными, хозяйственными и общественными

организациями.

Спущенное на места письмо, по сути своей, развяза­ло руки местным работникам,

санкционируя «силовое» давление на религиозные организации. И все это под

аккомпанемент высказываний о контрреволюционном характере религии и смыкании

религиозных организа­ций с контрреволюционными организациями. И все это

утверждалось вопреки заявлениям руководителей рели­гиозных организаций о

лояльности к советской власти, которые теперь «подавались» общественному

мнению как «прикрытие» их подлинных антисоветских настрое­ний и действий.

Что касается верующих и их руководителей, то они мгновенно отреагировали на

изменившуюся ситуацию. К примеру, Всесоюзный совет евангельских христиан

(Ленинград) писал в феврале 1929 г. в ЦИК СССР: «Мы получаем с мест целый

поток писем, телеграмм и сообщений всякого рода, из которых видно, что на

наши общины и их членов предпринят определенный нажим административного

характера в различных на­правлениях».

Популярна стала и практика проведения сходов, собраний, митингов, на которых

простым большинством голосов, зачастую в отсутствие «заинтересованной

стороны», принимались решения, быть или не быть дейст­вующей церкви, мечети,

синагоги, молитвенному дому в населенном пункте. Вот типичная для тех лет

выписка из протокола рабочего собрания фабрики «Красный Октябрь»

(Средневолжская область), состоявшегося 15.03.29 г.: «Слушали: О закрытии

церкви. Постановили: ...Считаем, что церковь, как рассадник религиозного

дурмана, нам не нужна... Поручаем горсовету и прочим организациям немедленно

церковь закрыть, помещение же церковное использовать под школу.

6 апреля 1929 г. в справке НКВД о религиозной ситуации в стране,

представленной в ЦК ВКП(б), утверждалось, что «религиозники» организуют

антисоветские выступления масс, прежде всего крестьянства; оказывают

«давление» на низовые местные органы власти при перевыборах в Советы; создают

подпольные контр­революционные организации; распространяют антисо­ветские

листовки, терроризируют активистов-безбожни­ков и поддерживают движение за

открытие и построй­ку церквей.

Однако при знакомстве с фактическим обоснована ем как этого, так и других

документов бросается в гла­за случайность фактов, их «мелкость», заданность

выводов. Единичные примеры деятельности конкретных священников подаются как

явление организованного со­противления, законные требования верующих об

откры­тии и строительстве церквей, проведении религиозных шествий и т. п.

расценивается как антисоветская дея­тельность.

ПОСТОЯННАЯ КОМИССИЯ ПО ВОПРОСАМ КУЛЬТОВ

ПРИ ПРЕЗИДИУМЕ ВЦИК (1929-1934 гг.)

8 апреля 1929 г. Президиум ВЦИК принимает по­становление «О религиозных

объединениях» , которое, хотя и подвергалось в дальнейшем уточнению,

редакти­рованию, дополнению, но в целом сохранялось как дей­ствующее вплоть

до 1990 г. Оно законодательно закре­пило ставшее к этому времени

господствующим мнение о том, что религиозные общества не вправе занимать­ся

какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлет­ворением религиозных

потребностей верующих, и преи­мущественно в рамках молитвенного здания, что

сле­дует «вытеснить» религиозные объединения из всех сфер общества, где до

этого они имели право действовать, и запретить им какой-либо вообще «выход» в

общество. По сути, религиозные общества превращались в «ре­зервации» для

исповедующих те или иные религиозные убеждения граждан. Одновременно

деятельность их обставлялась множеством ограничительных и жестко

регламентирующих условий.

Справедливости ради надо отметить, что Постанов­ление несло в себе и

позитивное содержание, отвергая некоторые ошибочные предложения, заложенные в

про­ект союзного законодательства о культах, определяя условия образования и

функционирования религиозных об­ществ, совершения обрядов и треб и т. п. Но,

к сожа­лению, очень скоро выяснилось, что многие из этих позитивных статей в

условиях развертывающегося про­цесса «изгнания религии» из общества не

реализовыва­лись на практике.

Одновременно Президиум ВЦИК на заседании 8 ап­реля 1929 г. для рассмотрения

вопросов, связанных с деятельностью религиозных объединений, образовал

По­стоянную комиссию по вопросам культов под председа­тельством П. Г.

Смидовича и в составе представителей таких ведомств, как НКВД, Наркомюст,

Наркомпрос, ВЦСПС и уполномоченного ОГПУ при СНК РСФСР. На деятельности этой

комиссии мы еще подробно оста­новимся, а сейчас посмотрим, как установки

письма Л. Кагановича сказались на государственной политике в «религиозном

вопросе».

На состоявшемся в мае 1929 г. XIV Всероссийском съезде Советов наряду с

задачами социально-экономи­ческого и культурного развития страны много

внимания было уделено «религиозному вопросу». В докладах председателя

Совнаркома РСФСР А. И. Рыкова о пя­тилетнем плане развития РСФСР и Наркома по

про­свещению А. В. Луначарского о задачах культурного, строительства этой

теме уделялось особенно много ме­ста. Оба они исходили из посылки, что в

обострившей­ся классовой борьбе «религия и церковь» оказываются на стороне

антисоциалистических сил. А. И. Рыков го­ворил, характеризуя обстановку в

обществе: «Остатки капиталистических классов — кулаки в деревне, нэп­маны в

городе и представители старой идеологии, идеологии рели­гиозного дурмана и

частной собственности среди интеллигенции — оказывают и будут оказывать

всяческое сопротивление делу орга­низации нового общества. Отсюда то

обострение классовой борьбы, которое мы переживаем в настоящее время. Любое

затруднение, встречающееся на нашем пути, классовый враг, конечно,

исполь­зует для борьбы с диктатурой пролетариата и для того, чтобы создать

щель и разлад в союзе рабочего класса с крестьянством».

Еще более резко говорил о месте и роли религии и церкви А. В. Луначарский. По

его мнению, культурное строительство должно сопровождаться борьбой «с дву­мя

главными нашими культурными врагами, со всевозможными церквами и религиями, в

каких бы то ни бы­ло формах». И далее: «Это — враг социалистического

строительства, и он борется с нами на культурной поч­ве. Школа и все

культурные учреждения — батареи, которые обращены против религии со всеми ее

ужасами, пакостями, со всем позором узкого национализма, особенно

сказывающемся в антисемитизме». Луначарский видел «опасность» не столько со

стороны русского пра­вославия, сколько со стороны «реформированной рели­гии»—

сектантства, а потому требовал, чтобы «все на­ши культурные учреждения, от

школы до театра, от академии наук до изб-читален, должны рассматривать­ся

нами как работающие на фронте отражения рели­гиозной опасности и вместе с тем

как средство излече­ния масс от этой дурной болезни».

Но конечно, в выступлениях А. И. Рыкова и А. В. Луначарского была не только

дань «конъюнктуре» идео­логических установок. Они предупреждали от

поспешности в «антирелигиозной работе», от увлечения при­нудительными

административными мерами, настаивали на необходимости безусловного соблюдения

недавно принятого закона о культах.

Первая, обязательная, часть их выступлений нашла горячую поддержку, ибо

соответствовала настроениям делегатов, и они со своей стороны призывали:

усилить борьбу за закрытие церквей, изымать культовые здания под социально-

культурные нужды, бороться с престоль­ными праздниками, «поповским» и

«религиозным дурманом», сокращать тиражи религиозной литературы, поддерживать

коллективные обращения «активистов» о закрытии церквей, не позволять

ремонтировать культовые здания, не поддерживать просьбы верующих об

оставлении в их пользовании зданий, снимать колокола. Однако вторая часть —

защита прав и инте­ресов верующих и религиозных организаций — вызвала со

стороны некоторых участников съезда резкое неприятие.

К примеру, представитель Владимирской области Никитин заявил:

На съезде был совершен еще один шаг от демокра­тии к законодательному

закреплению административ­ного диктата в отношении религиозных организаций.

Съезд изменил статью 4 Конституции РСФСР. Вместо признания за гражданами

«свободы религиозной и ан­тирелигиозной пропаганды» отныне статья 4

гарантиро­вала лишь «свободу религиозных исповеданий и анти­религиозной

пропаганды». В стенограммах съезда не содержится какого-либо развернутого

объяснения при­чин, побудивших к этому изменению. Лишь указыва­лось, что

поправка «вносится в целях ограничения рас­пространения религиозных

предрассудков путем пропа­ганды, используемой весьма часто в

контрреволюцион­ных целях».

Стоит еще раз подчеркнуть, что данный тезис был намеренно неверен. Слов нет,

отдельные факты наруше­ний законов со стороны верующих и духовенства были, но

сами документальные материалы тех лет, сохранившиеся в архивных фондах НКВД,

не дают оснований говорить о наличии со стороны религиозных организаций

какого-либо организованного и целенаправленного политического противодействия

советской власти. Не было организации, ставящей задачу ее свержения.

На­оборот, практически религиозные организации всех кон­фессий делали

неоднократные заявления о политической лояльности. Под «контрреволюционные

деяния» были умышленно отнесены требования верующих обеспечить им условия

отправления религиозных потребностей.

В июне 1929 г состоялся II съезд Союза воинствующих безбожников, определивший

антирелигиозную борьбу как один из важнейших участков классовой борьбы, одну

из важнейших сторон социалистического наступления как в городе, так и в

деревне. Лозунгом антирелигиозного движения стал призыв: «Борьба с религией —

есть борьба за социализм». О содержательной стороне его можно судить, в

частности, по выступлению Н. И. Бухарина на этом съезде:

«Борьба с религией стоит в порядке дня, она актуальна. Она актуальна и с

фронт классовой борьбы».

Летом 1929 г. ситуация резко изменилась. Наиболее нетерпеливые советские

работники, активисты «антире­лигиозного движения» осуществляли на местах

массо­вое закрытие церквей, игнорируя настроения и пожела­ния верующих, с

издевательством над их чувствами и надругательствами над предметами культа. И

все это подавалось как «проявление революционной активно­сти», как исполнение

желания масс «покончить со всем, что напоминает о религии». А право и желание

неве­рующего большинства рассматривалось как достаточ­ное основание для

проведения подобного курса. Ведь нельзя же в самом деле, утверждали

«активисты», при­нимать во внимание настроение меньшинства, да еще, как

правило, представляющего из себя «чуждый эле­мент», «врагов», лиц, не

желающих идти в колхоз.

Взрыв «антирелигиозной активности» серьезно отразился на социально-

политической ситуации в стране, особенно в деревне: недовольство и протест со

стороны верующей части населения, а в ряде районов — воору­женные

столкновения, перераставшие в локальные вос­стания. Стремясь выправить

ситуацию, ЦК ВКП(б) в июне — июле направляет в партийные органы на места

специальный циркуляр «О тактичном подходе в деле закрытия церквей» ;(подписан

В. М. Молотовым). И хо­тя в нем ЦК «категорически» предложил всем партийным

органам «повести решительную борьбу с извращениями в практике закрытия

церквей и других молит­венных домов», содержащиеся в нем правильные при­зывы,

указания и предложения существенно на улучше­ние обстановки в «религиозном

вопросе» не повлияли. На местах предпочитали быть подвергнутыми критике за

поспешное, с нарушением закона проведенное закры­тие молитвенных зданий, чем

быть уличенными в от­ступлении от «идеологических установок» партии на

«противоборство» с религией. Ведь это автоматически зачисляло «сомневающихся»

и «колеблющихся» в раз­ряд лиц, отвергающих «генеральную линию» партии,

грозило им зачислением в разряд «внутренних врагов» партии, проявляющих

«оппортунизм» и «примиренчест­во» в борьбе с «религиозной идеологией» —

«важнейшим препятствием на пути социалистического переустройст­ва и

преодоления буржуазного и мелкобуржуазного влияния на трудящиеся массы».

Да и как было «устоять» местным партийным работникам, если председатель

Антирелигиозной комиссии ЦК ВКП(б) Е. М. Ярославский отстаивал и проводил в

жизнь «антирелигиозную политику», главным содер­жанием которой было суживание

круга деятельности религиозных организаций всех течений, сведение ее

исключительно к отправлению религиозной обрядности, максимальное сокращение

количества духовных учебных заведений и учащихся в них, монастырей и числа

монашествующих в них, сокращение тиража религиоз­ных изданий, а также

количества религиозных съездов и т. д. и т. п. Такие направленность и

содержание «церковной политики» партии и государства отстаивал Е. М.

Ярославский и в своих обращениях в Политбюро ЦК, и получал одобрение. В этих

условиях немногие от­важивались спорить с «главным антирелигиозником» Но

такие люди были. К примеру, П. Г Смидович, ко­торый в письме Е. М.

Ярославскому в связи с обсуждением итогов II съезда Союза воинствующих

безбожни­ков следующим образом выразил свое видение характе­ра

«антирелигиозной деятельности»:

«Приписать правому оппортунизму терпимость к религии и ре­лигиозным

пережиткам — значит вызвать целый ряд недоразуме­ний. Нетерпимостью к религии

определить курс партии — это дать возможность прийти к заключению, что курс

партии меняется, что начинается период открытого гонения на «религиозные

убеждения»

Этот курс «нетерпимости» будет проводить многомиллионная массовая организация

Союза Воинствующих Безбожников, которая должна «превратить антирелигиозную

работу в широкое массовое движение».

А между тем именно в антирелигиозной работе, прежде всего важно качество, а

между тем именно качество работы Союза Во­инствующих Безбожников подкузьмляет

нашу политику.

Выше описанные перспективы грозят такому понижению каче­ства, что политика в

этом деле полетит окончательно к черту, не говоря уже о тактике. Циркуляр ЦК

«О тактичном подходе от 5.06.29 г.», который безбожниками и теперь, до

осуществления вы­шеуказанных перспектив, в жизнь редко проводится. И теперь

уже движение Воинствующих Безбожников часто выливается в формы стихийные и не

считается с рамками революционной законности».

Очень скоро опасения и предвидения П. Г. Смидовича оправдались. Трудности,

выявившиеся осенью в ходе кампании по хлебозаготовкам и по мере

развер­тывания коллективизации, были отнесены на счет «ку­лацких элементов» и

«служителей культа». Организуя и проводя кампании массового закрытия и сноса

куль­товых зданий, прибегая к мерам административного ограничения

деятельности религиозных организаций и ду­ховенства, местные партийные и

советские органы стре­мились заручиться «поддержкой» центра. В адрес ВЦИК и

его Комиссии они направляют многочислен­ные обращения, в которых требуют

изменения Закона 1929 г., упрощения порядка закрытия культовых зда­ний и

снятия с регистрации религиозных обществ, предоставления обл(край)исполкомам

права окончатель­ного решения этих вопросов, особенно и прежде всего в

районах «массовой коллективизации». Об аргумента­ции и настроении тех лет мы

можем судить по письму административного отдела Дальневосточного краевого

исполнительного комитета в НКВД (12.10.29 г.):

«Несомненно, что между верующими и неверующими в период обсуждения вопроса о

здании церкви происходит борьба и, подчас, довольно значительная. Чаще всего

на общих собраниях она закан­чивается победой неверующих и дело направляется

дальше. Вот тут и особенно важно, чтобы дела разрешались возможно скорее и

тем создавалось и упрочивалось то положение в глазах трудя­щихся, что

Советская власть идет немедленно навстречу во всех их культурных начинаниях.

Отсюда видно, что затяжка в разре­шении дел создает как раз обратное

положение и дает возможность церковникам демонстрировать перед населением

свою якобы силу и значение в глазах органов власти. Насколько это выгодно,

оче­видно само собою...».

В своих обращениях в высшие инстанции местные органы власти, кроме упрощения

порядка закрытия церквей, требовали и введения таких мер, как ограни­чение

разъездов служителей культа, запрещение подворного обхода для сбора денег и

религиозных съездов и собраний вне молитвенных зданий, закрытие «церковных

библиотек» и изъятие лишней литературы в маку­латуру, ограничение

деятельности епархиальных (и им подобных) управлений и постепенное их

закрытие. Под­черкнем, что как эти, так и другие подобные предло­жения по

ограничению деятельности религиозных орга­низаций вносились в центральные

органы зачастую со ссылкой на измененную ст. 4 Конституции РСФСР. По их

мнению, если гарантированная ранее конституцией «свобода религиозной

пропаганды» включала в себя признание за ними подобного рода деятельности, то

«свобода исповеданий» ее уже не допускала. К приме­ру, административный отдел

НКВД Крымской АССР, ставя вопрос о запрещении религиозных съездов, прямо

писал, что «статья 4 Конституции имеет в виду уничтожение религии», а

«свободу исповеданий» нужно рас­сматривать лишь как «терпимость» к культовой

дея­тельности, ограниченной церковным зданием.

НКВД поддерживал подобные настроения, и в своих инструкциях местным органам

НКВД и советским работникам указывал на необходимость активизации работы на

«религиозном фронте». В циркуляре председа­телям исполкомов Советов всех

ступеней (16.11.1929г.) отмечалось:

«При намечающейся активизации религиозных объединений, за­частую

сращивающихся с контрреволюционными элементами и ис­пользующими в этих целях

свое влияние на известные прослойки трудящихся, надзору за деятельностью этих

объединений должно быть уделено серьезное внимание. Между тем в адморганах

это дело находится часто в руках технических сотрудников, недоста­точно

ориентирующихся в тех важнейших политических задачах, ко­торые преследуются

этой работой. В результате адморганы допус­кают положение, при котором

религиозные объединения в своей деятельности выходят за пределы,

установленные для них законом, предъявляя тенденцию участвовать в

общественной жизни, иногда прикрывая нарушение закона «желанием содействовать

мероприя­тиям советской власти». Каждая ошибка, допущенная адморганами в этом

вопросе, широко используется церквами для усиления своего влияния на массы и

подрыва авторитета советской власти».

Так заканчивался 1929 год, похоронивший идею де­мократизации и

усовершенствования законодательства о культах.

Начавшийся 1930 год характеризовался продолже­нием «натиска» на религию и

церковь. На местах пар­тийные и советские работники, стремясь ускорить

про­цесс «изживания религии», прибегали повсеместно к не­законным

административным мерам: закрывали церк­ви, изымали культовое и иное

имущество, арестовыва­ли служителей культа и не допускали их на «свою»

территорию, снимали колокола и изымали у верующих иконы из домов, запугивая

введением специального на­логи на них.

Комиссия не могла долго «игнорировать» требова­ния местных партийных и

советских органов, которым даже закон 1929 г, показался недостаточно жестким.

Под давлением сложившихся обстоятельств она на за­седании 6 февраля 1930 г.

принимает решение: «При­знать, что в связи с развертыванием кампании по

за­крытию молитвенных зданий закон об отделении церкви от государства от 8

апреля 1929 г. подлежит пере­смотру в сторону упрощения процесса закрытия и

уве­личения радиуса прихода». Тогда же право окончатель­ного решения вопроса

о закрытии культовых зданий бы­ло передано краевым и областным Советам, что,

ко­нечно, развязывало «местную инициативу» и вместе с тем в значительной

степени ограничивало возможности Комиссии по контролю за соблюдением законов,

пре­вращало ее в «регистратора» и «свидетеля» процесса «изживания

религиозности».

Еще одним откликом на «злобу дня» стало поста­новление ЦИКа и СНК СССР «О

борьбе с контррево­люционными элементами в руководящих органах рели­гиозных

объединений» (11.02.30 г.), принятое, как ут­верждалось в документе, в «целях

борьбы с попытками враждебных элементов использовать религиозные объединения

для ведения контрреволюционной работы» Правительствам союзных республик было

предложено при регистрации органов церковного управления исключать из них

«кулаков, лишенцев и иных враждебных советской власти лиц» и отказывать в

регистрации тем религиозным объединениям, где не соблюдено данное условие.

К весне 1930 г. ситуация в «религиозном вопросе» была критической. Уже нельзя

было «не замечать», что коллективизации повсеместно сопутствовало

«раскула­чивание» служителей культа, неправомерное закрытие церквей и

молитвенных домов. На духовенство и наиболее активных верующих обрушились

судебные и вне­судебные расправы. Это вызвало в ряде районов страны волну

недовольства и возмущения и верующих и неверующих. Как отмечалось в

информациях работников НКВД с мест, нередко они носили «характер массовых

выступлений», в которых принимали участие «середня­ки, бедняки, женщины,

демобилизованные красноармейцы и даже представители сельских властей».

О нарастании в обществе настроений в поддержку и защиту попираемых религии и

церкви НКВД сооб­щал в высшие государственно-партийные инстанции:

«Поступившие от административных управлений краев и обла­стей сведения о

подъеме антирелигиозного настроения, связанные с сообщением о чрезвычайно

быстром темпе коллективизации сель­ского хозяйства, прекратились одновременно

с прекращением пре­увеличенных сведений о все ускоряющемся темпе устремления

ши­роких середняцких масс в колхозы, под очевидным влиянием начавшейся

ликвидации перегибов. Если осенью 1929 г, и прошлой зимой сводки пестрели

донесениями об огромном количестве постановле­ний общих собраний граждан о

ликвидации религиозных обществ, закрытии зданий культа, запрещении

колокольного звона, то с фев­раля—марта текущего года мы имеем совершенно

обратное поло­жение- донесения из ряда мест говорят об отливе середняков из

колхозов, сопровождающемся серьезным движением за открытие церквей,

возвращение снятых колоколов, освобождение высланных служителей культа. Если

до этого в административные отделы по­ступило большое количество ходатайств

об оформлении закрытия церквей, то теперь усилилось поступление заявлений с

просьбой об открытии церквей, о разрешении религиозных шествий и т. п.».

Из всего этого становится понятным, почему в из­вестном постановлении ЦК

ВКП(б) «О борьбе с иск­ривлениями партийной линии в колхозном движении»

(14.03.30 г.) содержится требование «решительно пре­кратить практику закрытия

церквей в административ­ном порядке». Не остался в стороне и ВЦИК,

напра­вивший в адрес местных органов власти секретный циркуляр с осуждением

административных перегибов. Сколь ни широко была распространена практика

административного давления на религиозные организа­ции, все же нельзя не

видеть, что и тогда, в чрезвычай­но сложных обстоятельствах, в партии и

государствен­ном аппарате были силы, выступавшие против дефор­мации

ленинского учения о социализме, делались по­пытки привлечь внимание

руководства партий и стра­ны к неблагополучной обстановке в государственно-

церковных отношениях, к ошибкам антирелигиозного дви­жения. И роль Комиссии

здесь была очень заметна, После того как в 1930 г. были упразднены союзные,

республиканские (в том числе и автономные) Наркома­ты внутренних дел,

Комиссия оставалась единственным государственным органом, на который

возлагалась «обязанность общего руководства и наблюдения за правильным

проведением в жизнь политики партии и правительства в области применения

законов о куль­тах на всей территории РСФСР». Аналогичные Комис­сии

образовывались при Президиумах ЦИКов АССР, краевых и областных -исполкомов,

горсоветов, а при необходимости — районных исполкомов. Как правило, их

возглавлял один из членов Президиума, а в состав входили представители

прокуратуры, органов просвещения и отделов народного образования, других

заинтересованных ведомств и организаций. В практической деятельности

центральная и местные комиссии по вопросам культов руководствовались

инструкцией «О порядке проведения в жизнь законодательства о культах», в

которой были определены их права и обязанности. В частности, им

предоставлялось право давать разъяснения советским и иным органам по

«религиозным вопросам», рассматривать жалобы верующих и вести общий учет

религиозных объединений и одновременно требовать от них предоставления

статистических, финансово-хозяйственных и иных необходимых сведений, отменять

постановления местных и центральных органов власти и заслушивать их на

Комиссии по вопросам культов. Ведомства и организации республики к тому же

обязывались предварительно согласовывать с Комиссиями все планируемые

мероприятия, так или иначе связанные с деятельностью религиозных объединений,

а постановления и требования Комиссий были обязательны для них. Но, как мы

уже показали выше, реализовывать свои права и обязанности Комиссии

приходилось в очень сложных обстоятельствах, сталкиваясь с противодействием и

в центре и на местах, да и просто с игнорированием со стороны партийно-

советского аппарата. И все же Комиссия боролась. Можно в подтверждение этого

охарактеризовать некоторые из направлений ее деятельности.

Соприкасаясь с реальной религиозной обстановкой в стране, анализируя

информацию с мест о практике проведения в жизнь положений и норм

постановления «О религиозных объединениях», Комиссия оперативно информировала

центр о выявляемых нарушениях, вносила предложения по урегулированию

конфликтных ситуаций. Так было, когда в районах «сплошной коллекти­визации» в

отношении служителей культа применялись такие противозаконные меры, как

«раскулачивание», выселение с места жительства, посылка на лесозаготовки и

другие трудовые повинности, чрезмерное налогообложение. Комиссия настояла на

принятии специаль­ного циркуляра в адрес местных советских органов, в котором

осуждалась подобная практика и предписывалось не принимать «вопреки законам

никаких мер, специально направленных против служителей культа, и чтобы не

допускалось действий, связанных с оскорблением чувств верующих».

И действительно, на какое-то время процесс закры­тия церквей и молитвенных

зданий несколько приостановился. Комиссия отменяла несправедливые решения.

Только в Московской области к июню 1930 г. верующим было возвращено 545

культовых зданий, так было и в ряде городов: Вятке, Чите, Ленинграде,

Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани, Свердловске и т. д. Нередко Комиссия

обязывала местные власти привлекать к уголовной или административной

ответственности должностных лиц, нарушивших закон.

Комиссия, как никакой другой орган, могла опера­тивно оценить, какие из

принимаемых законов, инст­рукций и циркуляров, регулирующих сферу

деятельности религиозных организаций и духовенства, требуют срочной

корректировки или даже отмены. И об этом она вносила свои предложения в

центральные органы.

Специальным циркуляром Наркомфина, устранял волюнтаризм и «местное

творчество», в действовавший ранее порядок налогообложения были внесены

изменения: определен точный перечень обязательных платежей и их размеры;

возвращались религиозным обществам ранее излишне начисленные суммы платежей;

не допускалось до особого решения исполкома местного Совета опечатывание

молитвенных домов и наложение штрафов и ареста на имущество членов

религиозного общества за неуплату налогов в срок.

Комиссия была органом, куда стекались многочисленные жалобы и обращения

верующих и духовенства в связи с нарушениями законодательства о культах

Собранные все вместе, они свидетельствовали о том, что речь идет не о частных

фактах нарушения законов, в установившейся практике беззакония в отношении

верующих и религиозных организаций. Многие из жалоб Комиссия направляла для

проверки и реагирования в центральные партийные и советские инстанции, в

пра­воохранительные органы. По многим она вела многолетнюю переписку с

местными властями, пресекая или предотвращая их незаконные действия. Немало

из них П. Г. Смидович, многие годы работавший бок о бок с М. И. Калининым -

председателем ВЦИКа, передавал ему их, что называется, напрямую, ища

поддержки и соучастия в разрешении. Отличительная черта письменных обращений

П. Г. Смидовича - правдивость информации, отсутствие какого-либо стремления

«смазать» ситуацию, приукрасить реальность. В мае 1930 г. П. Г. Смидович

принимал председателя Центрального духовного управления мусульман в Уфе

муфтия Р. Фахретдинова, который представил доклад о ситуации, сложившейся в

мусульманском культе. В нем сообщается о закрытии мечетей, о наложении

непосильного налога, штрафах и арестах за их неуплату, о «раскулачивании»

служителей культа, их высылке на принудительные работы, арестах, конфискации

личного имущества, об изъятии у верующих Корана и других религиозных книг,

запрещении молитвенных собраний и т. д.

И хотя властных полномочий для положительного разрешения подобных обращений у

«всесоюзного ста­росты» к тому времени явно не хватало, а авторитет

«партийных установок» был несравненно выше законов государства, все же М. И.

Калинин как в этом, так и в других эпизодах вступался за верующих. Вполне

со­глашаясь со П. Г. Смидовичем о необходимости «опираться» на партийные

органы, М. И. Калинин сам об­ращается «по инстанциям», с просьбой в

«партийном порядке» рассмотреть ситуацию в «религиозном вопросе».

Комиссия информировала директивные органы о манипуляциях со статистикой,

получивших широкое хождение в краях и областях республики в целях со­крытия

фактов администрирования. Убедившись, что доставшаяся от НКВД в 1930 г.

религиозная статисти­ка не отражает реального положения, она стремилась

провести полный учет всех действовавших религиозных объединений, потребовав

от республиканских (автоном­ных), краевых и областных комиссий предоставления

отчетов. Однако Комиссия столкнулась с рядом трудно­стей. Местные органы под

всяческими предлогами не да­вали такой отчетности, или представленная ими

стати­стика вызывала серьезные сомнения в ее достоверно­сти, чаще всего в ней

не указывались те культовые здания, которые были закрыты административным

путем, в обход существующего порядка. Информируя о создавшейся ситуации ЦК

ВКП(б) (декабрь 1933 г.), Комис­сия привела следующий пример. В 1931 г. в

Ленинградской области было учтено 2343 общества, а в 1932 г. их оставалось

уже 1988, т. е. уменьшение составило 355 единиц, тогда как за этот период

ВЦКом было утверждено закрытие лишь 32 церквей. Таким образом, только за год

в области, по существу, беззаконно за­крыли 323 молитвенных здания.

К сожалению, такое соотношение «законной» и «незаконной» практики характерно

было и для многих других регионов РСФСР. Пыталась Комиссия и непосредственно

воздействовать на республиканские (авто­номные), краевые и областные Советы и

их комиссии по культам. В этих целях ввела практику заслушивания на своих

заседаниях наиболее «отличившихся». В декабре 1932 г., к примеру, отчитывался

Горьковский крайисполком, который за 1930—1932 гг. закрыл 305 молитвенных

зданий, из которых, по рассмотрению жалоб верующих, ВЦИК постановил вернуть

как неза­конно закрытые — 119.

И все же, как ни стремилась Комиссия выправить ситуацию в религиозной сфере,

ей этого не удавалось. Начиная с 1933 г. ее правозащитные усилия все чаще

становятся лишь эпизодами, которые тут же «перекры­вались» все новыми и

новыми отступлениями (зачастую вынужденными) перед теми силами в

государственно-партийном аппарате, что ориентировались в решении

«религиозного вопроса» на административный диктат. К примеру, в феврале 1933

г. Комиссия по настоянию представителя ГПУ приняла постановление «О

состоя­нии религиозных организаций». В нем утверждалось, что перед лицом

«консолидирующегося контрреволюци­онного актива в рамках религиозных

организаций» не­обходимо «удвоить бдительность», «провести решитель­ную линию

по сокращению возможности влияния слу­жителей культа в массах трудящихся».

Подобные при­зывы «переводились» органами власти на местах в дей­ствия по

сокращению числа религиозных обществ и групп, монастырей, духовных учебных

заведений, по ограничению деятельности служителей культа. Одно­временно все

они в большей степени оправдывали на­саждавшиеся в обществе подозрительность

и враждеб­ность в отношении духовенства. В этих условиях деятельность местных

Комиссий все более свертывается, они превращаются в бюрократическую

инстанцию, лишь «проштамповывающую» решения местных властей по закрытию

культовых зданий, придавая видимость за­конности этим решениям.

Единственно возможным выходом из создавшегося положения было, по мнению П. Г.

Смидовича, создание общесоюзного органа, ответственного за «церков­ную

политику», принятие общесоюзного акта по регу­лированию деятельности

религиозных организаций. В январе 1934 г. в записке в Президиум ЦИК СССР он

отмечает ненормальность сложившегося положения, ког­да в республиках не было

единства в решении одних и тех же вопросов, связанных с законодательством о

религиозных культах, как не было и единой системы органов, отвечающих за

проведение этого направления советской работы. И предлагает «расширить

деятель­ность постоянной культовой комиссии при Президиуме ВЦИК, развернув ее

в орган союзного значения при Президиуме ЦИК Союза ССР».

ПОСТОЯННАЯ КОМИССИЯ ПО КУЛЬТОВЫМ ВОПРОСАМ

ПРИ ПРЕЗИДИУМЕ ЦИК СССР (1934—1938 гг.)

В апреле 1934 г. на объединенном заседании секретариатов ЦИК СССР и ВЦИК

принимается решение об образовании при Президиуме ЦИК СССР Постоянной

комиссии по культовым вопросам, и уже в мае под председательством П. Г.

Смидовича она приступила к своей деятельности. В состав союзной Комиссии

вошли представители союзных республик, Верховного Суда и Прокуратуры СССР,

НКВД, ВЦСПС, ЦК ВКП(б), Института философии Комакадемии, Центрального совета

Союза воинствующих безбожников. В круг дел Комис­сии включалось: разработка

проектов постановлений по вопросам, связанным с деятельностью религиозных

ор­ганизаций, рассмотрение жалоб и заявлений верующих и религиозных

организаций, учет религиозных обществ, групп и духовенства, разъяснения и

толкование норм законодательства о культах, координация и контроль за

деятельностью республиканских и иных комиссий по культовым вопросам и т. д.

Аналогичным образом формировались и определялись права и обязанности

ко­миссий по культовым вопросам при Президиумах союз­ных ЦИКов.

Уже на первом своем заседании Комиссия определи­ла в качестве основных

задачи: 1) признать необходи­мым введение единой практики и единых методов в

работе культовых комиссий союзных республик, учтя при этом опыт работы

Постоянной культовой комиссии при Президиуме ВЦИК; 2) разработать единый для

всего СССР закон о религиозных объединениях...

Непросто складывались отношения Комиссии с ЦИКами союзных республик и их

комиссиями. Стремясь выработать общую точку зрения на «церковную политику» и

скоординировать совместные усилия, центральная Комиссия во второй половине

1934 г. заслушивает на своих заседаниях отчеты представителей Украины,

Белоруссии, Узбекистана, Армении, Грузии. Дости­гается договоренность

совместно участвовать в работе над проектами союзного закона о культах,

регулярно обмениваться информацией о религиозной ситуации, принимаемых

правовых актов по регулированию дея­тельности религиозных организаций и

духовенства. Были выработаны порядок и условия рассмотрения материалов о

закрытии культовых зданий и коллективных жалоб верующих. Право окончательного

решения по этим вопросам закреплялось за Президиумом ЦИК Союза ССР, а

материалы на его рассмотрение поручалось вносить Центральной комиссии.

Последняя и действовала соответствующим образом, немало дел возвращая в

республиканские ЦИКи, указывая на противозаконность принятых ими решений и

требуя их пересмотра. В феврале 1936 г. П. А. Красиков в письме в ЦИК

Бе­лоруссии пишет:

«При ознакомлении с поступившими к нам делами мы столкнулись с фактами

закрытия молитвенных зданий без учета того, что остается большое количество

верующих, не освободившихся от религиозных пережитков, которые жалуются

нам... В г. Витебске из 10 церквей закрыта последняя к ближе 50 км

действующих церквей нет. Молитвенные здания облагаются финплатежами не по

циркуляру НКФ СССР № 68, а кому как вздумается. Также произвольно облагаются

и служители культа».

Такого же характера письмо направлено и в ЦИК Украины. В нем обращается

внимание на такие факты:

«В г. Рыбницы Молдавской АССР закрывается последняя си­нагога ...в г.

Тирасполе закрыты все 4 церкви и закрывают последнюю 7-ю синагогу. У нас

создается мнение, что местные работники увлекаются этим делом и недоучитывают

того вреда, который влекут за собой всякие перегибы. Они предпочитают массово

разъяснительной работе методы административного нажима на религиозные

организации и служителей культа и таким образом пытаются «покончить с

религией».

Очень скоро правозащитные усилия Комиссии «торпедируются» республиками.

Ссылаясь на отсутствие об­щесоюзного закона о культах, они добиваются

признания за ними права окончательного разрешения вопросов о закрытии

культовых зданий. На долю Комиссии остается лишь «право» соответствующего

оформления принятых решений, т. е. проведения их через Президи­ум ЦИК СССР.

Возникновение такой ситуации объясняется не только стремлением республик к

расширению своей самостоятельности. Но и в значительной степени той

безучастностью, с которой относился Президиум ЦИК СССР к своей Комиссии. Она

почти полностью была лишена условий для нормального функционирования: не

хватало помещений, штат состоял всего из трех человек; из-за отсутствия

средств члены Комиссии го­дами не могли выехать в командировки в республики;

Положение о Комиссии, определяющее ее юридический статус, права и

обязанности, так и не было утверждено; Секретариат ЦИК отказывал в

организационной и материально-технической поддержке.

Следует иметь в виду, что на Комиссию одновременно возлагалась задача

проведения «церковной полити­ки» и в Российской Федерации, т. е. она

выступала преемницей Комиссии ВЦИК. И в этой части своей деятельности

Комиссии больше удавалось сделать. Отчеты ряда край (обл)исполкомов

(Воронежская, Западная, Куйбышевская области, Татарская АССР) были заслушаны

на заседаниях Комиссии. Вскрылось множество фактов отступлений от законов,

рассмотрены десятки жалоб верующих, ряд работников был привлечен к

административной ответственности, намечены пути исправления

«административного крена». В 1936 г. в связи с подготовкой новой Конституции

СССР в центре общественного интереса оказались и вопросы жизнедеятельности

религиозных организаций, их права и обязанности, взаимоотношения государства

и церкви, дальнейшее развитие норм законодательства о культах, оценка

политического курса духовенства. В адрес Конституционной комиссии с мест

поступают предложения запретить все религиозные обряды и всяческое обучение

детей религии, не предоставлять служителям культа всей полноты гражданских

прав, запретить деятельность различных «сектантских течений», ужесточить

закон о религиозных культах.

Позиция Комиссии и ее председателя П. А. Красикова была выражена в

специальной докладной записке «Состояние религиозных организаций в СССР.

Отношение их к проекту новой конституции. Работа Комиссии культов ЦИК СССР и

практика проведения законодательства о религиозных культах», поданной в Е ЦК

ВКП(б). Ее лейтмотив — необходимо в срочном порядке принять самые серьезные

меры к исправлению катастрофического положения, сложившегося, в «религиозном

вопросе», устранить в действиях местных органов власти методы

административного давления на верующих и духовенство, выработать союзный

закон и обеспечить единообразное применение его на всей территории СССР.

Отстаивая свою точку зрения, Комиссия ищет союзников. В октябре 1936 г. П. А.

Красиков обращается к прокурору СССР А. Я. Вышинскому с представлением, в

котором сообщается о повсеместном самоуправстве местных властей в отношении

духовенства и верующих. Приводятся ставшие к тому времени распространенными

факты администрирования: религиозные общества ликвидируются, а культовые

здания закрываются без соответствующих решений ВЦИК или ЦИК СССР; в

самовольном порядке, например для хранения зерна, изымаются здания у

верующих; под различными надуманными предлогами отказывают в регистрации,

духовенства и религиозных обществ; объявляют здания «аварийными» и запрещают

в них проводить богослужения и т. д. и т. п. Как правило, в своих ответах

прокуратура давала понять Комиссии, что ее информа­ция носит излишне

обобщенный характер, поскольку проверки в большей части фактов нарушений

закона не выявляют. В отношении же подтвержденных нарушений сообщалось, что к

их конкретным виновникам принимаются меры административного воздействия.

Иными словами, серьезной помощи со стороны органа, должного контролировать и

обеспечивать исполнение закона, Комиссии ждать не приходилось.

В одиночку Комиссия старалась сдерживать административное давление. Об этом

говорит характер решений, принятых по рассмотрении дел о закрытии куль­товых

зданий.

Чтобы представить себе, как мотивировала Комиссия свои решения, сошлемся на

протокол ее заседания от 10 февраля 1937 г. Рассмотрено было 74 дела о

закрытии церквей. В 22 случаях предложения местных органов власти были не

поддержаны. И вот почему: закрывается последняя церковь в районе, не ясна

перспекти­ва использования культового здания, налицо незаконные действия

местных властей, на дальнем расстоянии находится ближайшая действующая

церковь.

К приведенным выше фактам можно добавить, что многие и многие поступающие с

мест документы о закрытии молитвенных зданий возвращались на доследование, на

места с проверкой обоснованности решении выезжали работники Комиссии, в ряде

случаев доку­менты местных органов власти с жалобами верующих на

необоснованные их действия направлялись на про­верку в правоохранительные

органы, партийные и советские инстанции.

Но сдержать волну беззакония Комиссия, конечно, не могла. Сами ее попытки

призвать к закону воспри­нимались в партийно-советской среде как отказ от

на­ступления на антирелигиозном фронте.

В конце 1936 г. комиссия смогла реально подсту­питься к работе над проектом

союзного закона о культах. По инициативе П. А. Красикова этот вопрос

рас­сматривался на специальном совещании с участием представителей Академии

наук СССР, Центрального со­вета Союза воинствующих безбожников, ЦИК СССР,

некоторых министерств и ведомств. В резолюции, при­нятой на нем, отмечалось:

«Состояние работы местных Советов в части правильного проведения в жизнь

законодательства о религиозных культах в большинстве республик, краев и

областей является неудовлетво­рительным. Наблюдаются многочисленные факты

голого администрирования при закрытии молитвенных зда­ний без проведения

соответствующей массовой работы». Участники совещания признали, что выработка

и при­нятие союзного договора о культах становится задачей первоочередной.

К началу 1937 г. проект союзного закона был разработан и разослан в ЦИКи

союзных республик. Одновременно П. А. Красиков во исполнение ст. 124

Конституции СССР предложил им устранить наиболее грубые нарушения закона. И в

частности, возвратить верующим культовые здания, изъятые у них в

админи­стративном порядке. А таковых насчитывалось в Киргизии — 76 (при 243

действующих молитвенных до­мах), Узбекистане — 882 (при 663), Грузии — 83

(при 281), Азербайджане— 137 (при 69), Армении — 45 (при 40), Белоруссии —

238 (при 239).

Но обстановка в религиозной сфере окончательно вышла из-под контроля.

Характеризуя положение на местах, П. А. Красиков информировал ЦК ВКП(б): «В

советским законам должны преследоваться в уголовном порядке».

К этому следует добавить, что в союзную Комиссию с мест поступает

недобросовестная информация, вся­чески волокитятся ответы на ее запросы,

документы оформляются столь небрежно, что на их основании нельзя принимать

какие-либо решения, нередко посту­пают и просто ложные сведения. Однако

местные ко­миссии постоянно «торопят» союзную Комиссию, выра­жают

недовольство ее «медлительностью». И вместе с тем становится невозможным

проведение единой линии в «церковном вопросе», ибо идет откровенная погоня за

цифрами о закрытии культовых зданий.

В середине 1937 г. в настроениях партийного и со­ветского актива получило

широкое хождение и под­держку мнение о необходимости полной «ликвидации»

законодательства о культах и, в частности, постановле­ния ВЦИК и СНК РСФСР «О

религиозных объединени­ях от 1929 г. Можно упомянуть, что с таким

предло­жением к Сталину обращался Г. М. Маленков. В обо­сновании такого

предложения выдвигалось «обвинение» в адрес этого законодательного акта,

который якобы создал «организационную основу для оформления наи­более

активной части церковников и сектантов в широ­ко разветвленную враждебную

советской власти легаль­ную организацию в 600 тыс. человек по всему СССР». А

потому в качестве первостепенных задач выдвигались требования «покончить в

том виде, как они сложились, с, органами управления церковников, с церковной

иерар­хией». Идеи эти находили поддержку и на страницах антирелигиозной

литературы.

Выступая против «ликвидаторских» настроений, П. А. Красиков от имени Комиссии

настойчиво стучит­ся в различные партийные и советские органы с пись­мами,

докладами, записками. В них он указывает на недопустимость распространения

ярлыка «ярые враги советской власти» на всех верующих, являющихся чле­нами

религиозных обществ и поддерживающих дейст­вующие молитвенные дома, на

недопустимость административно-силовых мер в вопросах регулирования

деятельности религиозных обществ, что сделает невозможным их «легальное»

существование, и будет способствовать «уходу в подполье», и принесет один

лишь вред, дестабилизирует обстановку в обществе. Соглашаясь с тем, что в

церковной среде присутствуют факты «анти­советской деятельности», П. А.

Красиков, однако, видел главную причину обострения религиозной ситуации не в

этом, а в том, что на местах распространены «лева­чество, перегибы,

неправильное применение закона, вре­дительское форсирование «ликвидации

религии». Он предупреждает о росте недовольства среди верующих, возрастающем

потоке жалоб и обращений в Комиссию, о нарастании волны беззаконий и

нарушений местными властями законодательства о культах, о пагубности по­зиции

«пассивного наблюдателя», занятой органами власти в отношении верующих и

религиозных организаций.

Главный вывод П. А. Красикова: нужна единая государственная политика в

«церковном вопросе», нужно не «уничтожение» законодательства о культах, а его

совершенствование и обеспечение строгого его соблюдения во всей стране.

На это был сориентирован и внесенный Комиссией в ЦИК и СНК СССР проект

союзного законодательства «Об отправлении религиозных культов и о молитвенных

зданиях». В его 18 статьях определились порядок образования и условия

функционирования групп верующих. Одновременно Комиссия предлагала вопрос о

«религиозных обществах», т. е. об объединениях, жестко не связанных с

получением культового здания и имеющих более широкие возможности для своей

деятельности, увязать с законом об обществах всякого ро­да, который тогда

подготавливался. Внести в него специальные статьи, касающиеся деятельности

религи­озных обществ, или, как Комиссия предлагала их официально именовать,

«религиозных общин» В архивах Комиссии есть проект закона, который, очевидно,

и выражал точку зрения на условия деятельности таких «религиозных общин». Он

состоял из 24 статей и носил название «О религиозных объединениях».

Оба законопроекта несли на себе груз запретительства, сохраняли

дискриминационные меры в отношении деятельности «групп» и «общин» верующих. В

частности, им не предоставлялось прав юридического лица, запрещалось иметь

какую-либо собственность и заниматься «внекультовой» деятельностью, не

разрешалось «публичное» отправление культа, «хождение по домам» и

«производство колокольного звона», В законопроектах предусматривалась

возможность «ликвидации» молитвенного здания по требованию большинства

населения данной местности. Однако ставить в вину это разработчикам мы не

можем, поскольку, сохраняя ограничения и запрещения, П. А. Красиков получал

единственную возможность отстоять «легальные условия» дли существования

религиозных общин перед административным молохом, стремящимся вообще

покончить с религией и религиозными организациями. Да к тому же члены

Комиссии были «детьми своего времени», и их представления о должном уже несли

в себе элементы деформации, вызванные почти двадцатилетним периодом эрозии

ленинских принципов отношения к религии и церкви. А потому в целом

предложения Комиссии не шли дальше устранения наиболее грубых приемов

регулирования деятельности религиозных объединений и подновления других, они

не несли в себе (да и не могли нести) возможности качественного обновле­ния

законодательства о культах.

В августе 1937 г. окончательный текст направлен в директивные органы. Однако

ответа не последовало. Весной 1938 г. П. А. Красиков вновь обращается в ЦИК и

Верховный Совет СССР с просьбой рассмотреть вопрос о законодательстве о

культах, а затем—в апреле—и в ЦК ВКП(б) к секретарю ЦК А. А. Андрееву. Однако

и на этот раз — молчание. И более того, Комиссия по культовым вопросам при

Президиуме ЦИК СССР упраздняется, ей не нашлось места в новом формируемом

тогда высшем органе власти — Верхов­ном Совете СССР.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Многие десятилетия во взглядах на отношения го­сударства и религиозных

организаций в советский период нашей истории, в оценке позиций и поступков

кар­дой из сторон мы удовлетворялись однажды найденной «правдой». Хотя и

найдена она была в далекие 20— 30—50-е годы. «Атеистическая» литература, за

редким исключением, обращаясь к данной проблематике, экс­плуатировала одни и

те же сюжеты и исторические факты, выставляя в качестве подпорок для выводов

и заключений бесконечный ряд переходящих от шпора к автору «классических»

цитат. Добавим к этому установившийся негласный запрет на изучение

«религиоз­ной жизни» в стране и публикацию о ней материалов, закрытость

учреждений, занимавшихся церковной по­литикой, недоступность для

исследователей документов, хранившихся в спецфондах и спецхранах. И как итог

— перед современными историками по существу стоит за­дача воссоздания

максимально объективной истории государственно-церковных отношений.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ.

1. Наше Отечество. Опыт политической истории. Т. 1. М., 1991

2. История Отечества: люди, идеи, решения. Т. 1. М., 1991

3. Ключевский В. О. О русской истории. М., 1993

4. Ключевский В. О. Курс русской истории в 9-ти тт. М., 1987-1990

5. Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. М., 1993

6. Соловьев С. М. Общедоступные чтения о русской истории. М,, 1992

7. М.И.Одинцов «Государство и церковь» История взаимоотношений 1917-1938гг.

Москва. «Знание» 1991г.

Страницы: 1, 2