Выполнил:

Студентка 1 курса ЕГФ, СО-001 Кудинова Е.А.

Руководитель:

нашей стране написано больше книг, ста­тей, мемуаров, исследований, чем о любых

других эпизодах четырехлетнего советско-германского проти­во­стояния. Од­нако

обилие научных трудов и публицистических сочинений не слишком приближает нас к

пониманию того, что же всё-таки про­изошло в первые недели той войны, которая

очень скоро стала Великой Отечественной для миллионов советских людей – даже

для тех, кто под влиянием коммунистической пропаганды почти забыл смысл слова

который обострил все противоречия капитализма.

Главной силой империалистической реакции стал агрессив­ный военный бок

Германии, Италии и Японии, который раз­вернул активную подготовку к войне.

Целью этих госу­дарств был новый передел мира.

Чтобы остановить надвигавшуюся войну, Совет­ский Союз предло­жил создать

систему коллективной безо­пасно­сти. Однако инициатива СССР не была

поддержана. Пра­вительства Англии, Франции и США во­преки коренным

ин­тересам народов пошли на сделку с агрессорами. Пове­де­ние ведущих

капиталистических держав предопределило даль­нейший трагический ход событий. В

1938г. жертвой фаши­стской агрессии стала Австрия. Правительства Англии,

Франции и США не предприняли ника­ких мер для обуздания агрессора. Австрия

была оккупирована немец­кими вой­сками и включена в состав Германской

империи. Германия и Италия открыто вмешались в гражданскую войну в Испании и

помогли свержению законного правительства Ис­панской рес­публики в марте 1939

г. и установ­лению в стране фашист­ской диктатуры.

В 1938 г. Германия потребовала от Чехословакии пере­дачи ей Судет­ской

области, населенной по преимуще­ству немцами. В сентябре 1938 г. в Мюнхене

на совещании глав правительств Германии, Италии, Франции и Англии было ре­шено

отторгнуть от Чехословакии требуемую Германией об­ласть. Представитель

Чехословакии на совещание не был до­пущен. Глава правительства Англии под­писал

в Мюнхене с Гитлером декларацию о вза­имном ненапа­дении. Два месяца спустя, в

декабре 1938 г. аналогичную дек­ларацию подписало французское правительство.

В октябре 1938 г. Судетская область была присое­динена к Германии. В марте

1939 г. вся Чехословакия была захва­чена Германией. СССР был един­ственным

государством, не признавшим этот захват. Когда над Чехословакией на­висла

угроза оккупации, правительство СССР заявило о своей го­товности оказать ей

военную поддержку, если она обра­тится за помощью. Однако буржуазное

правитель­ство Чехо­словакии, предав на­циональные интересы, отказа­лось от

предложенной помощи.

В Мюнхене Гитлер клялся: «После того как Судетский во­прос будет

уре­гулирован, мы не будем иметь ни каких даль­нейших территориальных претензий

в Европе»[1]. Лидер немец­ких

нацистов даже обещал гарантиро­вать безопасность Чехо­словакии. Как и все

предыдущие «мирные» заявле­ния Фюрера, эти слова были циничной ложью.

Чехословакия, лишившаяся Судетской области, оказалась абсолютна беззащитна (на

ос­тавленной че­хами территории немцы захватили 1582 самолёта, 468 танков, 2175

ар­тиллерийских орудий, 591 зе­нитное орудие, 735 минометов, 43876 пулемё­тов).

Осенью 1939 года под давлением Гитлера новое чешское правительство

предоставило автономию Словакии. Часть Сло­вакии захватила Венгрию. Польша,

воспользовавшись ситуа­цией, оккупировала пограничный район Тешин.

14 марта, по подсказке Гитлера, словацкие фашисты во главе с И.Тисо

провозгласили независимость Словакии. За­карпатская Украина была пере­дана

Венгрии. Шантажируя Гаху президента Чехословакии, Гитлер заста­вил его

согласиться на превращение чешских земель в германский Протек­торат. Через

неделю нацисты вынудили Литву передать Германии Не­мельскую область и навязали

Румынии соглашение, фактиче­ски поставившее румынскую экономику, прежде всего

её неф­тяную промыш­ленность, на службу Рейху.

Запад ничего не предпринял для оказания помощи Чехосло­вакии. Чемберлен

заявил: «Словацкий парламент объявил Словакию самостоя­тельной. Эта декларация

кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы на­меревались

гарантировать. И правительство его величества не может поэтому считать себя

связанным этим обязатель­ст­вом»[2]

. Однако вскоре, когда стало окончательно ясно, что политика уми­ротворения

потерпела крах, тон публичных вы­ступлений английского пре­мьера изменился. Он

резко упре­кал Гитлера за нарушение взятых на себя в Мюнхене обяза­тельств и

задавал вопрос: «Последнее ли это нападение на малое государство, или же за ним

последует новое? Не яв­ляется ли это фактическим шагом в направлении попытки

до­биться мирового господства силой?»[3]

Чемберлен на удивление поздно понял, с кем имеет дело. Более проницательные

английские политики давно предупреж­дали его о том, что верить Гитлеру нелепо.

Морской ми­нистр Дафф Купер подал после Мюн­хена в отставку со сло­вами:

«Премьер-министр считает, что к Гитлеру надо обра­щаться на языке вежливого

благоразумия. Я же полагаю, что он лучше понимает язык бронированного кулака»

[4].

Весной 1939 года было очевидно, какая страна станет следующей жерт­вой

Гитлера. Германская печать развернула яростную антипольскую кам­панию, требуя

возвращения Герма­нии, Данцига и польского коридора. 31 марта Чемберлен заявил,

что его правительство «в случае любых дейст­вий, которые будут явно угрожать

независимости Польши. будет счи­тать себя обязанным оказать польскому народу

всю воз­можную поддержку»[5].

Подобные же гарантии были даны Румынии и Греции. Однако теперь державы Оси,

резко усилившиеся после поглощения Чехословакии, не обращали внимания на

воинственные заявления британцев.

В апреле 1939 года итальянские войска оккупировали Ал­банию, создав плацдарм

для агрессии против Греции и Юго­славии. Гитлер демонстра­тивно разорвал

англо-германский морской договор и денонсировал пакт о ненападении между

Германией и Польшей. У.Черчиль писал по этому по­воду Польшу поставили в

известность, что теперь она включена в зону потенциальной агрессии»

[6].

Провал мюнхенской стратегии и наращивание германской агрессии выну­дили Запад

к поиску контактов к СССР. Англия и Франция предложили со­ветскому

правительству провести переговоры о коллективном противо­стоянии германской

аг­рессии. 16 апреля Литвинов принял английского по­сла в Мо­скве и высказался

за подписание трёхстороннего англо-франко-со­ветского договора о взаимопомощи,

к которому могла бы присоединиться и Польша. Участники договора должны были

предоставить гарантии всем странам Восточной и Центральной Европы, которым

угрожала германская агрес­сия.

Франция выразила готовность заключить соглашение между тремя державами о

немедленной помощи той из них, которая оказалась бы в со­стоянии войны с

Германией «в результате действий, предпринятых с це­лью предупредить всякое

на­сильственное изменения положения, существующего в Цен­тральной или Восточной

Европе. Но внешняя поли­тика Парижа практически полностью зависела от Лондона.

Между тем Анг­лия медлила с ответом.

Сближение с СССР глубоко претило Чемберлену, который ещё в марте 1939 года

писал в частном письме: «должен признаться, что России вну­шает мне глубокое

недоверие. Я не сколько не верю в её способность про­вести действенное

наступление, даже если бы она этого хотела. Я не до­верию её мотивам, которые

имеют мало общего с нашими идеями сво­боды. Кроме того, многие из малых

государств, особенно Польша, Румы­ния и Финляндия относятся к ней с ненавистью

и подозрением»[7].

Англичане ответили на советскую ноту только 8 мая. К этому времени в

советском внешнеполитическом ведомстве произошли принципиальные изменения. 3

мая Литвинов был отстранен от занимаемого поста. Новым наркомом иностран­ных

дел стал, сохраняя одновременно пост главы пра­витель­ства, В.М.Молотов. В

аппарате НКИД была проведена массо­вая чи­стка. Большинство дипломатов,

работавших под руко­водством Литвинова над созданием системы коллективного

противостояния германской агрес­сии, были репрессированы.

СССР счёл английские предложения неприемлемыми. Англия настаивала на том,

чтобы СССР обязался прийти на помощь западным державам, если они окажутся

вовлечены в войну с Германией в связи со своими гаран­тиями Польше и Румынии,

но не упоминало об обязательстве Запада помо­гать СССР, если ему придётся

воевать из-за своих обязательств перед ка­кой-либо восточноевропейской страной.

«Одним словом, - писал Г.К.Жуков – если говорить о Ев­ропе, там

господствовали нажим Гитлера и пассивность Анг­лии и Франции. Много­численные

меры и предложения СССР, направленные на создание эффек­тивной системы

коллективной безопасности, не находили поддержки среди лидеров

капита­листических государств. Впрочем, это было естест­венно. Вся сложность,

противоречивость и трагичность ситуации порож­далась желанием правящих кругов

Англии и Франции столкнуть лбами Германию и СССР»

[8].

С 15 июня переговоры продолжились в Москве. С Советской стороны их вёл

Молотов, с англо-французской – дипломаты более низких рангов, что

воспринималось в Кремле как сви­детельство не серьёзного отношения За­пада к

переговорам. Переговоры проходили в крайне напряжённой обста­новке, их

участники явно не доверяли друг другу. Британский посол в Бер­лине Гендерсон

уверял своё правительство возможности достичь соглаше­ния с Германией, если

«положение не будет осложнено участием России» и призывал «прекратить

перего­воры любым путем возможно скорее»[9]

.

Нелицеприятные выказывания о партнёрах по переговорам звучали и в Москве.

Член Политбюро Жданов писал в «Правде» : «Английское и фран­цузское

правительство не хо­тят равного договора с СССР. Англичане и французы хотят

только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спеку­лируя на мнимой

неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь

к сделке с аг­рессорами»[10].

Главным камнем преткновения на переговорах стал вопрос о согласии Польши и

Румынии на проход советских войск че­рез их территорию в слу­чае войны.

17 августа Ворошилов временно прекратил переговоры и объявил, что дальнейший

их ход зависит от ответа Англии и Франции на поставленные Советской миссии

вопросы. Он пре­дупредил, что, если в течение двух дней ответы получены не

будут, переговоры придётся прекратить оконча­тельно. 21 августа западные

делегации предложили отложить заседание ещё на 3-4 дня. Однако к этому времени

СССР уже принял решение о ко­ронном изменении в своей внешней политике.

Позиция Запада, постоянно шедшего на уступки Германии и отвергав­шего союз с

СССР, вызывало в Кремле сильнейшее раздражение с середины 1930-х гг. Особенно

оно усилилось в связи с заключением Мюнхенского со­глашения, которое в Москве

расценили как сговор, направленный не только про­тив Чехословакии, но и против

СССР, к границам которого приблизи­лась германская угроза.

С осени 1938 года Германия и СССР стали постепенно на­лаживать кон­такты в

целях развития торговли между двумя странами. Правда, реаль­ного соглашения

тогда достичь не удалось, поскольку у Германии, вставшей на путь ускорен­ной

милитаризации, не было достаточного количества то­ва­ров, которые могли бы

поставляться в СССР в обмен на сы­рьё и топливо.

Отставка Литвинова, сторонника сближения с Западом и к тому же ев­рея, была

сигналом гитлеровскому режиму: СССР готов устранить пре­пятствия на пути

урегулирования отно­шений с Германией. Не случайно советский поверенный в

де­лах в Берлине пытался обиняками выяснить у немецких ди­пломатов, не улучшит

ли смену руководителя советской внеш­ней политики отношение нацистского

руководства к Со­ветскому Союзу.

В дипломатических кругах в Берлине ещё в начале мая на­чали распро­страняться

слухи о том, что Германия собира­ется сделать России пред­ложение о разделе

Польши. В конце мая Гитлер стал торопить своих ди­пломатов, требуя как можно

скорее нормализовать отношения с Кремлём: Фюрер уже назначил точную дату

нападения на Польшу – 1 сентября. К этому времени Германии было необходимы

расколоть своих противников. Тем не менее контакты налаживались очень

ос­торожно; тайные перего­воры не однократно прерывались. Немцы опасались, что

сорвать заключе­ние соглашения между СССР и западными державами будет не легко,

и не хотели попасть в глупое положение; в Москве же подозревали, что Гитлер

стремиться лишь помешать сближению Советского Союза с Англией и Францией и не

намерен подписывать серь­ёзных соглашений. Однако в конце июля – начале августа

представители обеих сторон более определённо за­верили друг друга в

необходимости улучшения двухсторонних отно­шений.

В послании Риббентропа Молотову говорилось: «в дейст­вительности интересы

Германии и СССР нигде не сталкива­ются. Причины для агрес­сивного поведения

одной стороны по отношению к другой отсутст­вуют.Между Балтийским и Черным

морями не существует вопросов, ко­торые не могли бы быть урегулированы к

полному удовлетворению обоих государств»

[11].

19 августа В Берлине было подписано торговое соглашение между СССР и

Германией. СССР получил кредит на 200 млн. марок и обязался поставить Германии

в течение двух лет товара на 180 млн. марок. В счёт кредита в течение тех же

двух лет проводилась закупка германских това­ров.

В тот же день Сталин на Политбюро объявил о своём прин­ципиальном решении

подписать пакт с Германией. Советское правительство предло­жило германскому

министру иностранных дел приехать в Москву 26-27 ав­густа. Но Гитлер лично

об­ратился к Сталину с просьбой принять Риббен­тропа не позд­нее 23 августа.

Сталин ответил согласием.

23 августа Риббентроп встретился в Москве со Сталиным и Молото­вым. Встреча

прошла в дружеской, почти идиллической обстановке. Мо­лотов и Риббентроп

поставили свои подписи под пактом о ненападении между СССР и Германией.

Советско-германский пакт о ненападении по-разному оце­нивается исто­риками.

И.М.Майский, являвшийся в 1939 году советским послом в Лондоне, много лет

спустя писал: «Во-первых, была предотвращена возможность создания единого

капиталистического фронта против советской страны; более того, были созданы

предпосылки для образования в последствии ан­тигитлеровской коалиции. Пакт о

ненападении сделал невозможным раз­вязать вторую мировую войну нападе­нием на

СССР. Во-вторых, благодаря договору с Германией отпадала угроза нападения СССР

со стороны Японии, союз­ника Германии. Не будь пакта о ненападения с Германией,

СССР мог оказаться в трудном положении, когда ему при­шлось бы вести войну на

два фронта, так как в тот момент нападение Германии на СССР с запада оз­начало

бы нападение Японии с востока»[12]

.

Официальное Советское издание «Великая Отечественная Война. Крат­кий

научно-популярный очерк» отстаивает ту же точку зрения: «Договор Советского

Союза с Германией сыг­рал положительную роль и в укреплении обороноспособности

нашей страны. Заключив его, Советское правитель­ство доби­лось крайне

необходимой отсрочки, позволившей укрепить оборо­носпособность СССР»

[13].

Но есть и прямо противоположные мнения. Так, военный историк про­фессор

В.М.Кулиш утверждает: «Отсрочка войны не заслуга договора. Гер­манское

руководство осуществляло свой план войны в Европе: сначала раз­громив Польшу,

окку­пировать или включить в свою коалицию государства Север­ной и

Юго-Восточной Европы, разделаться с Францией и, по возмож­ности, с Англией,

«освободиться» на Западе, укре­пить союз с Италией и Японией. Для этого и

потребовались полтора года. Предпринять нападение на СССР осенью 1939 года,

когда Германия имела около 110 дивизий, из ко­торых более 43 были развернуты на

Западе, было бы авантюрой, хотя Гит­лер и считал СССР ослабленной. В ходе войны

в Ев­ропе были развернуты немецкие вооруженные силы. К началу войны против СССР

германская ар­мия имела в своём составе 208 дивизий, из которых 152 были

брошены про­тив нашей страны»[14]

.

К этому можно добавить, что Гитлер, возможно, вообще не рискнул бы начать

войну, зная, что Англия, Франция и СССР продолжают переговоры о совместных

действиях. Но 25 авгу­ста Ворошилов сообщил английской и французской

делега­циям, что ввиду изменившейся политической обста­новки нет смысла

продолжать переговоры.

Не возможно объяснить заключение пакта о ненападении с Германией только

тупиком, в который зашли переговоры с Англией и Францией. Пакт не явился

экспромтом. Он стал следствием длительных дипломатических усилий обеих

тота­литарных держав.

31 августа 1939 года выступая на сессии Верховного Со­вета СССР,

рати­фицировавшей пакт, Молотов отметил, что Сталин ещё в марте 1939 года

«поставил вопрос о возможно­сти других, не враждебных, добрососед­ских

отношений между Германией и СССР»[15]

. Следовательно, переговоры с Англией и Францией начинались, когда Москва уже

предпочитала «доб­ро­соседство» с Гитлером заключению антигерманского дого­вора

с Западом. СССР, как и Запад (а возможно, и большей степени, чем Запад), с

самого начала переговоров вёл двойную игру.

Возможны различные точки зрения на то, кому был более выгоден пакт 23 августа

и явилось ли его заключение ошиб­кой советского руководства. Можно по-разному

отнестись к самому факту заключения соглашения с нацистским режимом. Но,

безусловно, официальный текст пакта о нена­падении не противоречил нормам

права. СССР, как и западные державы, мог самостоятельно строить отношения с той

или иной стра­ной – неза­висимо от проводимой ею внешней политики.

Однако пакт 23 августа был дополнен секретным протоко­лом, который, в отличие

от основного (опубликованного) документа, грубо нарушал меж­дународное право.

Именно по­этому советские правители долгие годы отри­цали подлин­ность

секретных протоколов, утверждая, что те якобы сфаб­рикованы врагами СССР. Лишь

в 1990 году подлинность про­токолов была признана в нашей стране официально.

В секретном протоколе «О границах сфер интересов Германии и СССР» говорилось

о том, что в случае террито­риально-политического переуст­ройства областей,

входящих в состав Прибалтийских государств, северная границ Литвы одновременно

является границей сфер интересов Германии и СССР, в случае

территориально-политического переустрой­ства областей входящих в состав

польского государства, граница сфер интересов Герма­нии и СССР будет

приблизи­тельно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Каса­тельно

Юго-Востока Европы с советской стороны подчёркива­ется интерес СССР к

Бессарабии. Таким образом, СССР и Германия не только обязались не нападать друг

на друга и не участвовать во враждебных друг другу коалициях, но и договорились

о разделе ряда стран Европы.

В своём выступлении на сессии Верховного Совета СССР 31 августа 1939 года

Молотов провозглашал: «Советско-герман­ский договор о ненападении означает

поворот в развитии Европы. суживает поле возможных воен­ных столкновений в

Европе и служит, таким образом, делу всеобщего мира»

[16].

На следующий день началась вторая мировая война. Утром 1 сентября 1939 года

немецкие войска вторглись в Польшу. 3 сентября Англия и Фран­ция объявили войну

Германии. Война стала принимать мировой размах. Однако, имея на за­падном

фронте подавляющее превосходство, Франция И Англия военных действий реально

против Германии не вели и факти­чески, Польша была брошена на произвол судьбы.

К началу октября 1939 года по­следние очаги польского сопротивления были

подавлены.

В середине сентября 1939 года сталинское руководство приступило к реализации

секретных статей договора о нена­падении, приняв участие в расчленении Польши.

17 сентября Красная Армия вступила на террито­рию Польши под предлогом «взять

под свою защиту жизнь и имущество граждан западной Украины и Белоруссии».

Формально, Советский Союз войну Польше не объявлял. Красная Армия вышла на так

называемую «Ли­нию Керзона» (ещё в 20-е годы международно-признанную как

восточная граница польских земель). Это дало возможность СССР присоединить к

себе огромную территорию в 200 тыс. кв. км, с традиционно преобладаю­щим

украинским и белорусским населением в 12 млн. человек. Далее СССР, в

соответствии с положениями секретного протокола приступил к укреп­лению своих

позиций в Прибалтике. В сентябре-ок­тябре 1939 года совет­ское руководство

дипломатическим пу­тём навязало Эстонии, Латвии и Литве «Договоры о

взаимопомощи», по условиям которых они предостав­ляли СССР свои военные базы. В

своих мемуарах Н.С.Хрущев писал: «Мы начали осенью 1939 года переговоры с

Эстонией, Латвией и Литвой и предъявили им свои условия. В сложившейся тогда

ситуации эти страны правильно поняли, что им не устоять против Советского

Союза, и приняли наши предложения, за­ключив с нами договоры о взаимопомощи.

Потом произошла смена их правительств. Само собой разумеется! Некоторые их

руководители, например президент Литвы Сметона, бежали в Германию. Это уже было

не столь важно. Одним словом, там были созданы прави­тельства, дружески

настроенные к Советскому Союзу. Коммунистические партии этих стран по­лучили

возможность легально действовать. Про­грессивные силы шире развернули работу

среди масс рабочих, крестьян и интеллигенции за твёрдую дружбу с СССР.

Кончилось тем, что через ка­кое-то время в этих странах была установлена

Советская власть. Таким образом, в августе 1940 года инс­ценированные «народные

революции» при­вели к включению этих стран в состав СССР»

[17].

Предметом особого беспокойства со стороны советского правительства была

граница с Финляндией. СССР запросил у Финляндии сначала в аренду, а затем в

обмен территории близко расположенные к Ленинграду. Но это предложение

Финляндия отклонила. Не исчерпав всех возможностей поли­тического, мирного

урегулирования, СССР и Финляндия прак­тически взяли курс на решение задач

военным путём. 30 но­ября 1939 года войска Ленин­градского военного округа

пе­решли советско-финскую границу. После чрез­вычайно тяжёлых для Красной Армии

боёв 12 марта 1940 года война за­верши­лась подписанием мирного договора между

СССР и Финляндией на советских условиях. Финляндия лишилась всего Карель­ского

перешейка, Выборга и ряда территорий в северной Ка­релии. Последствия этой

войны были для СССР поистине трагичны: низкая боеспособность советских войск,

проявившаяся в ходе войны, оказала зна­чительное влияние на переоценку Гитлером

военной мощи СССР и на его намерения напасть на Советский Союз. Хотя СССР и

укрепил северо-западные границы, но он ока­зался в международной изоляции: был

исключён из Лиги На­ций, снизился престиж государства

несомненное приближение войны. Коммунистическое руководство на протяжении

1920-1930-х годов внушало гражданам, что Советский Союз находится в положении

осаждённой крепости, которой угрожает нападе­ние империалистов. Но с конца 30-х

годов опасность войны пе­рестала быть лишь пропагандистским штампом, помогающим

мобилизовать население на трудовые подвиги и лишения, и стала грозной

реальностью.

В решениях XVIII съезда ВКП(б), состоявшегося в марте 1939 года, гово­рилось:

«гигантский рост промышленности и всего народного хозяйства и третьей пятилетке

и необходимость его дальнейшего бесперебойного подъёма. особенно в усло­виях

нарастания агрессивных сил империализма во внешнем окружении СССР, требует

создание крупных государственных резервов, прежде всего по топливу,

электроэнергии и неко­торым оборонным производствам, а также по развитию

транс­порта».[19]

Третий пятилетний план был рассчитан 1938-1942 годы (с началом Ве­ликой

Отечественной войны его выполнение пре­рвалось). Особое внимание в плане

уделялось развитию вос­точных территорий страны, удалённых от угрожаемых границ

(Поволжье, Урала, Сибири, Казахстана). Здесь развер­нулось строительство

заводов-дублёров, которые должны были вы­пускать ту же продукцию, что и

предприятия, расположенные в европейской части СССР. К началу войны в восточных

рай­онах страны производилось 36% угля, 29% чугуна, 32% стали, 86% никелевых

руд, 93% свинца. Однако пред­приятия обрабатывающей промышленности по-прежнему

возводились главным образом в традиционных индустриальных центрах. Накануне

войны в восточных районах выпускали лишь 19% во­енной продукции.

Третью пятилетку не редко именовали «пятилеткой химии и специаль­ных сталей».

Особое внимание в те годы уделяли развитию стратегически важных отраслей:

черной и цветной металлургии, машиностроения, хи­мической промышленности. В

Поволжье строились нефтяные промыслы – создавался «Второй Баку». Расходы на

военные нужды ( по официальным данным ) увеличились с 23 млрд. рублей в 1938

году до 56 млрд. рублей в 1940 году, составив треть государственного бюд­жета.

В 1941 году доля военных расходов увеличилось до 40% бюджета. Производство в

военных отраслях росло втрое быстрее, чем в промышленности в целом.

Экономика по-прежнему развивалась экстенсивно, но при­ток рабочих рук из

деревни, в которой уже завершилась коллективизация, заметно сни­зился. Это

побудило советское руководство повысить нагрузку работников. В июне 1940 года

был принят Указ Верховного совета СССР «о переходе на восьмичасовой рабочий

день, на семидневную неделю и о запрещении само­вольного ухода рабочих и

служащих с пред­приятий и учреждений». Одно­временно указ прикрепил рабо­чих и

служащих к месту работы, поставив увольнение в за­висимость от согласия

администрации. Наконец была резко ужесточена ответственность за прогулы и

опоздания. Опо­здание на ра­боту более чем на 15 минут рассматривалось как

саботаж и каралось по статье 58-14 ( как правило, 5 годами заключения в лагере

). Указ позволил снизить по­тери рабочего времени, но не привёл к заметному

росту произ­водства.

В 1930-х годах чуть ли не вся страна была убеждена в непобедимости Красной

Армии. Однако уже события в Испании заставили многих военных и государственных

деятелей усом­ниться в верности бравурных песенных строк: «От тайги до

британских морей Красная Армия всех сильней!» Ока­залось, например, что

советские самолёты проигрывают немецким в ско­рости и вооружении. Ещё большие

сомнения в боеспособности Красной Армии, потерявшей к тому времени в мясорубке

репрессий почти весь ко­мандный состав, породила Советско-финская война.

1939-41 годы стали временем ускоренной разработки новой техники и

пе­ревооружения армии. Усилиями советских авиа­конструкторов С.В.Илюшина,

С.А.Лавочкина, А.И.Микояна, М.И.Гуревича, В.М.Петлякова, А.Н.Туполева,

А.С.Яковлева были созданы новые истребители МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1,

бом­бардировщики Ил-4, Пе-2 и Пе-8, штурмовик Ил-2. По своим лётным

характеристикам эти самолёты превосходили немецкие аналоги.

Так, Як-1 имел скорость 580 км/ч, а МиГ-3 – даже 640 км/ч при дальности

полёта соответственно 850 и 1250 км, в то время как основной истреби­тель

германских ВВС, Ме-109Е, - 570 км/ч при дальности 660 км. Фронтовой

бомбардировщик Пе-2 не только поднимал на 100 кг бомб больше немецкого

Юнкерса-88, но и превосходил его в ско­рости на 85 км/ч – правда при заметно

меньшей дальности полёта.

Штурмовик Ил-2, ставший самым массовым боевым самолётом второй мировой войны,

вообще не имел зарубежных аналогов. Это был настоящий летающий танк. Обладавший

надёжной бро­невой защитой и мощным воо­ружением, он успешно использо­вался

против наземных целей, прежде всего против танков, немцы называли эту машину

«летающей смертью».

Однако выпуск самолётов новых типов развернулся лишь незадолго перед войной.

Так, в 1940 году было построено 84 истребителя новых типов и 2 бомбардировщика

Пе-2. Се­рийное производство началось только 1941 году. К началу войны было

выпущено 1946 новых истребителей, 458 Пе-2 и 249 Ил-2. В общей сложности из

17,7 тысяч построенных в 1039-41 годах само­лётов лишь 2,7 тысяч были новых

конст­рукций. На 22 июня 1941 года даже и приграничных военных округах новые

боевые самолёты составляли всего 22%.

В канун войны началось и строительство новых танков. В 1940 году были

построены первые 115 средних танков Т-34 конструкции М.Кошкина, Н.Кучеренко и

А.Морозова и 234 тя­желых танка КВ («Клим Ворошилов») конструкции Ж.Котина. в

первой половине 1941 года их выпуск составил соответст­венно 1110 и 396. Т-34

был в последствии признан лучшим тан­ком второй мировой войны.

Новая бронетанковая техника пробивала себе дорогу не просто. По об­щему

количеству танков СССР далеко обогнал другие страны, в том числе и Германию, но

долгое время в соответствии с наступательной военной доктриной предпоч­тение

отдавалось быстроходным лёгким танкам. Не задолго до гитлеровского нападения на

СССР были разработаны реак­тив­ные миномёты БМ-13, ставшие в последствии

известными под названием «Катюша». Однако их боевые испытания прошли уже во

время войны.

На перевооружение армии отрицательно сказывались общие представ­ления о том,

какой будет приближающаяся война. В 1930-х годах в СССР господствовала доктрина

войны «На чу­жой территории, малой кровью». Соответственно высшее во­енное

руководство уделяло первостепенное внимание насту­пательным видам вооружения и

недооценивало оборони­тель­ные. Так, несмотря на возражения наркома вооружений

Б.Л.Ванникова была снята с вооружения 45-миллимитровая противотанковая пушка,

прекратился выпуск противотанковых ружей, затормозилось производ­ство

станковых и ручных пу­лемётов, автоматов.

В наркомате обороны считали, что использования автома­тического оружия ведёт

к слишком большому расходу боепри­пасов и не позволяет применять штыковую атаку

(к тогдашним короткоствольным автоматам нельзя было примкнуть штык). В

результате Красная Армия встретила войну, вооружённая в основном трёхлинейной

винтовкой об­разца 1891/1930 гг.

Заместитель наркома обороны маршал Г.И.Кулик требовал от минёров

сосредоточить внимание на производстве не мин, а средств разминирова­ния. Он

рассуждал: «Мины – это мощ­ная штука, но это средство для сла­бых, для тех кто

оборо­няется, а мы – сильные»[20]

. В результате к началу войны ар­мия не имела и половины минимального количества

инженер­ных мин.

Отрицательно сказывалось на перевооружении армии зачастую столь же не

компетентное, сколь и безапелляцион­ное, вмешательство Сталина. Б.Л.Ванников

рассказывает о том, как принималось решение о замене 76-миллимитровой танковой

пушки новой 107-миллимитровой. Это требо­вало ре­конструкции всех орудийных

цехов. Нарком попытался возра­зить, однако безуспешно. Ванников пишет: «К концу

моих объяснений в кабинет вошёл Жданов. Сталин обратился к нему и сказал: «Вот

Ванников не хочет делать 107-мм пушки для ваших ленинградских танков. А эти

пушки очень хоро­шие, я их знаю по гражданской войне». Сталин говорил о полевой

пушке времён первой мировой войне: она, кроме ка­либра по диаметру ничего

общего не могла иметь с пушкой, которую нужно было создать для совре­менных

танков и со­временных условий боя. Так вышло и на этот раз».

В 1939-41 гг. Красная Армия перешла на кадровую систему (раньше боль­шинство

дивизий Красной Армии формировались на милиционно-террито­риальной основе:

постоянно службу несли лишь командиры подразделений и водители боевых ма­шин, а

большинство личного состава появлялись в части лишь во время военных сборов.

Уровень подготовки таких частей был не достаточен.

Призывной возраст был снижен с 21 года до 19 лет. Срок военной службы

увеличился с 2 до 3 лет. Численность армии возросла к 1941 году почти в три

раза: с 1,9 млн. до 5,4 млн. человек. Но уровень подготовки военнослу­жащих

остав­лял желать лучшего – прежде всего из-за нехватки квалифицированных

командных кадров уничтоженных в ходе репрессий 1937-39 годов.

Л.С.Сквирский в своих воспоминаниях писал: «Перед тем как начались массовые

репрессии, наши вооруженные силы были укомплектованы полно­ценным комсоставом

на 97%. Если бы весь он к 1941 году остался жив и если бы целиком со­хранились

традиции прежних лет и деловая преемст­венность в войсках, то никогда

фашистской Германии и её союзникам не удалось бы претворить в жизнь то, что

получилось в на­чале Великой Оте­чественной войны: война сразу же развернулась

бы иначе. Полагаю, что если бы Гитлер и иже с ним не были ободрены внутренним

разгромом на­ших кадров, то фашистские захватчики вообще не напали бы тогда на

СССР».

К началу войны лишь 7% командиров имели высшее военное образование, а у 37%

не было за плечами даже среднего во­енного училища. 75% команди­ров и 70%

политработников на­ходились на своих должностях менее года. Из 225 команди­ров

полков, собранных летом 1940 года на сборы военной академии не закончил не

один, военные училища – 25, а у остальных 200 во­енное образование

исчерпывалось кратко­срочными курсами младших лей­тенантов. В 1941 году

репрес­сии в Красной Армии возобновились. Так, по­гибли в застен­ках начальник

ПВО Г.М.Штерн, руководители ВВС П.Рычагов и Я.М.Шмушкевич, командующий

Прибалтийским военным ок­ругом А.Д.Локтионов. Все они и ещё 16

высокопоставленных коман­диров были расстреляны 28 октября 1941 года, в разгар

битвы под Москвой. Под­верглись аресту (позднее были осво­бождены) нарком

вооружений Б.Л.Ванников, заместитель нар­кома обороны К.А.Мерецков и другие.

Крайне не достаточным, как показала война была подго­товка лётчиков,

механиков-водителей танков.

К началу войны Красная Армия значительно превосходила германский вермахт в

количественном отношении: по числен­ности личного состава, танков, самолётов,

орудий. Но оши­бочные решения, принятые в высшем военно-политическим

ру­ководством СССР, во многих случаях сводили это превосход­ство на нет,

обрекая тем самым армию и страну на тяжелейшие испытания 1941 года.

Аннексия Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибал­тики, Бессарабии и

Букавины позволила Советскому Союзу отодвинуть границу далеко на Запад. Но это

не только не укрепило оборону страны, но и не­ожиданно послужило причи­ной

серьёзнейших поражений в 1941 году.

Сталин единолично принял решение построить непосредст­венно вдоль новой

границы линию укреплений и использовать на новом строительстве элементы старых

оборонительных со­оружений. Тогдашний начальник Генштаб Б.М.Шапошников

предлагал не разрушать старые весьма мощные укрепления, а строительство новых

вести силами войск внутренних воен­ных округов, выдвинув их в образовавшееся

«предполье». Но Сталин не при­слушался к этому предложению, заявив, что война

начнётся не ранее чем через 2-3 года, а за это время новые укрепления в любом

случае будут по­строены.

Летом 1940 года, в ответ на просьбу военных выделить средства для поддержания

оставленных рубежей старой гра­ницы в элементарном по­рядке, Сталин приказал

полностью разрушить прежние укрепления, вы­вести все бронированные детали на

новое строительство, а остатки со­оружений от­дать колхозам под силосные ямы.

Новая оборонительная ли­ния возводилась прямо на границе, хотя военные

предлагали строить её на 25-50 км восточнее – с тем, чтобы скрыть укреплённых

район и развёртывание войск от противника. Но и здесь восторжествовал принцип

«ни одного вершка своей земли не отдадим никому», звучный политический, но

абсо­лютно бессмысленный с военной точки зрения.

Когда началась война новая линия ещё не была возведена, а старая оказа­лась

разрушена, и отступающие войска не смогли опереться на неё. К тому же с

переносом границы на запад туда были перемещены военные склады, которые сразу

же попали в руки немцам.

Доктрина «войны на чужой территории» серьёзно затруд­нила и организацию

сопротивления в оккупированных рай­онах. В середине 1930-х годов в приграничных

областях были подготовлены на случай вражеского вторжения партизанские базы,

сформированы кадры будущих партизан­ских отрядов. Но наступательная концепция

делала эти базы ненужными, более того – подозрительными, тем более что

руководил их созда­нием «враг народа» И.Э.Якир. В результате буквально

нака­нуне войны заблаговременно под­готовленные партизанские базы были