вдвое, по танкам – почти втрое, а по авиации в 3,2 раза. Од­нако такие подсчёты

не вполне пра­вомерны. Прежде всего, сопоставля­ются войска советских западных

военных округов со всеми силами Герма­нии и её союзников, направленными на

Восточный фронт. Первый эше­лон гитлеровских войск, непосредственно вторгшийся

на со­ветскую территорию 22 июня 1941 года, насчитывал около 4,3 млн. человек.

Таким образом, по личному составу к мо­менту вторжения немецкие войска

пре­восходили Красную Ар­мию приблизительно в 1,5 раза. Общая численность

воору­женных сил СССР к июню 1941 года составляла 5,4 млн. че­ловек, Гер­мании

– 7,3 млн. человек. Но Германия уже за­вершила мобилизацию, к тому же

значительная часть её войск находилась на западе. По танкам и само­лётам

ситуа­ция была гораздо более благоприятной для советских войск. Если германская

армия вторжения имела 4300 танков, то войска совет­ских западных округов –

13600. В общей сложности в Красной Армии было тогда 22,6 тыс. танков. Правда,

среди них насчитывалось только 1864 бое­вые машины новых марок – КВ и Т-34.

Легкие советские танки Т-26 и БТ были примерно равны немецким Т-I и Т-II.

Средний танк Т-28 уступал в толщине брони немецким Т-III и Т-IV, но превосходил

их мощностью воо­ружения. Тяжёлых танков, аналогичных КВ, немцы вообще не

имели, а технические характеристики Т-34 оставались для них недосягаемыми.

Не­мецкий генерал Э.Шнейдер свидетельствовал: «Танк Т-34 произвёл сенса­цию.

Этот русский танк был вооружён 76-мм пушкой, снаряды которой пробивали броню

немецких танков с 1,5 – 2 тыс. м, тогда как немецкие танки могли поражать

русские с расстояния не более 500 м, да и то лишь в том случае, если снаряды

попадали в бортовую или кормовую броню танка Т-34»

[21]. Таким образом, по танкам на стороне Красной Армии было

трое­кратное пре­восходство. Правда, значительная часть советских танков старых

конструкций требовала ремонта (29% - капитального и 44% - сред­него). Среди

4980 самолётов, которыми распо­лагала армия вторжения, было 3900 германских,

307 финских и свыше 600 румынских. Советская авиация в западных воен­ных

округах, считая и машины старых конструк­ций, насчитывала 7200 самолётов. В

общей же сложности в Совет­ских ВВС имелось 17,7 тыс. боевых самолётов, в том

числе 3719 новых. Конечно, старые советские самолёты серьёзно уступала немецким

в скорости и воо­ружении, но всё не на столько, чтобы их вообще не учитывать.

Так, бом­бардировщик СБ превосходил в скорости немецкие Ю-87 и Не-111, а

истре­битель И-16, уступая немецкому Ме-109Е в скорости, превосходил его в

дальности полёта и имел более мощное вооружение. Новые же советские

истребители, созданные в 1939-1940 гг., летали значительно быстрее и дальше

немецких, имели более мощное вооружение. Штурмовика подобного «летающему доту»

Ил-2, немецкая авиация вообще не имела.

Что же касается артиллерии, то, по новейшим данным, СССР распола­гал 115,9

тыс. орудий и миномётов, в том числе в войсках западных округов их

насчитывалось 53 тыс. Красная Армия значительно превосходила про­тивника и по

числу пулемётов, но уступала по числу автоматов, так как перед войной советское

военное руководство тормозило их выпуск, боясь чрезмерного расхода боеприпасов

и полагаясь на высокие качества вин­товки.

Широко распространённое в нашей стране мнение о том, что вермахт в войне

против СССР использовал экономический потенциал всех захвачен­ных стран Европы,

также требует корректировки. Трофейную технику немцы против СССР не

ис­пользовали (за исключения части чешских тан­ков), а приме­няли лишь на

Западе. Развернуть военное производство на за­водах покоренных стран к лету

1941 года нацисты просто не успели.

Таким образом, в целом на стороне Красной Армии было значительное

военно-техническое превосходство, особенно в танках. Однако использо­вать его

не удалось.

Здесь необходимо подчеркнуть, что практически на про­тяжении всего периода от

гражданской до Великой Отече­ственной войны наше военное строительство велось в

со­ответствии с политической установкой о неиз­бежном во­оруженном столкновении

с мировым империализмом. На про­из­водство вооружения и боевой техники

тратились огром­ные средства. На­пример, в 1940 году наши военные расхо­ды

составляли 56,8 млрд. рублей, то есть 32,6% всего гос­бюджета. В начале сорок

первого — 43,4 процента.[22]

Ка­за­лось, что наша армия готова ко всему...

Как же могло случиться, что уже к 10 июля немецко-фашистские вой­ска

продвинулись на решающих направле­ниях от 350 до 600 км? Они захва­тили

Прибалтику, Бело­руссию, Молдавию, значительную часть Украины. За три недели

войны советские войска потеряли 3500 самолетов, танков, более 20000 орудий и

минометов. Противнику удалось полностью разгро­мить 28 наших дивизий (12

стрел­ковых, 10 танковых, 4 моторизованных и 2 кавале­рийских). Кроме того,

более 72 дивизий понесли потери в людях и боевой технике от 50% и выше. Общие

наши потери только в дивизиях без учета частей усиления и боевого обеспечения

за это время составили около 850 тыс. чел., в то время как потери противника

составили около 100 тыс. солдат и офи­церов, более 1700 танков и штурмовых

орудий, 950 самолетов.

На оккупированной противником территории размеща­лось 200 складов, что

составляло 52% окружных складов и складов наркомата обороны, на­ходившихся в

приграничных округах. Так как Красная Армия готовилась воевать на чужой

территория большое количество оружия, боеприпа­сов и горючего было

сосредоточено вблизи границы. В резуль­тате такой близору­кой политики только

за первую неделю войны 25 тысяч вагонов боеприпа­сов (30% всех армейских

запасов), 50% всех запасов горючего и продфуража было либо уничтожено, либо

захвачено наступающими немецкими час­тями.

[23]

Сложилась катастрофическая обстановка для Советского Союза. До сих пор нет

полного анализа причин трагедии первых месяцев войны. Где искать причины

поражений?

К сожалению прежде всего в деятельности высших руководителей госу­дарства.

В результате грубейшего просчета Сталина в оценке возможного срока нападения

врага фашистская агрессия была совершена внезапно, что по­ставило войска

Красной Армии в исключительно тяжелое положение. Достаточно отметить лишь тот

факт, что только за первый день войны в результате неожиданного удара

германских ВВС советская авиация по­теряла из 5434 самолетов более 1200, из них

800 самолетов было уничтожено на аэродромах.

Что такое внезапность? Уже после войны маршал Жуков отмечал, что «главная

опасность заключалась не в том, что немцы перешли границу, а в том, что для нас

оказа­лось неожиданностью их шестикратное и восьми­кратное превосходство в

силах на решающих направлениях; для нас оказа­лись неожиданностью и масштабы

сосредоточения их войск, и сила их удара. Это и есть то главное, что

пре­допределило наши потери первого пе­риода войны, а не толь­ко и не столько

внезапный переход ими границы»[24]

.

В речи по радио 3 июля 1941 г. Сталин утверждал, что «фашистская Германия

неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении». Он на­звал это одной из

главных при­чин наших поражений в начале войны. При этом Сталин не назвал себя

в качестве ее главного творца. А ведь имен­но он из-за своей маниакальной

уверенности, что летом 1941 г. военного столкновения с Гитлером не будет,

вплоть до позднего вечера 21 июня не давал разрешения командо­ванию на

приведение войск в полную боевую го­товность. Тем самым именно Сталин обеспечил

противнику эту внезап­ность и в оперативно-тактическом и в стратегическом, и

ином плане. А ведь именно «вождь народов» заявил: «Мы не боимся угроз со

стороны аг­рессоров и готовы ответить двой­ным ударом на удар поджигателей

войны, пытающихся на­рушить неприкосновенность советских границ»

[25]. Мехлис: «Если вторая империалистическая война обернется своим

острием против первого в мире социалистического государ­ства, то надо перенести

военные действия на территорию про­тивника, выполнить свои интернациональ­ные

обязанности и умножить число советских республик». «Мы радикально улуч­шили всю

систему обороны границ» (Ворошилов). И все это было сказано с трибуны XVIII

съезда партии[26].

На внеочередной четвертой сессия Верховного Совета СССР (28 августа — 1

сентября) 1939 г. председатель СНК и нарком иностранных дел В. Мо­лотов заверил

депутатов Верховного Совета в том, что «договор о ненапа­дении с Германией

является поворотным пунктом в истории Евро­пы и что сильная Германия является

необходимым услови­ем прочного мира в Ев­ропе»

[27]. Но, фактически, только Гер­мания воспользовалась выгодами этого

договора. Не мы выиграли с его помощью два года мира, а Гитлеру дали, время

подготовиться к войне с нами. Таким образом, налицо грубый так­тический просчет

при заключении договора и близорукий подход к оценке его возможных последствий.

Существенный перевес агрессора в собственно военном отношении. Полностью

отмобилизованная и развернутая 5,5-миллионная кадровая немецко-фашистская

армия вторжения была оснащена самым современ­ным вооружени­ем и боевой

техникой, обладала двухлетним опытом веде­ния военных действий. В то же время

переоснащение нашей ар­мии по су­ществу только-только началось.

В-третьих, ошибки оперативно-стратегического характе­ра. Все рас­четы

строились исходя из того, что война нач­нется с приграничных сра­жений и лишь

после этого будут введены главные силы противника. Счи­талось, что этим силам

еще только предстоит полное развертывание, то­гда как в действительности они

уже были развернуты и факти­чески го­товы к вторжению. Их наступательными

действиями и началась агрессия. Серьезный просчет был допущен и в определении

сроков приведения своих войск в боевую готов­ность в приграничной полосе и

мобилизационного раз­верты­вания части Вооруженных Сил во внутренних военных

окру­гах. С опозданием началась переброска пяти армий из глубины страны к

запад­ным границам, не было завершено строительство укрепленных районов.

Запоздалым оказался и переход в 1940 году со смешанной

территориально-милицион­ной на кадровую систему комплектования, что негативно

сказа­лось на качестве мобилизационных ресурсов, пополнив­ших армию с началом

войны.

Одной из важнейших причин наших поражений в нача­ле войны были ре­прессии в

отношении военных кадров. Репрессии смели всех командующих военными округами и

их заместителей, на 80—90% командиров дивизий, полков и их заместителей. Были

уничтожены многие преподавате­ли воен­ных академий и училищ, а их труды изъяты

из обращения как «вражеские». Общая цифра уничтожен­ных — около 44 тысяч. В

истории до этого не было случая, чтобы руководство какой-либо страны перед

угрозой напа­де­ния врага планомерно уничтожало свои военные кадры.

В результате к началу войны только 7% командиров наших Вооружен­ных сил имели

высшее военное образование, а 37% не прошли полного курса обучения даже в

средних военно-учебных заведениях. Капитаны станови­лись команди­рами дивизий.

К 1941 году только в сухопутных войсках не хватало по штабам 66900 командиров.

Некомплект в летно-техническом составе ВВС достиг 32,3%, в ВМФ недос­тавало

более 22% командиров. Та­ким образом армия была сильно ослаблена. Для того,

например, чтобы под­готовить майора Генерального штаба, нужно не менее 10—12

лет. А ко­мандарма? 20 лет. А их почти всех уничтожили. Ведь даже Жуков в

начале войны по своей подготовке никак не равнялся Тухачевскому или Егорову

[28].

Начало войны было критическим и потому, что фашист­ская Германия превосходила

СССР в экономическом потен­циале. Так, к моменту нападе­ния на Советский Союз

она примерно вдвое превосходила нашу страну по производству электроэнергии,

угля, чугуна, стали, вчетверо — по выпус­ку автомобилей. Экономика фашистской

Германии была давно уже, переве­дена на военные рельсы, а ее союзники

за­вершали такой перевод. Кроме того, на службу агрессии были поставлены все

ресурсы покоренной Европы. Хотя в нашей стране в 1940 году почти каждый третий

рубль из госбюд­жета шел на укрепление обороны, но времени уже не хватило. Еще

один момент. Солдаты из села, помнившие страшный голод 1933 года, смерть родных

или близких, по­нимавшие — кто был виновником этой трагедии, не питали чувства

преданности ни к Сталину, ни к его режиму.

Своей политикой «вождь народов» подорвал чувство советского патриотизма в

крестьянской массе, и не только в ней. Когда началась война, это сказалось на

стойкости солдат Красной Армии в бою. В этом заключалась одна из причин

катастрофического хода войны в 1941 г. Мар­шал Г. К. Жуков впоследствии

отмечал, что советские войска обрели высо­кую стойкость лишь к осени 1942 г.

Здоровое чувство патриотизма в усло­виях смертельной опасности, нависшей над

Родиной, не могло не взять верх над всеми по­литическими антипатиями.

Нельзя не учитывать и того, что отрицательное влияние в начале войны оказала

приверженность традиционным идео­логическим мифам, со­гласно которым народные

массы капиталистических стран при всех об­стоятельствах глубоко враж­дебны

своим правительствам и в случае войны в СССР не­медленно перейдут на его

сторону. На нашу страну обру­шилась вся мощь германской военной машины,

захватчики шли по советской земле, гибли тысячи людей, а в обраще­нии, с

которым выступил В. Молотов, го­ворилось о страда­ниях германских рабочих,

крестьян и интеллигенции, ко­то­рые «мы хорошо понимаем». И. В. Сталин в

выступлении по радио 3 июля, когда немецко-фашистские войска уже заня­ли Литву,

значительную часть Латвии, Белоруссии, Украи­ны, отнес немецкий народ,

«порабощен­ный гитлеровскими заправилами», к числу наших потенциальных «верных

союз­ников» в войне. Даже 6 ноября 1941 г., когда гитлеровские полчища стояли

на подступах к Москве, Сталин заявил о том, что в германском на­роде произошел

«глубокий перелом против продолжения войны, за ликвида­цию войны», что

«германский тыл немецких войск представляет вулкан, го­товый взорваться и

похоронить гитлеровских авантюрис­тов»

[29]. Все это не только не способствовало мобилизации всех сил народа,

но и поддержи­вало у тех, кто далеко от фронта, настроения мирного времени,

веру в фа­тальную предопределенность победы. Вредно сказывались такие установки

и на моральном духе войск.

И, наконец, в преддверии войны считалось, что боевые действия будут вестись

исключительно на территории про­тивника. В воинском Уставе не предусматривались

бои в обороне. В результате действительность жес­токо наказала нас за все.

И Гитлер решил сделать ход первым. Зная о планах Сталина, он готовил план

«Барбаросса». Зная, что Сталин не верит в немецкое нападе­ние, он использовал

его уверенность и решился на безумие. И, надеясь на слабость сталинской армии,

подтверждённую в Финляндии, на фактор внезапности, Гитлер делает этот шаг.

Он верит: это даст ему молниеносную победу, ибо только она может спасти его.

Сталин по-прежнему не верит в безумный шаг Гитлера. Он уверен: у него есть

время. В те предвоенные дни Сталин, как всегда, занимался всем. В Узбекистане

работала научная экспедиция. Знаменитый антрополог Ми­хаил Герасимов,

восстанавливавший по черепам лица людей, предложил открыть гробницу Тимура.

Сталин согласился – ему хотелось увидеть лицо великого завоевателя.

Тимур был похоронен в Самарканде – в мавзолее Гур-Эмир. Ещё в начале

экспедиции Сталину сообщили местное предание: нельзя нарушать покой бога войны,

иначе жди беды – на третий день вернётся Тимур с войною. Так говорили старики

на базаре в Самарканде. Но Сталин, видевший, как выбрасывали из гробниц мощи

русских святых, взрывали церкви, убивали священников, должен был только

улыбнуться. Он сам был восточным бо­гом. Что ему кости Тимура!

В ночь на 20 июня 1941 года склеп мавзолея Гур-Эмир был озарён светом

прожекторов. Кинохроника снимала вскрытие могилы. Гигантская мра­морная плита в

240 пудов была сдвинута, в темноте саркофага стоял чёр­ный гроб, покрытый

истлевшим золотым покрывалом. Тимур умер далеко от Самарканда, и к месту

погребения его привезли в этом гробу. Старик, работавший в мавзолее, молил не

открывать крышку гроба – над ним по­смеялись. Из крышки выбили огромные гвозди.

Герасимов торжественно достал череп Тимура и продемонстрировал перед камерой.

Плёнку отвезли в Москву.

В ночь на 22 июня началась война.

Шёл третий день после вскрытия гробницы Тимура...

В солнечный воскресный день 22 июня 1941 года стал, по­жалуй, самым

трагическим в российской истории. На рас­свете германские войска без

объ­явления войны вторглись на территорию Советского Союза. За спиной

гитлеровцев лежала покорённая Европа. Все государства, подвергшиеся на­падению

Германии, развалились, словно карточные домики, в считанные недели. Гитлер и

его окружение, уверившись в непобедимости немецкой армии, рассчитывали на

блицкриг и в войне против СССР.

План войны против Советского Союза начал разрабаты­ваться уже ло­том 1940

года. Гитлер заявил своим генера­лам: «Россия должна быть лик­видирована. Срок

весна 1941 года»[30]. В декабре

1940 года Гитлер подписал ди­рективу №21, получившую кодовое наименование

«Барбаросса». Первона­чально нападение планировалось на 15 мая 1941 года, но

конце апреля из-за операций на Балканах было перенесено на 22 июня. Уже это

исключает всякую попытку оправдать гитлеровское вторжение соображениями о

«превентивном ударе» – независимо от того, планировал ли, свою очередь, Сталин

нападения на Германию.

Ещё в марте 1941 года Гитлер объявил, что войну против России «не следует

вести по законам рыцарства». Нацист­ский фюрер утверждал: «Это прежде всего

борьба идеологий и рас, поэтому её необходимо вести с беспрецедентной

не­умолимой жестокостью. Все офицеры должны освобо­диться от устаревших

взглядов. Комиссары являются носителями идео­логии, прямо противоположной

национал-социализму, поэтому их необхо­димо ликвидировать. Немецких солдат,

виновных в нарушении междуна­родного закона. оправдают. России не участвует в

Гаагской конвенции, поэтому на неё положения конвенции не распространяются»

[31].

В четвёртом часу утра 22 июня житель Киева, Минска, Одессы, Севастополя,

Каунаса и многих других советских городов проснулись от грохота разрывов и воя

сирен. Бомбы обрушились на аэродромы, узловые ж/д станции, военные го­родки,

штабы, склады боеприпасов, горючего и во­инского снаряжения. Пограничные

заставы, строившиеся укрепления, во­енные объекты вдоль всей западной границы

СССР подверглись массирован­ному артиллерийскому огню.

Советские вооруженные силы не смогли отразить первых натиск врага – нападение

оказалось внезапным. Войска при­граничных округов были разбро­саны на обширной

территории, находились далеко от границы: в Западном Особом военном округе – до

100-300 км, в Киевском – до 400-600. Каждая ди­визия первой линии должна была

оборонять фронт шириной 25-50 км, то­гда как военная наука считала, что полоса

обороны дивизии не должна пре­вышать 8-12 км. Планы обо­роны границы не были

доведены даже до армей­ских штабов, не говоря уже о корпусах и дивизиях.

Только поздно ночью 21 июня нарком обороны маршал С.К.Тимошенко и начальник

Генштаба генерал армии Г.К.Жуков передали в западные военные округа директивы,

которые предупреждали о возможности немецкого на­падения 22-23 июня. Директива

была совершенно не реальной: требо­валось за несколько часов рассредоточить и

замаскировать авиацию, в то время как большей частью самолёты находи­лись на

лётном поле без боеприпасов и даже без горючего. К тому же в этой последней

предвоенной директиве предписывалось: «Нападение может начаться с

провокацион­ных действий. Задача наших войск – не поддаваться не на какие

провокационные дейст­вия, могущие вызвать крупные осложнения»

[32]. Не удивительно, что в первые часы войны пе­редовые части Красной

Армии, атакованные немецкими вой­сками, лишь запрашивали командование, что

округов, но и высшее советское руководство. Когда Сталину до­ложили о налётах

германской авиации на советские города, он спросил, не провокация ли это

немецких генералов. С.К.Тимошенко ответил: «Немцы бомбят наши города на

Украине, в Белоруссии, в Прибал­тике, на границе начались боевые действия

сухопутных войск. Какая же это провокация?»

[33] Однако Сталин возразил: «Если нужно организовать провокацию, то

не­мецкие генералы бомбят и свои города». Затем он добавил: «Гитлер навер­няка

не знает об этом. Необходимо срочно связаться с Берлином»

[34]. В гер­манском посольстве сообщили, что посол просит срочно принять

его. При­быв к Молотову, фон Шулен­бург сообщил, что германское правительство

объявило СССР войну.

В первые часы войны в Генеральном штабе и Наркомате обороны совер­шенно не

представляли себе реальной ситуации на фронте. Об этом сви­детельствует

директива №2. Красная Армия стремительно откатывалась от границы, офицеры

тщетно разыскивали свои части, а в Москве всё ещё боялись «провокаций». Вечером

того же дня, в 21.15 нарком обороны отдал ещё одну нереальную директиву, требуя

перейти на главных направлениях к наступательным действиям, разгромить ударные

группировки врага и пе­ренести боевые действия на его территорию. К исходу 24

июня войскам при­казывалось овладеть районами Сувалки и Любина. Беспоря­дочные

по­пытки перейти в контрнаступление, предпринятые в соответствии с ди­рективой

вместо организации планомерного отхода войск, лишь привели к дополнительным

жертвам и ещё большей неразберихе на фронте.

Для Сталина внезапное нападение Германии стало страшным потрясе­нием. Адмирал

И.С.Исаков свидетельствует, что в первые дни войны вождь «находился в состоянии

простра­ции». По словам Н.С.Хрущёва, Ста­лин «был совершенно пара­лизован в

своих действиях, не смог собраться с мыслями». Он уехал на свою «ближнюю дачу»

в Кунцево и, несмотря на уго­воры членов Политбюро, упорно отказывался

выступить по радио с обра­щением к населению. Даже 30 июня, когда к Сталину

вновь явилась группа Политбюро. Он встретил их с вопросом: «Зачем пришли?»

[35]

А.И.Микоян вспоминал, что Сталин считал всё «безвоз­вратно потерян­ным».

Подавленным состоянием объясняется ещё и то, что не он, а Моло­тов выступил в

12 часов дня 22 июня с обращением к гражданам СССР. Именно из радиообра­щения

Молотова жители большей части страны уз­нали, что началась война. Молотов

закончил своё выступление сло­вами: «Весь наш народ теперь должен быть сплочен

и един как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других

дисциплины, организованно­сти, самоотверженности, достойной настоящего

советского патриота, чтобы обеспе­чить победу над врагом. Наше дело правое.

Враг будет раз­бит. Победа будет за нами»

[36].

Сталин собрался с духом и выступил по радио только 3 июля. Ни раньше, ни

позже он не говорил так: «Товарищи! Граждане! Братья и се­стры! Бойцы нашей

армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

[37]

На второй день войны, 23 июня, была создана Ставка Главного Командо­вания. Её

возглавил Тимошенко. Однако его полномочия были крайне узки. Г.К.Жуков

вспоминал: «Без утверждения Сталина Тимошенко не имел воз­можности отдать

войскам какие-либо принципиальное распоряжение. Сталин ежечасно вмешивался в

ход событий, по несколько раз в день вызы­вал главкома Тимошенко и меня в

Кремль, нервничал, бранился и всем этим только дезорганизовывал работу Главного

командования в сложившейся обстановке. 9 июля я доложил некоторым членам

Политбюро о необходимости сделать Сталина юридическим Верховным

главнокоман­дующим»[38].

10 июля Ставка ГК была преобразована в Ставку ВГК. Председателем Ставки (с 19

июля – наркомом обороны, с 8 августа – верховным главнокомандующим) стал

Сталин. Одно­временно были созданы три глав­ных командования, каждому из

которых были подчинены несколько фрон­тов. Северо-За­падное главное

командование возглавил Ворошилов, Западное – Тимошенко, Юго-Западное –

Будённый. Ставка должна была стать кол­лективным органом Верховного

главнокомандования. Однако этой функции она не выполняла: Сталин почти нико­гда

не собирал Ставку в полном со­ставе, а вызывал тех членов, с кем считал нужным

посоветоваться.

В это тяжелейшее время необходимо было поднять на­род на борьбу с

гитлеровскими захватчиками. Важнейшие задачи по мобилизации всех сил и средств

страны на борь­бу с врагом были изложены в директиве СНК СССР и ЦК ВКП (б)

партийным и советским организациям при­фронтовых областей от 29 июня 1941 года.

Директива под­черкивала цель вероломного нападения фашистской Герма­нии на

Советский Союз, объясняла характер войны, раскры­вала условия достижения

победы, указывала на задачи пар­тии и народа в войне. «...В навязанной нам

войне с фа­шистской Германией, — говорилось в этом документе, — решается вопрос

о жизни Советского государства, о том, быть народам Советского Союза свободными

или впасть в порабощение»[39].

30 июня был создан Государственный комитет обороны (ГКО), сосредо­точивший

всю полноту власти в стране. Пред­седателем ГКО стал Ста­лин, членами –

Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков. Впоследствии Г.К.Жуков объяснял:

«Неод­новременное образование всех высших государственных орга­нов по

руководству войной и жизнедеятельностью страны на время войны произошло потому,

что в предвоенный период эти вопросы не были решены правительством и Политбюро.

Перед войной нар­ком обороны и Генштаб неоднократно про­сили Сталина, Молотова

и Во­рошилова рассмотреть проекты документов по организации Верховного

командования и орга­низации управления фронтом и округами, но нам каж­дый раз

говорили: «Подождите», а Ворошилов был вообще противник каких бы то ни было

планов войны, опасаясь, что они могут стать известны раз­ведке противника»

Прибалтики, Белоруссии, Украины, Мол­давии и ряда областей РСФСР. В районах

объявленных на во­енном положении, вся полнота вла­сти передавалась военным

властям. 23 июня была объявлена мобилизация военнообязан­ных 1905-1918 гг.

рождения. У военкоматов выстроились оче­реди, уходивших на фронт. Уже к 1 июля

в ряды Красной Армии влилось 5,8 млн. человек.

24 июня был создан Совет по эвакуации, а 27 июня принято постановле­ние ЦК

ВКП(б) и СНК об эвакуации насе­ления, промышленности объектов и материальных

ценностей из прифронтовой полосы. В первую очередь на восток выво­зилось

оборудование военных заводов, предприятий авиацион­ной, тракторной, химической

промышленности, чер­ной и цветной метал­лургии.

26 июня Президиум Верховного совета СССР принял Указ «О режиме ра­бочих и

служащих в военное время». Рабочий день увеличился, вводились обязательные

сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов, отменялись отпуска.

Начался перевоз заводов, производивших мирную про­дукцию, на производство

вооружения, военной техники и боеприпа­сов. Страна начинала жить по-военному.

Согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года

Воронежская область и г. Воронеж объявлены на военном положении.

22 июня 1941 года мирный труд советских людей был прерван веролом­ным

нападением фашистской Германии на Советский Союз. Программа мобилизации всех

сил народа на борьбу с врагом была изложена в директиве Совнар­кома СССР и ЦК

ВКП(б) от 29 июня 1941 года.

Трудящиеся Воронежской области, как и все совет­ские люди, встали на защиту

Отечества.

«Дадим нашей Красной Армии высококачественного каучука столько, сколько его

потребует страна!» — поклялись на митинге рабочие завода СК-2

[41]

Коллектив локомотиворемонтного завода им. Ф. Э. Дзержинского на своем митинге

принял обращение к трудящимся области.

«Мы призываем, — говорилось в нем, — всех ра­бочих, работниц, ин­женеров,

служащих промышленно­сти и транспорта Воронежской об­ласти перестроить работу и

всю жизнь на военный лад, подчинить все фронту, святому делу уничтожения

кровавого фашиз­ма»[42].

Воронежцы впервые в стране освоили выпуск самолётов-штурмовиков Ил-2, которые

гитлеровцы прозвали «чёрной смертью». За успешное выпол­нение задания по

выпуску боевой техники авиационный завод был награж­дён орденом Ленина. Осенью

1941 года завод был эвакуирован в глубокий тыл, и там воронежские рабочие

продолжали производство военной про­дук­ции.

В специализированных цехах воронежских заводов производился ремонт самолетов,

танков, автомашин, из­готовлялись боеприпасы и другое воен­ное снаряжение.

Коллектив паровозоремонтного завода им. Ф.Э. Дзержинского отремонтировал шесть

бронепоездов для фронта, на­ладил производство лафетов для противотанковых

пушек, передвижных артил­лерийских мастерских, походных кухонь и выполнил

другие фронтовые за­казы.

По инициативе И. А. Волгина, коммуниста с 1917 года, бывшего комиссара

бронепоезда времен гражданской войны, дзержинцы построили бронепоезд. Личный

состав его заводской партийный комитет уком­плек­товал рабочими-коммунистами,

владеющими необ­ходимыми специально­стями. Командиром бронепоезда был назначен

инженер завода В. О. Бала­шов, комиссаром — заместитель начальника

механоремонтного цеха И. С. Арчаков. Приказом командования Юго-Западного фронта

бронепоезд был зачислен в боевой строй как «отдельный бронепоезд № 9 —

«Дзержинец».

Рабочие, инженерно-технические работники Воронежского завода имени Коминтерна

с помощью других коллективов промышленных предприятий города в кратчайший срок

изготовили реактивные установки «катюша» - грозное оружие Великой Отечественной

войны. Из постановления бюро об­кома ВКП(б) о выпуске машины РС-132 (РС-132 –

условное обозначение бое­вой установки «катюша») 2 июля 1941 года: «Придавая

исключительно важное государственное значение делу быстрейшей организации

выпуска по графику заводом им. Коминтерна машины РС-132, бюро обкома

постанов­ляет:

Предупредить парторганизацию и руководящих работников завода о том, что

партия и правительство оказали большое до­верие коллективу за­вода в деле

обеспечения действующей Крас­ной Армии новейшими средст­вами борьбы с

зарвавшимися под­лыми бандами фашистов, дав заказ заводу на изготовление машин

РС-132.

Обком ВКП(б) обязывает парторганизацию, командный со­став и рабочих завода

принять все меры, не щадя своих сил, не считаясь со временем, чтобы выполнить

священный долг пе­ред Родиной и дать точно по графику машины РС-132.

Секретарь обкома ВКП (б) В. Тищенко»[43].

Возвратившийся из Москвы директор завода им. Ко­минтерна Ф. Н. Му­ратов

привез задание о форсирован­ном производстве пусковых установок. Уже в июле

1941 года необходимо было изготовить тридцать боевых ма­шин, а в августе — сто.

Однако завод не был готов к такой коренной пере­стройке всей работы. Прежде

всего не было металлообрабатывающих станков нужной дли­ны; только в самом конце

июня завод получил четыре строгальных станка, но их столы были коротки и делать

пролета сборочного цеха стоят в полной готовности две реактивные пуско­вые

установки. Произошло это в ночь на 27 июня 1941 года, на исходе пятых суток

войны.

В своей книге «Воспоминания и размышления» Маршал Советского Союза Г. К.

Жуков писал: «Надо от­дать должное нашим вооруженцам за их опе­ративность и

творческое трудолюбие. Они сделали все возможное, чтобы через 10—15 дней после

начала войны войска получили первые партии гроз­ного оружия»

[44].

Эту похвалу можно безусловно отнести и в адрес коллектива завода им.

Коминтерна.

Особенно тяжелое положение сложилось в первые дни войны на Западном фронте,

которым командовал генерал армии Д.Г.Павлов. В основ­ном развитие событий на

западном на­правлении объяснялось группировкой войск Красной Армии к началу

боевых действий. Накануне войны советское командование полагало, что основной

удар Германия будет наносить на Украине. В результате Западному округу

доста­лось значительно меньше сил, нежели Киевскому. Жуков объ­яснял:

«И.В.Сталин был убежден, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут

стремиться в первую оче­редь овла­деть Украиной, Донбассом, чтобы лишить нашу

страну важ­ней­ших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий

уголь, а затем и кавказскую нефть. При рассмот­рении оперативного плана весной

1941 года И.В.Сталин го­ворил: «Без этих важнейших жизненных ресурсов

фашистская Германия не сможет вести длительную и большую войну». И.В.Сталин для

всех нас был величайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его

суждениях и оценки об­становки. Однако в прогнозе направления главного удара

противника И.В.Сталин допустил ошибку»

[45]. Генштаб и военная разведка, доверившись предположениям вождя,

также не смогли правильно определить направление главного удара противника.

Осенью 1939 года начальник Генштаба К.А.Мерецков считал, что главный удар немцы

нанесут на брестско-минском направлении. Однако Сталин не согласился с ним и

настоял на пересмотре плана. Мерецков вскоре был аре­стован.

В дальнейшем, при переработке плана осенью 1940 года и весной 1941 года

предположение, что главный удар будет нанесён на Украине, под со­мнение не

ставилось. В науке существует такая версия, согласно которой выбор южного

направления в качестве главного объяснялся отнюдь не про­счётами Сталина и

Генштаба, а подготовкой к наступатель­ной войне против Германии. В этом случае

мощное наступле­ние с Украины позволило бы отрезать Германию от её южных

союзников (Румынии, Венгрии, Ита­лии) и захватить жизненно важные для Рейха

румынские нефтепромыслы.

Гитлер планировал вести против СССР не длительную, а, напротив, молниеносную

войну. Поэтому в качестве главного он выбрал белорусское направление,

позволявшее кратчайшим путём дойти до Москвы.

Положение Западного фронта усугубилось тем, что распо­ложение его войск имело

ярко выраженный наступательный характер: основные силы располагались в

Белостокском вы­ступе. Германское командование нацелило ударные силы группой

«Центр» под основание этого выступа. Это позво­лило немцам достичь на решающих

участках подавляю­щего перевеса.

Если в целом соотношение сил группы армий «Центр» и За­падного фронта было

примерно равным, а по танкам на сто­роне советских войск было преимущество в

2,7 раза, то брестском направлении немцы превосходили Красную Армию по пехоте в

4,5 раза, по танкам – в 2,9 раза, по авиации – в 2 раза, по артиллерии - в 3,3

раза.

К исходу четвертого дня войны немецкие войска прорва­лись на 200 км в глубь

советской территории. Многие со­ветские командиры, быстро выдви­нувшиеся на

высокие посты, не имевшие ни военного образования, ни опыта руководства

крупными соединениями, вместо того чтобы организовать управление со своих

командных пунктов, пытались лично ос­тановить от­ступавшие части, теряли связь

с войсками и от­давали приказы, не имея представления о том, что происходит на

соседних участках.

27 июня, несмотря на героизм советских солдат и офице­ров, пал Минск.

Своевременно отвести войска из Белосто­кского выступа не удалось. Бело­стокская

группировка по­пала в окружение.

27 июня начальник Генштаба сухопутных войск Германии генерал Ф.Гальдер

удовлетворённо записывал в дневнике: «На фронте группы армий «Центр» операции

развиваются со­гласно планам. Противник оставил Бе­лосток, тем самым ме­шок на

западе сужается. Противник пытается выйти из окру­жения. в северо-восточном и

юго-восточном направлениях. Несмотря на обострение положения на отдельных

участках нашего фронта, эти попытки противника безуспешны». 2 июля Гальдер

сделал но­вую запись: «В полосе группы армий «Центр» закончена ликвидация

окру­женной группировки про­тивника в районе Белостока»

[46].

Ответственность за поражения была возложена на командо­вание За­падного

фронта. По словам Жукова, «не имея пол­ного представления о про­рвавшихся

бронетанковых группи­ровках противника. Павлов часто при­нимал решения, не

от­вечавшие обстановке»[47]. 1

июля 1941 года Павлов был смещён. Его и ряд других генералов и политработников

Западного фронта арестовали и расстреляли «за позорящую звание ко­мандира

трусость, без­действие власти, отсутствие распорядительности, развал управления

войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление по­зи­ций».

Западный фронт возглавил маршал Тимошенко.

Историк Б.Соколов задаётся вопросом о том, что было бы, если бы не Д.Г.Павлов

Г.К.Жуков командовал первые дни войны Западным фронтом: «Невыгодную группировку

подчинён­ных войск изменить он не мог – её опре­деляли Генштаб, Наркомат

обороны и лично Сталин. Не мог он и улуч­шить расположение укреплённых районов

– этот вопрос тоже ре­шался в центре, равно как и приведение войск в боевую

го­товность. не во власти Жукова было бы предотвратить унич­тожение большей

части авиации За­падного фронта в первые же дни войны (оно было вызваны

серьёзными по­роками в предвоенном развитии советской авиации в целом). Не мог

он по­влиять и на то, что именно в Белоруссии Гитлер решил нанести основной

удар и поэтому сосредоточил здесь свои основные силы.

Так что войска Западного фронта совершенно неизбежно потерпели бы столь же

тяжёлое поражение. И тогда Жукова, а не Павлова постигла бы трагическая судьба:

скорый и не­правый суд и расстрел, дабы головами руководителей Запад­ного

фронта прикрыть ошибки центрального военного и поли­тического руководства,

приведшего страну к катастрофе»[48]

.

Судя по отзывам мемуаристов и военных историков, Павлов действи­тельно не был

подготовлен к тому, чтобы занимать столь высокие посты. Но в его стремительной

карьере пови­нен прежде всего Сталин, уничто­живший в канун войны ко­мандный

состав Красной Армии. К тому же едва ли на месте Павлова другой командующий

оказался бы на высоте положе­ния.

В начале июля немецкие части в Белоруссии вышли к Днепру и Западной Двине.

В первый же день войны войска немецкой группы армий «Север» прорвали порядки

Северо-Западного фронта (командующий – генерал-полковник Ф.И.Кузнецов). Войска

фронта, понесшие большие потери, отступали по расходя­щимся направлениям: 8-ая

армия – на Ригу, 11-ая – на По­лоцк. Ме­жду частями Северо-Западного и

Западного фронтов образовалась гигант­ская брешь шириной 130 км. Поспешная

попытка нанести контрудар си­лами расположенных во втором эшелоне

механизированных корпусов ока­залась безуспешной и привела к большим потерям

танков.

26 июня нацисты с ходу форсировали Западную Двину у Даугавпилса. Дальнейшее

продвижение немцев удалось задер­жать контрударами. Фельдмаршал Э.Манштейн

вспоминал: «Вскоре нам пришлось на северном берегу Двины обороняться от атак

противника, поддержанных одной тан­ковой дивизией. На некоторых участках дело

принимало серьёзный обо­рот»[49].

Однако остановить немцев удалось ненадолго. 30 июня не­мецкие вой­ска взяли

Ригу, 6 июля Остров, 9 июля Псков. Угроза нависла уже над Ле­нинградом.

За 18 дней войны вермахт продвинулся в глубь советской территории на 450 км.

Почти вся Прибалтика была потеряна.

На Юго-Западном фронте (командующий - генерал-полков­ник М.П.Кирпонос)

сложилось благоприятное для советских войск соотноше­ние сил, так как именно

укреплённых районах. Тем не менее войска противника сумели про­рваться и там.

Несколько советских дивизий попали в окружение. Однако Юго-Западный фронт

на­нес контрудары силами механизированных корпу­сов и сумел задержать

продвижение немецких войск по шоссе Луцк - Ровно – Житомир. 26 июня Гальдер

записал в дневнике: «Группа армий «Юг» мед­ленно продвигается вперёд, к

сожа­лению, неся значительные потери. На стороне противника, действующего

против группы армий «Юг», отмечается твёрдое и энергичное руководство»

[50]. Слова Гальдера и под­тверждал и генерал Гот, командовавший в те

дни танковой группой в со­ставе группы армий «Центр»: «Тяжелее всего пришлось

группе армий «Юг». Войска противника были отброшены от границы, но они быстро

оп­равились от неожиданного удара и контратаками располагавшихся в глу­бине

танковых частей остановили продвижение немецких войск. Опера­тивный прорыв 1-й

танковой группы до 28.06. достигнут не был»

[51]. Задер­жать немецкое продвижение удалось дорогой ценой. К 30 июня

Юго-Запад­ный фронт потерял 2648 танков, то есть в три раза больше всего

танко­вого парка группы армий «Юг». Высокие потери танков были вызваны пре­жде

всего рассредо­точением по всему фронту, недостатком тактической грамот­ности

командиров, слабой подготовкой водителей.

9 июля немцы захватили Житомир. Но упорные бои в районе Житомира продолжались

стрелковым оружием. Многие из них ока­зали врагу поистине герои­ческое

сопротивление . 11 дней удерживали одну из застав Владимир-Во­лынского

погранич­ного отряда бойцы под командованием лейтенанта А.Лопатина. Упорно

сражались с подавляющими силами агрес­сора за­ставы: Августовского,

Перемышльского, Рава-Рус­ского и других по­гранот­рядов. Но всерьёз задержать

про­движение врага на всём протяжении гра­ницы пограничники, конечно, не могли.

Армейские части в первые же часы по­несли колоссальный урон. Атаковав советские

аэродромы, немцы только за один день 22 июня уничтожили 1200 совет­ских

самолётов, причём 800 не успели подняться в воздух.

Особенно тяжёлые потери понёс Западный фронт, потеряв­ший 738 са­молётов, в

том числе на земле – 528. Немецкая армия потеряла 1200 само­лётов лишь к 19

июля, те есть почти через месяц воздушных боёв. С са­мого начала войны немало

подвигов совершили со­ветские летчики. Многие из них, рискуя жизнью, шли на

воздушные тараны. По имеющимся подсче­там, за годы вой­ны их было совершено

636. Уже 22 июня было совершено около 20 таранов. В тот же день ст. лейтенант

П. Чиркин и младший лейтенант В.Слюнькин совершили первый во время вой­ны

наземный таран, когда свой горящий самолет они напра­вили на танковую колонну

врага. 25 июня их подвиг повто­рил капитан Н.Гастелло. Совет­ские лётчики

сра­жа­лись не жалея жизни. Писатель С.С.Смирнов пытав­шийся в 60-х годах

вы­яснить кто же совершил первый в ходе Великой Оте­чественной войны воз­душный

таран, вынужден был отка­заться от этого замысла, так как уже в первый час

войны несколько лётчиков таранили самолёты противника.

Авторы многотомного издания «История Великой Отечест­венной войны Советского

Союза» называют первым лётчиком, совершивший воздушный таран во время великой

Отечествен­ной войны, Д.В.Кокорева.

В результате уже 22 июня немецкие танковые группировки прорвались на 20-50 км

в глубину советской обороны. В оперативной сводке штаба четвертой армии за 24

июня сооб­щалось: «Пехота деморализована и упор­ство в обороне не проявляет.

Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части приходиться

останавливать и поворачивать на фронт ко­мандиром всех соединений, начиная от

командующего ар­мией, хотя эти меры, несмотря даже применение оружие должного

эффекта не дают»[52]. Лишь

отдельные части и подраз­деления, находившиеся на подготовленных оборонительных

рубежах, сумели оказать врагу серьёзное сопротивление. Так, немногочисленный

гарнизон Брестской крепости целый месяц держал оборону, приковав к себе

значительные силы фашистов. Защитники Брест­ской крепости с беспримерным

ге­роизмом отстаивали этот небольшой, ставший священным для советских людей

участок родной земли. На разва­линах стен фортов и казематов Брестской крепости

сохранились над­писи, отражающие мысли и чувства его защитников. На одной из

стен западных казарм истекавший кровью боец нацарапал слова: «Я умираю, но не

сдаюсь. Прощай, Родина! 20/VII-41 год»

[53].

Пять дней отбивали атаки гитлеровцев 41-я стрелковая ди­визия под

Раввой-Русской и 99-я стрелковая дивизия под Перемышлем. Стойко сра­жались

части гарнизона и 67 диви­зии, оборонявшие Лиепайскую военно-морскую базу.

Германский историк П.Карелл пишет о боях при Лиепае: «Обо­рона была

организована блестяще. Солдаты хорошо воо­ружены и фа­натически храбры. Они

показали в Либаве (Лиепае) наи­лучшие элементы со­ветского военного искусства.

в Ли­баве впервые выяснилось, на что спосо­бен красноармеец при обо­роне

укреплённого пункта, когда им руководят реши­тельно и хладнокровно»

[54]. К сожалению, в большинстве слу­чаев такого руководства советские

войска оказались ли­шены.

3 июля Гальдер самодовольно записал в дневнике: «Не бу­дет преувеличе­нием

сказать, что компания против России выиграна в течение 14 дней»

[55]. Однако немецкие офицеры, на­ходившиеся ближе к фронту, видели

события в ином свете в эти победные для вермахта дни они испытывали всё

боль­шую тревогу. Им ещё не приходилось встречать столь упорного врага. Немцев

поражал героизм уже обречённых, казалось бы, советских солдат. Один из офицеров

вермахта писал: «Несмотря на то, что мы продвигаемся на значительные

рас­стояния. нет того чувства, что мы вступили в по­беждённую страну, которое

мы испытывали во Франции. Вместо этого – сопротивление, постоянное

сопротивление, каким бы безна­дёжным оно ни было. Отдельное орудие, группы

людей с вин­товками. человек выскочив­ший из избы на обочине дороги с двумя

гранатами в руках.»[56]. Генерал

Блю­ментрит вспоминал позднее о боях за Минск: «Поведения русских войск

по­рази­тельно отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в

условиях поражения. Даже будучи окружёнными, русские не отступали со своих

рубежей»[57].

И действительно, хотя сотни тысяч солдат, оказавшись в безнадёжном положении,

оставшись без боеприпасов, попали в плен, многие окружённые части продолжали

сражаться, прорываясь с боями на восток или, по край­ней мере, прико­вывая к

себе значительные силы вермахта.

По мере продвижения немцев сопротивление лишь усилива­лось. Люди не думали о

поражении и капитуляции – раньше или позже, но враг будет раз­бит, победа будет

за нами! Годы спустя И.Г.Эренбург, в годы войны просла­вившийся как военный

журналист, писал в мемуарах: «Писатели долго (ра­зумеется, не по своей воле)

обходили первые месяцы войны молчанием, на­чиная повествование с

контрнаступления в де­кабре 1941 года. А между тем всё было решено именно в

первые месяцы, тогда народ показал свою душевную силу»

[58].

Значительно меньшую уверенность в победе продемонстри­ровали в те дни Сталин

и его ближайшие соратники. Исто­рики установили, что Ста­лин пытался вступить в

переговоры с Гитлером. Встретившись с болгар­ским послом в СССР Ста­лин, Берия

и Молотов просили его передать Гит­леру, что Советский Союз готов уступить

Германии Прибалтику, Молда­вия, часть Украины и Белоруссии. Посол отказался от

по­средничества, заявив: «Если вы отступите хоть до Урала, то всё равно

победите». (Эта версия основана на показа­ниях Берия на допросе в 1953 году,

подтверждён­ных болгар­ским послом. По версии Г.К.Жукова от переговоров

правительств США и Великобри­тании. Руководители обеих стран не сомневались в

таком развитии событий и даже неодно­кратно пытались предупре­дить Сталина.

Премьер-министр У. Черчиль 15 июня 1941 г. писал американскому президенту:

«...Если разразится эта но­вая война, мы, конечно, окажем русским всемерное

поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которо­го нам нужно

разбить, — это Гитлер». В устном ответе через посла Рузвельт заверил, что

немедленно поддержит его пуб­личное выступление.

В условиях начавшейся войны исключительно важные задачи ложились на

советскую внешнюю политику. Главной конкретной задачей советской дипломатии

было объединение всех сил, противостоящих блоку фашистских агрессоров: создание

коалиции СССР, Великобритании, США и других стран, готовых к сотрудничеству в

войне.

Прежде всего советская дипломатия должна была позаботиться о том, чтобы

установить союзные отношения со странами, уже воевавшими с Германией и Италией.

В первую очередь речь шла о сотрудничестве в войне с Англией. СССР был

заинтересован в заключении с Англией прочного союза в войне, в активизации ею

боевых действий против Германии, особенно в открытии в Западной Европе второго

фронта. Хотя США пока не участ­вовали в Войне, американское правительство

неоднократно заявляло, что оно заинтересовано в поражении нацистской Германии и

в победе Велико­британии. Между США и Англией установилось тесное

сотрудничество. Советский Союз также стремился к установлению с США возможного

тесного сотрудничества. Процесс складывания антигитлеровской коали­ции не был

простым и единовременным актом. Исключительно важным для Советского Союза был

вопрос о позиции Японии. В этих условиях перед советской дипломатией стояла

задача сделать максимум возможного для предотвращения нападения со стороны

Японии. Немалая опасность суще­ствовала и у южных границ Советской страны.

Нацистской Германии уда­лось установить к лету 1941 года тесные контакты с

правящими кругами Турции, Ирана и Афганистана. Приходилось считаться с тем, что

эти страны, особенно Турция, также могли оказаться союзниками фашист­ской

Германии в войне против СССР. Советский Союз был заинтересован также в боевом

содружестве с народами оккупированных фашистскими агрессорами стран.

Правящие круги Великобритании и США и других западных стран счи­тали, что

нападение фашистской Германии на СССР отвечало их интере­сам. Если бы не

нападение Германии на СССР, то Британская империя ока­залась бы в предельно

опасном положении. Британский посол в СССР Ст. Криппс, только что

возвратившийся из Лондона, где он ознакомился со взглядами Черчилля и других

британских политических деятелей, говорил 27 июня в беседе с американским

послом в Москве: «Было бы ужасно, если бы русские капитулировали. В таком

случае в сентябре была бы предпринята попытка вторжения в Британию».

Непосредственная опас­ность вторжения немецких войск перестала существовать в

Лондоне был вывешен огромный флаг: «Спокойные ночи! Спасибо за них России!»

На­стоятель Кентерберийского собора Х.Джонсон заявил, что, «защищая Мо­скву,

Россия защищает Лондон»[59].

Узнав 22 июня о вторжении германских войск на территорию СССР, Черчилль

вечером того же дня выступил по радио с речью, посвященной этому событию, что

произвело на британцев сильное впечатление и имело широкий международный

резонанс. В частности он сказал: «За последние 25 лет, - сказал он, - не было

более последо­вательно противника коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни

одного слова, которое я сказал о нём. Но всё это бледнеет перед

развёртываю­щимся сейчас зрелищем. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге

своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с

незапа­мятных времён. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жёны

молятся о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу

десятки тысяч рус­ских деревень, где средства к существованию с та­ким трудом

вырываются у земли, но где существует исконные человеческие радости, где

смеются девушки и играют дети.»[60]

Далее Черчилль заявил, что любое государство, которое борется против Германии,

получит Английскую помощь. Отсюда следует, сказал он, что британское

правительство окажет Советскому Союзу «экономическую и техническую помощь,

которая в наших возможностях и которая может быть ему полезна». Черчилль

отметил, что после уничтожения русской державы Гитлер намерен бросить свои

главные силы против Англии, вторгнуться на Британские острова. «По­этому

опасность угрожающая России, - это опасность, грозящая нам и Со­единённым

Штатам. Усвоим же уроки, уже преподанные нам столь горьким опытом. Удвоим свои

усилия и будем бороться сообща»[61]

. Однако высказывания Черчилля относительно характера этого сотрудничества были

крайне сдержанными. Но в создавшейся крайне опасной для Англии обстановке верх

взял курс, за который выступали У.Черчилль, А.Иден, га­зетный «король»

У.Бивербрук и ряд других британских деятелей. Так, Би­вербрук считал, что союз

с Советской Россией – спасение для Великобри­тании.

Таким образом, после нападения Фашистской Германии на Советский Союз она

оказалась в состоянии войны и на Востоке, и на Западе. В Лондоне преобладало

мнение, что Советский Союз может не выдержать натиска агрессоров, в связи с тем

была бы предрешена судьба и Великобритании, и встал вопрос о том, не следует ли

активизировать действия на Западе для отвлечения части германских войск с

восточного фронта. Такой позиции придерживался, например, Э.Беван, выступая 24

июня в палате общин, он поставил вопрос о необходимости открыть в ближайшем

будущем второй фронт в Европе. К нему присоединялся и Бивербук, в беседе с

советским по­слом в Лондоне И.М.Майским 27 июня он перечислил ряд мер, которые

анг­личане могли бы принять для ослабления нажима гитлеровской Германии на

восточном фронте: Англия могла бы усилить бомбардировки Западной Германии и

Северной Франции; она могла бы направить часть своего флота в район Мурманска и

Петсамо для морских операций против нем­цев; имеется также возможность «крупных

рейдов на северный французский берег, то есть временного захвата таких пунктов,

как Шер­бур, Гавр и тому подобное»[62]

. Советское правительство, естественно, про­явило большой интерес к упомянутым

Бивербуком мерам. 29 июня В.М.Молотов заявил Ст. Криппсу, что «все предложения

Бивербука Совет­ское правительство считает правильными и актуальными»

[63]. 31 июня анг­лийское правительство телеграфировало Криппсу, что

Англия не в состоя­нии оказать СССР какую-либо военную помощь. Во время

очередной встречи с Молотовым 2 июля Криппс скрыл этот отрицательный ответ. Он

снова заверял наркома в общих словах, что Англия готова-де оказать СССР

возможную поддержку. Британская дипломатия считала такие жесты «моральной

поддержкой» Советского Союза в войне.

Поскольку США в то время ещё не находились в состоянии войны и уг­рожавшая им

опасность не была столь острой, разногласия по вопросу об отношении к СССР

оказались более существенными. Меморандум государ­ственного департамента США от

21 июня, в котором изложен сложившийся к этому времени курс политики

Соединённых Штатов по отношению к СССР в случае нападения на него Германии: «Мы

не должны делать предложений Советскому Союзу или давать советы, если

Совет­ский Союз не обратится к нам. Если Советское правительство прямо

об­ратится к нам с просьбой о помощи, нам следует, насколько это будет

возможно, без ущерба для нашей помощи Великобритании и жертвам аг­рессии и не

нанося серьёзного урона наши усилиям по обеспечению нашей готовности, ослабить

ограничения на экспорт в Советский Союз, даже разрешив ему получать такие

военные поставки, в которых он может ис­пытывать острую необходимость и

которыми мы можем себе позволить поделиться.»

[64] Что же касается президента США Ф.Рузвельта, то он, стараясь где и

как только возможно поддерживать Англию «на плаву», был готов

солидаризироваться с мнением Черчилля, что для нее имело бы важ­ное значение

продление агонии СССР, оттяжка его похорон.

23 июня заместитель государственного секретаря США С.Уэллес сделал заявление

о позиции американского правительства. Нападение Германии на СССР

характеризовалось как новое доказательство ее стремления к миро­вому

господству. По мнению правительства США, говорилось в заявлении, «любое

сопротивление гитлеризму, любое сплочение сил, выступающих против гитлеризма,

из какого бы источника эти силы ни исходили, уско­рит неизбежное падение

нынешних германских лидеров и тем самым будет способствовать нашей собственной

обороне и безопасности. Гитлеровские армии являются сегодня главной опасностью

для американского континента». На следующий день Ф.Рузвельт, делая шаг вперед,

заявил о готовности США сотрудничать с СССР.

Приведенные заявления правительств Великобритании и США означали, что они

были заинтересованы в определенном сотрудничестве с СССР, по­скольку все три

державы оказались перед лицом общего опасного врага – фашистской Германии.

И.В.Сталин, как бы отвечая Англии и США, в своей речи заметил: «В этой

освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем

иметь верных союзников в лице Европы и Америки. Наша война за свободу нашего

отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость.»

[65]

8 июля И.В.Сталин в беседе с Ст.Криппсом снова вернулся к советскому

предложению о заключении соглашения. Глава Советского правительства сообщил,

что он имеет в виду соглашение из двух пунктов:

«1. Англия и СССР обязываются оказывать друг другу вооруженную по­мощь в

войне с Германией.

1. Обе стороны обязываются не заключать сепаратного мира»[66].

Повторное предложение СССР, исходившее на этот раз от главы Совет­ского

правительства, возымело свое действие. 10 июля У.Черчиль сообщил И.В.Сталину о

принятии в принципе советского предложения, но при этом свел дело лишь к

опубликованию декларации двух правительств.

В результате 12 июля в Москве было подписано Соглашение о совмест­ных

действиях Союза ССР и Великобритании в войне против Германии. Соглашение

гласило:

«1. Оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и

поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Герма­нии.

2. Они далее обязуются, что в продолжение этой войны они не будут ни вести

переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного

согласия»[67].

Таким образом было подписано первое военное соглашение. В СССР стала выходить

ежемесячная английская газета на русском языке «Британский союзник». Иногда в

ней печатались и антисоветские материалы.

К концу 1941 года оформилась «тройка» главных союзников в войне про­тив

осложнилась. Но Второй Мировой войны можно было избежать при условии, создания

в Европе системы коллективной безопасности. За­падные страны вели политику

умиротворения агрессора, направленную против СССР, путём территориальных,

военных, экономических и поли­тических уступок. Тем самым они хотели связать

Германию, Италию и Японию определёнными обязательствами. За счёт этой политики

Запад собирался обезопасить себя от агрессора, но всё получилось наоборот:

по­литика умиротворения подрывала безопасность стран Европы и Азии; не

сдерживала, а поощряла агрессоров за развязывание мировой войны и пере­дел

мира. Большинство учёных сходятся в том, что СССР пытался соз­дать систему

коллективной безопасности в Европе. Но террор Сталина вызывает недоверие к

нему. Запад боялся резкого усиления влияния СССР в Европе. Страх «связаться» с

СССР оказался сильнее опасности со стороны Гитлеровского Рейха. И западные

страны убеждали свои народы в том, что лучше умиротворять агрессора, чем пойти

с ним на договор. Таким об­разом, усилия СССР по созданию системы коллективной

безопасности по­терпели неудачу.

С весны 1939 года Германия стремилась обезопасить себя от войны на два

фронта. К концу лета 1939 года дипломатический нажим на СССР был усилен, чтобы

подписать соглашение. Гитлер спешил, так как на 1 сен­тября 1939 года наметил

нападение на Польшу. Сталину было не просто пойти на этот шаг, так как в 30-е

годы СССР был последним противником фашизма, выступавший против гитлеровской

агрессии в Европе. Смена по­литической ориентации могла привести к

международной изоляции страны, подорвала бы доверие к СССР; было бы

дезорганизовано междуна­родное коммунистическое движение и дезориентирован свой

народ, воспи­танный на антифашистских традициях. С другой стороны были очевидны

выгоды соглашения с Германией: снималась бы угроза гитлеровской агрес­сии;

сдерживало бы Японию; СССР получил бы время для подготовки эко­номики и военных

сил; Сталин рассчитывал, что Германия повернет аг­рессию на Запад. Это и

определило Сталинский выбор.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, которая дли­лась 1418

дней и ночей, и носила со стороны СССР освободительный ха­рактер, а со стороны

Германии захватнический. За первые три недели войны были разгромлены 28

советских дивизий. Противник потерял меньше чем мог и быстро занял развитую в

промышленном отношении территорию. Каковы же были стратегические ошибки

военно-политиче­ского руководства СССР, приведшие к столь тяжелому состоянию

страны? Прежде всего – это ошибка в определении сроков начала войны, чистки в

армии; репрессии против технических специалистов; устаревшая военная доктрина,

которая ориентировалась на опыт гражданской войны; скорая победа предполагалась

малой кровью и на чужой территории; были созданы не укомплектованные техникой

части. Не менее серьёзными были и тактические ошибки: основная часть армии

находилась на юго-западном, а не на западном направлении; разрушены старые и не

укреплены новые границы; склады близко располагались к границе и поэтому 50%

горючего и 30% всех запасов были уничтожены в первые недели войны; большинство

частей находилось в учебных лагерях; советское руководство надеялось на то, что

трудящиеся против стран агрессора не поднимутся против СССР. Вследствие

вышеперечисленных причин, сложившаяся катастро­фическая обстановка для

Советского Союза в первые недели Великой Оте­чественной войны, привела к

История. 1999 №36.

2. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1970 – 704с.

3. Тельпуховский Б.С. Великая Отечественная война Советского Союза 1941 –

1945: краткая история. – 3-е изд., испр. и доп. – М., Воениздат, 1984 – 560с.

4. Хрущев Н.С. Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. // Вопросы истории.

1990 №7.

5. Душкова Н.А. Россия в контексте мировой истории: учебное пособие.

Воронеж, изд-во ВГТУ, 2000-183с.

6. Кацва Л. Великая Отечественная война. // История. 1999 №43.

7. Табачников Б.Я. Вторая Мировая: до и после. , автор главы – Губар С.Ф.

Воронеж, изд-во ВГУ, 1985 – 511с.

8. Кудинова В.В. Воронеж в документах и материалах. Воронеж,

Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1987 – 272с.

9. Поспелов П.Н. История Великой Отечественной войны Советского Союза

1941-1945. т.2, М., Воениздат, 1963 – 668с.

10. Сиполс В.Я. На пути к Великой Победе: Советская дипломатия.

М., Воениздат, 1985 – 203с.

11. Анфилов В. Как «оправдался» Сталин. // Родина 1991 №6-7.

12. Василевский А.М. Дело всей жизни. М., Политиздат, 1974 – 542с.

13. Волкогонов Д. Триумф и трагедия. // Октябрь 1989 №7.

14. Гареев М.А. О неудачах наступательных операций советских войск

в Великой Отечественной войне. // Новая и новейшая история 1994 №1.

15. Донгаров А. Балтийский рубеж . // Родина 1991 №6-7.

16. Ефимов Б. Карикатуры за полвека. М., Известия, 1969 – 240с.

17. Кондратьев В. Оплачено кровью. // Родина 1991 №6-7.

18. Кретова О.К. Русский город Воронеж. Воронеж, Центр.-Чернозем.

кн. изд-во, 1986 – 239с.

19. Кузнецов Н.Г. Курсом к победе. М., Воениздат, 1975 – 512с.

20. Москаленко К.С. На Юго-западном направлении. М., Наука, 1969 –

464с.

21. Невежин В.А. Советская культурная политика в 1939-1941 годах.

// Преподавание истории в школе 1993 №3.

22. Невежин В.А. Великая Отечественная война в новейших

исследованиях и документальных публикациях. // Преподавание истории в школе

2000 №4.

23. Рябов В.С. Великий подвиг. М., Воениздат, 1970 – 287с.

24. Семиряга М.И. Советский Союз и предвоенный политический

кризис. // Вопросы истории1990 №9.

25. Сквирский Л.С. В предвоенные годы. // Вопросы истории 1989 №9.

26. Шевиков А.А. Советско-германские экономические отношения в

1939 – 1941 годах. // Вопросы истории 1991 №4-5.

27. Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М., Воениздат,

Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945: Краткая история.- 3-е

в контексте мировой истори: Учеб. пособие. Воронеж: изд-во ВГТУ, 2000 – 183с.

Вторая Мировая: до и после., автор главы - Губар С. Ф. Воронеж, изд-во ВГУ,

Воронеж в документах и материалах. Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1987 –

История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945.т.2. М.,