Курсовая: Роль кочевников в истории Древней Месопотамии по данным первоисточников

Если не считать некоторых верхнемесопотамских государств (по ту сторону

«гип­совой» пустыни), то укрепиться удалось только царствам Вавилона и

отчасти Казаллу (оба на каналах—ответвлениях от Евфрата), причем

действительно сильным стал лишь Вавилон, который по своему стратеги­ческому

положению мог со сравнительно меньшей затратой воинских сил контролировать

верховья важнейших каналов, питавших всю Нижнюю Месопотамию.

Захват амореями городов преимущественно северной части Южного Двуречья больше

всего ударил по царству Иссина; хотя преемники Ур-Нинурты — Бур-Син II,

Липит-Эллиль и Эрраимитти — и продолжали числить в своей титулатуре Ур и

Эреду, Урук и Ниппур и даже иногда делали довольно безуспешно попытки на

самом деле овладеть Уром, однако фактически значение, Иссинского царства

поддерживалось теперь уже только былым престижем, а главное—тем, что на его

территории находился священный центр Двуречья — Ниппур. Вероятно, попыткой

укрепить свое положение среди местного населения было предпринятое (может

быть, Бур-Сином II) сокращение трудовой повинности для цар­ских людей до 48

дней в году на семью и налога нитара для осталь­ного населения с 1/5 до 1/10

валового дохода.

В 1860 г. до н. э. в Иссине, если верить более поздней легенде, повидимому

восходящей к Omina, произошло курьезное событие. В обла­сти шумеро-аккадской

культуры существовал обычай в весенний празд­ник Нового года подвергать царя

неприятному и даже унизительному обряду — пережитку ритуального убиения

состарившегося вождя перво­бытного племени; также и помимо этого иногда

гадатели могли предска­зать царю те или иные близко грядущие неприятности

бытового харак­тера. На такие случаи на место царя временно возводился

«подменный царь» — бедняк, раб или помешанный, чтобы отвести беду от

настоя­щего царя (вспомним восходящую к этому обычаю арабскую сказку о

ха­лифе на час). В царствование Эрраимитти, царя Иссина, произошло, однако,

событие, о котором позднейшая хроника рассказывает так: «Эр­раимитти посадил

на престол Эллильбани, садовника, в образе подмены и возложил на главу его

тиару царственности. Эрраимитти, заглотив во дворце своем горячей каши, умер,

а Эллильбани не сошел с престола и был поставлен на царство». Если это

сказка, мораль которой может быть, разве только та, что государственным

деятелям не следует чревоугодни­чать, то кем и как она была создана, почему

связана именно с этими именами? Если это действительное событие, то какие

силы стояли за Эллильбани? Ответить на эти вопросы трудно. Известно одно:

Эллиль­бани правил царством нисколько не хуже, чем Эрраимитти, последний царь

из дома Ур-Нинурты. Источники говорят, что в 1-й свой год Эллиль­бани простил

сбор гун жителям Ниппура, что он строил в этом городе различные храмы, а

также чинил разрушенное—то ли после оккупации города Суму-Элем, царем Ларсы,

то ли после катастрофического разлива, о котором речь пойдет ниже. Хотя

Эллильбани еще включал (последним из царей Иссина) в свой титул Ур, Эреду и

Урук («сделавший обильным хлеб Ура» и т. п.), маловероятно, чтобы его

владения простирались далее Ниппура и за пределы самого «нома» Иссина. Умер

он в 1837 г. до н. э. Между тем царство Ларсы, менее, чем Иссин, затронутое

аморейским завоеванием и само по происхождению аморейское, поначалу

справилось с кризисом и даже окрепло. Как и цари Иссина, его цари тоже часто

называли себя «царями Шумера и Аккада», ставя, однако, впереди этого титула

либо звание «царь Ура», либо «царь Ларсы», либо оба вместе. Преемник

Абисарихи, Суму-Эль (1894—1866 гг. до н. э.), завоевал город Пи-Наратим, по-

видимому, по южную сторону лагуны, у самого Пер­сидского залива, возможно,

недалеко от современной Басры или даже Фао, я — что, может быть, существеннее

— успешно воевал с царствами Казаллу и Киша, оставив Иссин в тылу. Года за

два до своей смерти он даже овладел Ниппуром. Незадолго до этого он посадил

свою дочь жрицей-энтум в Уре (по-видимому, ее предшественница была

иссинянкой, во всяком случае, скорее дочерью Ур-Нинурты, чем Абисарихи, иначе

последний не преминул бы отметить ее возведение в сан особой «датировочной

формулой»). Суму-Эль же первым из царей Ларсы при­нял прижизненное

обожествление; его преемники долго еще не смели следовать этому примеру.

Жрецы-Ниппура составили в честь следующего царя Ларсы, Нур-Адада (1865—1850

гг. до н. э.), литургический гимн—честь, которой до тех пор удостаивались

только цари Ура и Иссина. При Нур-Ададе прои­зошел катастрофический разлив

Евфрата и Тигра, приведший к измене­нию русел рек и каналов. Разлив был

вызван, несомненно, необычно сильным таянием снегов в горах Армении. Но в

какой-то мере, возможно, тут сказалось и отсутствие общего контроля за

проведением новых кана­лов (новых, стало быть, не огражденных многолетними

выбросами ила, образовывавшимися при их очистке из столетия в столетие); уже

при пер­вых трех царях Ларсы, судя по одним только «датировочным формулам», в

царстве Ларсы было прорыто на новом месте или переделано и заново введено в

действие не менее 11 каналов; кроме того, несколько каналов было вырыто

царями Иссина, Киша и Вавилона. В создавшемся трудном положении, когда

разоренное население разбежалось с насиженных мест, Ларсе не удалось

сохранить прежние, сравнительно обширные границы. Однако в целом

государственные власти при Нур-Ададе справились с бедствием, причиненным

наводнением, хотя полностью его последствия были ликвидированы лишь при его

сыне; во всяком случае, деловая жизнь в Ларсе и Уре продолжалась. В Ларсе был

впервые построен кирпичный царский дворец (до этого цари Ларсы, видимо,

пользовались обветшавшим зданием, сооруженным еще при III династии Ура): в

Уре — воздвигнуто несколько храмовых зданий и новых хозяйственных помещений

при храмах.

Может быть, уже при Нур-Ададе создал в соседнем Уруке отдельное царство некто

Синкашид — глава пастушеского западносемитского пле­мени амнанум, по имени

аккадец, с титулом «царь». Возможно, он был в родстве со следующими царями

Ларсы. О царстве Синкашида еще придется упомянуть ниже. В нем велось бурное

храмостроительство, несомненно требовавшее больших средств, и, по утверждению

царской надписи, царила баснословная дешевизна на сырье в пересчете на

се­ребро; причины этого «процветания» пока не вполне ясны: секрет, по-

видимому, заключался в дороговизне самого серебра.

Вслед за Нур-Ададом в Ларсе правили три царя с одинаково образованными

именами, по-видимому три его сына: Синпддпнам, Синэрибам и Синикишам.

Наиболее значительным их них был первый (1849— 1843 гг. до н. э.). Он

завершил восстановительные работы, начатые его отцом, и вел успешные войны с

Вавилоном, Эшнуной в районах вдоль Тигра, а также вновь овладел утерянным во

время катастрофы Ниппу­ром; погиб он, согласно Omina, от несчастного случая.

При его бра­тьях начинается временное ослабление Ларсы: Спникишам захватил

на время Казаллу, но снова потерял Ниппур, воевал на территории, давно,

казалось бы, принадлежавшей Ларсе на юге, и перед смертью (в 1836 г. до н.

э.) одержал сомнительную «победу» над эламитами. Таким образом, к 30-м годам

XIX в. до н. э. и Ларса, подобно Иссину, тоже начала клониться к упадку;

между ней и Иссином как буферное государство образовалось еще царство Урук,

заключившее союз с третьим из важных царств Нижней Месопотамии — Вавилоном.

В 1894 г. до н. э. в Вавилоне создал отдельное царство некий амореи Сумуабум,

имевший за собой, как все аморейские вожди, длинную генеа­логию пастушеских

предков. Впрочем, в этой генеалогии не все имена легендарные: предшественник

Сумуабума, Дадбанайа, и еще пять-семь его предков, вероятно, действительно

существовали и правили, правда, не обязательно Вавилоном, а скорее всего

только племенем яхрурум, которое иногда, вероятно, подчиняло своей власти и

какой-либо из окрестных городов, но в обычное время владело только шатрами

своих пастухов и их стадами и водопоями. Новое царство Вавилон включало весь

«ном» вдоль каналов Арахту и Апкаллату, т. е. города Вавилон, Борсиппа и

Дильбат, а также Куту (шумер Гудуа) на канале Ирнина. Однако Киш, отстоявший

всего в 15 км от Вавилона вниз по Евфрату, был уже центром другого царства.

Правление Сумуабума и его сына (или племянника) и преемника Суму-ла-Эля

(1880—1845 гг. до н. э.) прошло в ожесточенных войнах с переменным успехом

против соперничавших с Вавилоном аморейских царьков Казаллу, Киша, Сиппара и

др. и в сооружении крепостей и укреплений. Несмотря на поражение, которое

стареющий Суму-ла-Эль понес от ларсского царя Синиддинама, ему удалось

окончательно изгнать соперников из Киша, а также из Сиппара. В этом важном

для всего Двуречья пограничном «номе» он, видимо, посадил правителем своего

сына Сабиума; кроме того, воинские силы Вавилона близко подступили к Иссину и

Ниппуру. Помимо военных мероприятий Суму-ла-Эль присту­пил к прокладке новых

каналов и провел отмену долгов. Успешно про­должал после его смерти ту же

политику и Сабиум. К концу его правле­ния (1831 г. до н. э.) царство Вавилона

не только не уступало по силе государствам Верхней Месопотамии, а также таким

царствам Двуречья, как Эшнуна, Малгиум, Казаллу, Иссин, Ларса, но и смогло

уничтожить и поглотить два соперничавших царства (Киш и Сиппар).

Что касается долины реки Диялы, то она сохраняла свою самостоятельность в

течение всего рассматриваемого нами периода, но большого исторического

значения не имела, хотя иногда и участвовала в военно-политических интригах с

Иссином, Казаллу и т. п. Однако в истории Месопотамии Эшнуна еще сыграла в

дальнейшем некоторую роль.

Список использованной литературы

1. История Древнего Востока: Зарождение древнейших классовых обществ и

первые очаги рабовладельческих цивилизаций./Под ред. И. М. Дьяконова. В 2 т.

- М.: Наука, 1983. – Т. 1. - с. 534.

2. Оппенхейм А. Древняя Месопотамия. – М.: Наука, 1990. – 319 с.

3. Общественно-политические изменения в аморейских царствах.

Очерк истории Двуречья времени первых аморейских династий соз­дает

впечатление хаоса: на игральной доске слишком много фигур и все фигуры

спутаны. Однако в недрах этого хаоса складывались совершенно новые для своего

времени отношения.

«Каждое завоевание шумеро-аккадского города в Месопотамии отря­дами воинов из

пастушеских племен вносило беспорядок в ее хозяйствен­ную жизнь, причем

прежде всего разрушалось царское хозяйство, в новых условиях совершенно

потерявшее экономическую эффективность. Аморейские вожди и их дружинники не

только не хотели, но и не могли поддерживать существование сложного организма

государственного хозяйственного управления: для этого у них не было ни

традиций, ни собственной выучки, ни специальных чиновников. По всей

вероятности, они ограничивались выжиманием из населения поборов. Поэтому им

проще было раздавать захваченную царскую (да и общинную) землю отдель­ным

лицам, чем сколачивать отряды работников, которые трудились бы в сельском

хозяйстве или ремесле под надзором царских чиновников. Однако же ни

завоевания, ни распад государственного хозяйства не могли остановить жизнь:

надо было пахать землю, выращивать и убирать урожай. Дело обеспечения страны

пропитанием перешло, поэтому в руки отдельных частных хозяйств. Но так было

не только в сельском хозяйстве. Многочисленные государственные начальники

мастерских, торговые агенты и всякого рода надзиратели оказались в положении,

когда им не перед кем было отчитываться, и, коль скоро они платили

завоевателю известный побор, ничто не мешало им обращаться с доверен­ной их

управлению частью государственного хозяйства как со своею собственной и

стремиться к развитию производства уже ради своей вы­годы. Кроме того, и

владельцы негосударственной, общинной земли, уце­левшие от погромов и

платившие побор, могли теперь заняться — на свой страх и риск — любым родом

деятельности, в том числе ремеслом на продажу и торговлей» [1, с. 312].

Разделение труда зашло достаточно далеко, чтобы образовался хотя бы небольшой

внутренний рынок: даже безземельные наемные работники вынуждены были покупать

часть пищи и одежды, когда не получали необходимого им от хозяев; а если даже

хозяева и выдавали им натуральный паек, то уже, во всяком случае, только на

срок найма, ведь в самом хозяйстве, где эти работники были заняты, продукт

созда­вался не все время, а у хозяев часто не было достаточно больших складов

для постоянного хранения лишнего продовольствия. Богатые же люди,

занимавшиеся специализированным земледельческим (производство фрук­тов,

фиников и т. п.), ремесленным и торговым хозяйством, еще более нуждались в

покупке всего того, чего они не производили сами. Заметное оживление

произошло и в частной международной торговле: как ни опасны были в такое

время пути сообщения между городами и царствами, но уклониться от

разорительной встречи с мелким царьком либо вождем наемных грабителей или же

обойти его местопребывание было все же легче, чем спрятаться от всевидящего

ока тоталитарного полицейского рабовладельческого государства (типа III

династии Ура или даже Иссина времени его расцвета), которое стремилось

организовать торговлю само и получать львиную долю дохода.

Между тем свободных наличных денег (например, серебряного лома) в обращении

было очень мало, а при сезонном характере поступления любых доходов (урожая,

наемной или другой платы, прибыли с торгового путешествия) все хозяева

нуждались в ссудах, а бедная часть населе­ния — в особенности. Поэтому широко

расцветает ростовщичество: рост в 1/5 и даже в 1/3 считался умеренным.

«В создавшихся условиях в стране, с одной стороны, оказалось множество людей,

готовых с голода идти внаем, в долговую кабалу либо продать часть своего

надела общинной земли, а иной раз и весь надел; появляются люди, вовсе

лишенные имущества. Но, с другой стороны, часть населения сумела нажиться в

этой сложной и бедственной обстановке и продолжала вести и даже всячески

укреплять и расширять собственное хозяйство (либо на «своей», т. е. общинной,

либо на царской земле), могла приобретать со стороны рабочую силу и

производить хлеб, финики, овощи и изделия ремесла как впрок, так и на продажу

и таким образом создавать накопления» [2, с. 118].

Почти всюду начинается купля-продажа финиковых плантаций, а за­тем и полей. В

Иссине известны случаи продажи частными лицами даже заведомо дворцовой земли,

что прямо и указано в самой сделке; в дру­гих, менее «традиционных» городах,

возможно, продавали такую землю и без всяких оговорок. Тем более появляются и

все более множатся случаи продажи «своей» земли. Широкое применение получает

частная аренда.

Общественное мнение, однако, как видно, продолжало считать землю любого рода

неотъемлемой собственностью общины и ее бога и столь же, неотъемлемым

владением «домов», которые эту территориальную общину составляли. В связи с

повсеместным ростом числа частных хозяйств — притом, что основой подлинной

собственности на недвижимость могло быть лишь членство в общинах, — снова

усиливается влияние общинных органов самоуправления, прежде всего общинного

совета старей­шин и выделявшегося из его состава общинного суда; иногда

упомина­ется и общинная сходка всего поселения (особенно в поселениях

мел­ких) или же квартальная. Продажа земли была равносильна отказу продавца

от гражданских прав в общине, превращению его в бездомного изгоя, и на такую

сделку, по-видимому, люди шли только уж в случае крайне бедственного

положения.

“Ho и с точки зрения государства, каким бы паразитическим оно ни

представлялось, продажа земли, закабаление и обезземеление бедной части

населения должны были казаться нежелательными явлениями: лишенный гражданских

прав раб-должник или безземельный бродяга не были уже более для государства

источником поборов и с трудом могли бы быть использованы в военном ополчении

и даже на строительных и ирригационных повинностях. Конечно, задержать ход

общественно-эконо­мического развития было нельзя, но многие цари, как видно,

по стародавнему обычаю объявляли, чаще всего в первый же год своего

правления, «освобождение» (андурарум, шумер, ама-р-ги) или «справедливость»

(мйшарум, шумер. ни[г]-сй-са), что означало отмену всех долговых обязательств

и сделок о кабальном рабстве, а также про­щение недоимок по налогам и сборам,

а иногда и отмену сделок купли-продажи полей и возвращение их первоначальным

владельцам. Послед­ние, однако, к этому времени нередко оказывались до такой

степени без средств, что не могли уже надеяться организовать производство

даже на своей прежней земле и поэтому снова уступали участок тому же

поку­пателю за более или менее номинальную плату; по крайней мере такие

случаи известны нам от несколько более позднего времени. Богатые люди

расширяли свое хозяйство путем купли, обмена и аренды земли. Целью такого

расширения было прежде всего повышение жизненного уровня своей семьи, включая

обеспечение ее «на черный день», а также, оче­видно, накопление ценностей

ради престижа. При этом наиболее выгод­ным способом вложения средств были,

по-видимому, кредитные сделки, и само расширение площади частных имений за

пределы, необходимые для содержания семьи, возможно, в значительной мере и

осуществлялось для того, чтобы иметь средства для ростовщических сделок.

Конечно, свободные средства вкладывались также в ремесло, но оно не давало

столь быстрого эффекта в смысле доходов, и отчасти в торговлю, но. тор­говые

пути были тогда очень небезопасными; и, несомненно, торговать без поддержки

собственных сильных торговых организаций, которые тогда еще только

складывались, на международных путях было очень рискованно. Наиболее важными

центрами международной торговли в Нижней Месопотамии, которая велась с

помощью ладей и караванов ослов, были, по-видимому, Сиппар в царстве Вавилона

(к этому городу перешла роль Аккаде после его упадка), затем, возможно,

Эшнуна и, уж несомненно, Ур в царстве Ларсы. Отсюда и особое богатство, и

сила именно этих царств. Что касается ростовщического капитала, то он

нахо­дил применение повсюду.

При расширении частного хозяйства необходимы были рабочие руки.

Старовавилонский период был временем расцвета частного рабовладения, когда

правовое положение рабов все больше начинает напоминать поло­жение рабов в

античном мире: их лишают права свидетельствовать в суде и — что важнее —

настолько фактически ограничивают возмож­ность искать себе в суде защиты, что

подобные судебные процессы, еще хорошо известные от времен III династии Ура,

теперь редкость; рабы как частная собственность хозяев уже не охраняются

законом от хозяй­ского произвола. Нередко рабов содержали в оковах; кроме

того, их ме­тили специальным «знаком рабства» (аббуттум — вероятно, им

регулярно сбривали волосы на висках и на части головы, оставляя чуб или

челку; клеймо на теле раба тогда еще, кажется, не выжигалось). В отдельных

разбогатевших частных хозяйствах могло быть до двух десятков рабов и более,

но чаще всего число рабов и рабынь пока по-прежнему исчисля­лось единицами, а

во многих хозяйствах рабов вообще не было. Сельско­хозяйственный труд, как и

раньше, ложился преимущественно на плечи самого хозяина и его семьи, раб же

был подсобником, хотя и очень выгодным в хозяйстве. Нам следует помнить, что

старовавилонское раб­ство — все же еще только патриархальное рабство: уровень

производства ненамного возрос со времен III тысячелетия до н. э. и вооружение

войска не отличалось от того. что было введено еще в аккадское время, а такое

войско не могло обеспечить безопасную эксплуатацию больших масс бесправных

людей, которые являлись бы безусловной собственно­стью своих хозяев,

подверженной их неограниченному произволу. Поэтому и теперь из походов

приводили в рабство главным образом женщин, а из рабов-мужчин в хозяйстве

держали по возможности «рожденных в доме» (йлид-бйтим)» [3, с. 159].

Большую роль в качестве рабочей силы играли кабальные. При этом имеются в

виду как лица из числа членов семьи или рабы должни­ков, задержанные

кредитором у себя в доме в обеспечение уплаты долж­ником просроченного долга

(непутум), так и отданные должником в ка­балу (кйшшатум) для отработки

процентов, а иногда и самого долга взамен его уплаты; однако и кабальные

второй категории в принципе подлежали отпуску на волю по объявлении указа о

«справедливости».

Именно теперь впервые массовый характер приобретает наемный труд, в том

числе, и даже в особенности, в частных хозяйствах. Часто нанимали «от

хозяина» — его рабов или рабынь (это был неплохой источник дохода для

сдававшего внаем, причем рабынь отдавали внаем не только как работниц, но и

как временных наложниц и проституток. Впрочем, и независимо от этого

сожительство господина со своими рабы­нями было почти правилом). Кроме рабов

и рабынь нанимали и другую рабочую силу, почти всегда неквалифицированную.

«От хозяина» нани­мали и его собственных детей, а «от самого себя» — и

взрослых бедня­ков. Особенно часто внаем брали жнецов, иногда целыми

артелями; бы­вало, что должник, беря серебро или хлеб взаймы, обязывался

кредитору вместо процентов предоставить целую группу жнецов к месяцу жатвы,

может быть рассчитывая на родичей или односельчан. Ремесленники на­нимали

себе мальчиков в помощь и для обучения, многие люди нанимали за себя подмену

на трудовые повинности и даже, возможно, на военную службу и т. д.

Бедняк, имевший хоть какой-то клочок земли, нанимался обычно на месяц; хотя

по условиям такого найма оплата работника могла даже превышать 10 сила (свыше

7 л) ячменя в день, перед ним по-прежнему стояла задача, как прокормить семью

по окончании сезона работ. Но в то же время он не мог наниматься и на более

длительный срок из-за необходимости обрабатывать свое поле, и лишь повышенная

плата могла в какой-то мере возместить ему убытки от потерь при уборке урожая

на собственном поле без его участия или не вовремя. Безземельный бедняк мог

наниматься и на год, и хотя плата в таком случае была ниже (при­мерно по 5—10

сила, т. е. 3,75—7,5 л, ячменя в день, если перевести всю плату на хлеб),

зато он был обеспечен на весь год и даже, пусть и впроголодь, с семьей.

«Интересно, что нормальная цена хорошего раба составляла примерно 20—30

сиклей серебра, т. е. 6000—9000 сила (4500—6750 л) ячменя, что в среднем

равно пятилетнему пропитанию раба-мужчины или двух-четырехлетней плате

наемного работника. Следовательно, через пять-семь лет труд купленного раба

начинал оправдывать себя по сравнению с тру­дом наемника; даже если учесть,

что с возрастом труд раба становился менее производительным, все же при

длительном ведении хозяйства труд раба был выгоднее. При малочисленности

рабов в хозяйстве и при уча­стии в труде самого хозяина вряд ли рабам

удавалось избежать жестокого телесного наказания при попытках облегчить свой

труд путем снижения его производительности; и не случайно вавилонская

прикладная матема­тика знает только единые рабочие нормы вне зависимости от

социального положения работающего. Судя по отчетным документам, именно эти

нормы и применялись во всех случаях. Итак, не было пока никаких при­чин,

почему бы раб работал хуже, чем наемник, к тому же мы не знаем случаев, чтобы

наемные работники жили в семье одного хозяина много лет подряд; они всегда

нанимались на строго определенный срок, так как наемный труд в большинстве

случаев не был их главным и един­ственным источником существования; но даже

безземельные люди пред­почитали ютиться у родичей и работать на них (что мы

часто видим позже по документам вавилонской периферии), ибо в соответствии с

нра­вами той эпохи отношение к безземельному наемному работнику и обра­щение

с ним хозяина определялись наличием в обществе рабства. Наем­ный работник,

например, обычно не имел права ни в каком, даже самом уважительном случае

отлучаться от работы под страхом огромного штрафа, сразу превращавшего его в

раба-должника. Таким образом, судьба наемника, особенно в частном хозяйстве,

была крайне бедствен­ной и унизительной, чем-то таким, чему в последующие

столетия, когда разорение земледельцев еще более усилилось, люди решительно

стали предпочитать судьбу бродяг и разбойников» [1, с. 308].

Рассмотрим теперь в связи с вышеизложенным вопросы, касающиеся уровня

производительности труда в земледелии, и приведем некоторые расчеты,

относящиеся к полевому хозяйству (для финиковых плантаций их сделать труднее

по недостатку данных). К сожалению, и по полевому хозяйству нам известны

только некоторые из рабочих норм, главным об­разом принятые в государственных

хозяйствах; на практике же многое могло различаться в зависимости от местных

условий, качества почвы и т. п.; урожаи могли тоже быть из года в год далеко

не одинаковыми. Поэтому приводимые ниже данные могут считаться более или

менее верными только по порядку величины.

«Исходя из существовавших в Нижней Месопотамии начала II тыся­челетия до н.

э. норм урожайности, из рабочих норм на пахоту и бороньбу с волами и из

известной нам по источникам средней численности в пять человек для

индивидуальных семей, сидевших на государственной земле, а также горожан,

можно считать, что такая семья вообще вряд ли могла бы держать волов на

участке, скажем, менее 1 бура (=6,4 га) земли» [1, с. 320].

«Надо учесть, что земледелец на территории современного Ирака ни тогда, ни

позже не применял для повышения плодородия почвы навоз, а лишь в лучшем

случае (к величайшему огорчению археологов) улуч­шал ее землей «развалин

потопа» (тилъ-абг/бим), т. е. разрушенных городов. Такая земля состояла из

развалившихся и размытых сырцовых кирпичей с некоторой примесью тысячелетнего

мусора улиц и отхожих мест. Это, конечно, не заменяло современных удобрений.

В условиях уже к этому времени сильного засоления почвы, вызванного

нерациональной ирригацией, земля в освоенных районах Нижней Месопотамии могла

теперь давать лишь около 7000 сила (5250 л) ячмевя на 1 бур (6 га) при посеве

500— 900 сила на 1 бур. Аналогичные цифры по порядку величины приводит и

исследователь месопотамского земледелия А. Салонен. Взрослому муж­чине

требовалось 2 сила (1,5 л) ячменя в день, немного чесноку, зелени, кунжутного

масла и 1 кг шерсти в год. Предположим, вся семья съедала 7,5 сила в день,

что вместе с посевным зерном составят в год [365Х7,5= 2737,5]+900=3637,5

сила. На уплату налогов уходило в лучшем случае 10%, но были сборы и помимо

десятины, в общей сложности, скажем, 1000 сила. Два вола съедали еще около

4400 сила; таким образом, расход (около 9000 сила) превышал доход.

Обрабатывая свой участок при помощи мотыги и экономя 4400 сила на волах,

такая семья могла жить без долгов, если налоги (или арендная плата) не

превышали предположенных нами 20%. Но так как мотыжная обработка участка

отнимала гораздо больше времени, чем плужная, то семья не могла обработать

больше земли, чем 1 бур (6 га), и лишь сводила концы с концами. Имея же двух

крабов (еще 4 сила в день) и двух волов (4400 сила ячменя в год по

государственным нормам), та же семья могла возделать 3 бура (18 га) поля

(1500—2700 сила посевного зерна и 21 000 сила урожая). Расход увеличивался

максимум на 1400 сила на рабов+лишних 1800 сила посевного зерна + до 3000

сила налога, итого около 7000 сила; 7000+9000=16000, и семье оставался еще

излишек в 5 тыс. сила, или более 15 сиклей серебра. На один такой годовой

из­лишек можно было купить восемь-девять овец или корову, а за два-три года

можно было бы скопить на раба. При обработке большего участка земли с помощью

большего количества рабочей силы создавался уже заметный излишек, и из него

можно было давать взаймы бедным соседям в рост. Но держать много более

десятка рабов было бы уже небезопасно для хозяина» [1, с. 317].

Здесь мы всюду исходили из того, что хозяин с семьей участвуют в

сельскохозяйственных работах. Чтобы доставить себе картину трудовой жизни

Нижней Месопотамии, надо учитывать, что ирригационное земледелие требует не

только пахоты, бороньбы и жатвы, но и круглогодичной работы на поле

(укатывание зерна в землю во избежание высыхания, многократный полив, очистка

хлеба от сорняков и многое другое) и дома (тяжелейший труд ручного помола на

зернотерках, доставка воды, иногда за много километров, стряпня, уборка). Все

это верно как при культуре ячменя и кунжута, так и при культуре эммера,

пшеницы и, льна, все хуже родившихся в условиях засоления почвы. Не забудем

также, что все большее хозяйственное значение приобретала финиковая пальма

еще более трудоемкая культура. Прибавим сюда уход за скотом, стрижку овец

(без ножниц - медным ножом), ручное прядение и ткачество, и нам станет ясно,

что даже в среднезажиточной семье хватало работы и хозяевам.

Мы все время ведем расчеты, основываясь на данных об индивидуальной

земледельческой семье, между тем как в III тысячелетии до н. э. в Месопотамии

вне царско-храмовых хозяйств господствовала не индивидуальная семья, а

большесемейная община. За пределами городов так, вероятно, было и в

Старовавилонский период: хозяйствование большесемейной общиной и кооперация в

ее пределах, несомненно, должны были облегчать положение более бедных семей

(и укреплять, разумеется, положение богатых). Действительно, когда в архивах

старовавилонских горожан встречаются сделки о купле земли за пределами

городов, то продавцами в 1/3 случаев оказываются группы лиц, хотя на их

родство между собой в эту эпоху не всегда указывается. Но частные архивы

документов - правда, небольшие вели почти исключительно горожане, в том числе

занимавшиеся земледелием. Это были люди, почти сплошь связанные с дворцом и

особенно с храмами; к ним-то и относятся в первую очередь наши расчеты.

Заметим, что и среди дворцовых людей работники, получавшие совсем малые

наделы, обычно брали их не индивидуально, а группами - очевидно, с целью

облегчить себе хозяйствование путем хотя бы самой простой кооперации.

Чтобы правильно представить себе общество, сложившееся к началу

Старовавилонского периода, необходимо восстановить также и картину

существовавших в нем налогов и поборов. К сожалению, это трудно сделать; в

своих письмах и документах древние, по-видимому, имели обыкновение разные

поборы называть одинаково, поскольку их номенклатура и предназначение с

повседневной точки зрения были безразличны. Так, с точки зрения царя, все,

что он получал с населения, было "приношением", "данью" (бйлътум, шумер,

гун), с точки зрения сборщика -"сбором" (мйксум, шумер. ни[г]-ку[д], ни[г]-

тара), а плательщик интересовался размером побора и поэтому называл его

"пятиной" (хамйштум, шумер, заг-йа) или "десятиной" (эшёртум, шумер, заг-у).

Лишь редко упоминается баматум ("половина").

Кроме того, были еще поборы, обозначавшиеся термином "шибшум".

Вероятно, на самом деле положение было таково: бйльтум (гун) платила часть

собственно царских людей, обязанная поставкой царю непосредственно

материальных благ (будь то изделия ремесла, продукты земледелия или другое);

кроме того, царь называл бйльтум все поступления с завоеванных территорий, не

входя в вопрос о том, из чего они складывались. Все население в целом платило

со своих земель царю шибшум; что касается миксум ("сбора"), то им могло быть

все, что собирал налоговый сборщик (макисум, шумер. за[г]-ха}; так, кое-где

"миксум (н'и [г]-тара)" могло употребляться и в смысле "шибшум", и в смысле

"бильтум", и по аналогии даже в смысле частной арендной платы, которая тоже

могла называться и "бильтум".

Но в строгом употреблении термина миксум означал не налог, а пошлину,

например, с ввозимых на территорию царства купеческих товаров; эта пошлина

составляла в Мари 5-10% местной цены товара. Если караван или ладьи шли через

несколько царств, то пошлины, уплачивавшиеся до получения выручки за товар,

могли оказаться непомерными; к тому же разбойники (да и цари) грабили купцов

и без всякой пошлины. Не удивительно, что купцы всегда старались миновать

центры особенно могущественных царств. И если тем не менее международная

торговля была возможной и даже прибыльной, то лишь вследствие того, что в

основе ее всегда лежал неэквивалентный обмен. Использовалась разница в ценах

на товар в стране-производителе и в стране-потребителе. Чем больше пошлин,

тем дороже продавали купцы свой товар в месте назначения; для этого было

нужно, чтобы данный товар там не производился и принадлежал бы либо к

предметам крайней необходимости (например, олово, бронза), либо, напротив, к

товарам, создававшим престиж для их обладателей (тонкое полотно, крашенная

пурпуром шерсть, благовония и т. п.).

Поборы с купцов (как и с других лиц) нередко собирали и храмы. К всеобщим

храмовым сборам принадлежали саттуккум "постоянное (обязательное)

приношение"; но, кроме того, существовало а-руа "приношение по обету,

добровольное приношение", очевидно, с людей не храмовых, хотя

"добровольность" его сомнительна. Для купцов был установлен определенный

процент на отчисление а-руа. Однако даже принудительные отчисления храмам

были для купцов, может быть, более выгодными, чем зависимость от царского

хозяйства, так как храмы не обладали теми средствами насилия и

вымогательства, которыми были так сильны цари.

«Первый вопрос, который встает в связи с выявляемой системой налогов и

поборов, - вопрос о размере всех этих приношений. В письмах и сделках

отчуждения недвижимости перечисленные только что нами термины применяются

редко, чаще других говорится о "десятине", реже о "пятине"; при этом одна

недвижимость (дома, сады и т. п.) оказывается обложенной ею, а другая, такая

же, нет; причины этого неясны. Что касается баматум, то, если этот термин

действительно значит "половина", он, как нам кажется, может относиться только

к сбору с дворцовых издольщиков (в качестве обозначения размера их бильтум).

Соотношение подобных долевых обозначений налога с общей налоговой

терминологией нам не очень ясно. Мы знаем, однако, что а-руа с купцов-

мореплавателей в Уре в одном случае было "десятиной" и что в другом

неизвестный нам по имени царь Иссина (Бур-Син?) снизил ни [г]-тара (миксум) с

зерна (здесь, видимо, то же, что шибшум) с 1/5 до 1/10» [1, с. 321].

Таким образом, важнейшими общественными чертами начала Старовавилонского

периода было, во-первых, значительное усиление частного экономического

сектора, причем как на земле общинного фонда, так и на земле государственного

фонда. Развитие этой тенденции сопровождалось разорением немалой части

населения и в то же время ростом применения в частных хозяйствах

рабовладельческой эксплуатации, а также ростом обмена и товарно-денежных (но

и кабально-ростовщических) отношений. Дворцовые и храмовые хозяйственные

организации продолжали существовать, но более как начало, координирующее и

регулирующее (в интересах государства господствующего класса) деятельность

частных хозяйств напротив, как самостоятельные крупные предприниматели,

приближавшиеся к рабовладельческому типу, дворцы и храмы теперь уже далеко не

имели прежнего значения. Заметим, в частности, такой уже упоминавшийся нами

важный факт: дворец стал предпочитать поступления в серебре поступлениям

натурой. Зутум ("пот") и тому подобные денежные выдачи взамен натуральных с

ремесленников или с рыбаков (а позже и с содержательниц питейных домов и

торговых агентов-тамкаров, обязанных продавать царскую продукцию) стали

одними из предпочитаемых поборов, хотя тамкары, пользуясь тем, что продукция

рыбаков была скоропортящейся, сдавали дворцу всего 1/3 ее номинальной

стоимости (а остальное, надо думать, продавали в свою пользу в гавани

(каруме).

Итак, Нижняя Месопотамия в эту вдоху сделала заметный шаг в направлении

рабовладельческого общества античного типа. Однако до него было еще далеко:

рабство Старовавилонского периода все еще было в соответствии с уровнем

развития производительных сил рабством патриархального типа, при котором рабы

и хозяева участвую" в общем производственном процессе. Производственной

ячейкой была еще патриархальная домашняя община (не всегда большесемейная- в

городах начали было преобладать индивидуальные семьи). Для создания

классического рабства необходимо было образовать во всем, хозяйстве страны

индивидуальные, частные производственные единицы, которые являлись бы

товаропроизводящими, т. е. работали бы на рынок, но развитие товарного

производства тормозилось как уровнем развития самих производительных сил, так

и особенно бурным развитием ростовщического капитала.

«В социально-политическом и юридическом отношении общество четко делилось на:

1) полноправных граждан, прежде всего собственников - авилумов, 2) получавших

средства производства во владение только при условии работы на государство-

мушкенумов, а также 3) бесправных рабов - вардумов, которые были

собственностью своих хозяев. В классовом же отношении старовавилонское

общество следует делить на: 1) рабовладельцев (сидевших как на своей, или

общинной, так и на служебной земле; к ним же примыкали и свободные, не

эксплуатировавшие чужого труда) и 2) людей, подвергавшихся эксплуатации путем

внеэкономического принуждения и лишенных собственности на средства

производства, т. е. эксплуатируемых рабского типа; сюда входило как

большинство мушкенумов, так и все собственно рабы. Помимо существенных

социально-экономических изменений, несомненно, также наступили изменения и в

идеологической области - и это несмотря на сознательные попытки

государственной власти и людей храмов сохранять в полной неизменности

идеологическое наследие царства Шумера и Аккада времени III династии Ура.

Естественно, например, что гораздо большее значение, чем раньше, получили

местные культы, особенно бога Солнца Шамаша (шумерского Уту) в Сиппаре и в

Ларсе, Мардука в Вавилоне, Нумушды в Казаллу, Нин-Йнсиньг в Иссине и городах,

которые исторически были с ним связаны, бога Луны Сина в Уре, Ларсе и на всем

юге. Большим уважением, как и прежде, пользовался ниппурский Энлйль (по-

аккадски Эллиль), но также и бог амореев-сутиев Эль (по-аккадски Иль-Амуррим;

он отождествлялся с богом бури - шумерским Ишкуром и аккадским Ададом, или

Адду). Вместе с общим ростом и укреплением не просто патриархальных, но

патриархально-рабовладельческих отношений, наложивших свой отпечаток на все

семейные связи и особенно повлиявших на положение в доме женщин, хиреют

культы большинства древних шумерских богинь» [1, с. 326].

Общим языком населения Месопотамии в это время стал аккадский, хотя школы

Южного Двуречья продолжали учить только шумерскому языку, а писцы употребляли

в документах шумерские правовые формулы (правда, когда готовых формул не

хватало, чтобы выразить смысл документа, то писцы вставляли окончания слов,

целые слова и фразы по-аккадски). Памятники литературы, переписывавшиеся в

школе, тоже были еще по преимуществу все те же традиционные шумерские, хотя

здесь начали записывать и аккадские сочинения, отчасти уже давно устно

передававшиеся в народе (например, восточносемитская версия "Эпоса о

Гильгамеше"). Даже царские надписи все чаще пишутся по-аккадски. Во множестве

начинают составляться шумеро-аккадские словари и грамматические, а также

терминологические справочники (в том числе ботанические, минералогические,

правовые и др.). Грамотность, как шумерская, так и аккадская, была довольно

широко распространена: даже некоторые цари утверждали, что знают грамоту

(хотя, несомненно, знали ее неважно), а какой-нибудь старший пастух сам вел

клинописные ведомости на овец, вверенных подчиненным ему пастухам, и притом

не делал орфографических ошибок, разумеется пока имена этих пастухов

совпадали с теми, что числились в зазубренном им справочнике аккадских имен

собственных: все обучение строилось на зазубривании, и мы не должны

предполагать, будто грамотности того же старшего пастуха хватило бы даже на

то, чтобы составить правовую сделку, а уж тем более записать или хотя бы

прочитать молитву или эпос. Это был, как говорили тогда, "хурритский писец",

т. е. как бы "горец, деревенщина", знавший одни только слоговые знаки;

напротив, вполне образованный человек, который с затратой огромного труда

зазубрил все шумерские идеограммы и мог ими активно пользоваться, назывался

"шумерским писцом" или просто "шумером" и пользовался большим почетом. Но

здесь речь идет отнюдь не о какой-либо этнической розни между писцами, а

скорее о социальном статусе: "поступить как шумер" означало "поступить

благородно".

Люди, служившие в храме, часто давали шумерские имена тем из своих сыновей

(обычно старшим), которым предстояло унаследовать их должность, а остальным

детям давали имена аккадские, но и шумерские имена этого времени нередко

звучат как переводы с аккадского. Число говоривших пошумерски быстро

сокращалось уже в III тысячелетии до н. э. и при династии Иссина, а теперь

говорить по-шумерски, по-видимому, могли только писцы, да и то высшей выучки.

Постепенно шумерский все более начинает вытесняться и в качестве официального

языка аккадским, особенно в северных царствах. Кто-то уговорил одного из

царей второй половины XX в. до н. э. ввести упорядоченную аккадскую

орфографию - старая уже мало соответствовала потребностям эпохи: население

говорило по-аккадски "с шумерским акцентом", утеряв множество фонем,

свойственных древнейшему семитскому; впрочем, древнее произношение и прежняя

орфография передавала очень и очень неточно. Новая орфография, вероятно, и на

этот раз была введена сначала в Ниппуре, так как только этим можно объяснить,

почему она распространилась очень быстро по всем царствам, включая города по

Евфрату от низовий вплоть до самой Сирии; лишь на Тигре (особенно в Ашшуре)

продолжали еще некоторое время сохраняться орфография и формы знаков,

восходившие к староаккадским, минуя даже формы III династии Ура.

Что касается амореев, то, судя по именам собственным, их число в составе

городского населения, не считая правящие династии, не превышало 1-2%; они,

несомненно, быстро аккадизировались, и сами аморейские цари в официальном

обиходе и быту пользовались более или менее понятным для западных семитов

аккадским. Даже если допустить, что часть городских амореев давала детям

аккадские имена, то все же вряд ли эта этническая группа составляла здесь

более 5% жителей. Незаметно также, чтобы они занимали среди населения городов

сколько-нибудь выдающееся социальное положение. Влияние их на культуру страны

было ничтожным; лишь в царстве Вавилона (где и западносемитские имена

держались долее всего) можно, пожалуй, проследить слабые следы влияния их

воззрений в Законах Хаммурапи.

Другое дело - степь, в том числе и внутри междуречья Тигра и Евфрата: здесь

западных семитов (амореев, сутиев) могло быть и не так уж мало. Эти спаянные

крепкой внутренней организацией племена, очевидно, и были главной силой,

позволявшей держаться в городах и мелким, и более крупным аморейским

династам.

Список используемых источников

1. История Древнего Востока: Зарождение древнейших классовых обществ и

первые очаги рабовладельческих цивилизаций./Под ред. И. М. Дьяконова. В 2 т.

- М.: Наука, 1983. – Т. 1. - с. 534.

2. Оппенхейм А. Древняя Месопотамия. – М.: Наука, 1990. – 319 с.

3. Струве В. В. История Древнего Востока. – М.: Наука, 1941. – 375 с.

Заключение

В данной работу мы рассмотрели места расселения племен кочевников, а также

эпоху завоевания амореями городов Нижней Месопотамии и общественно-

политические изменения в аморейских царствах. Тем самым мы попытались

раскрыть роль племен кочевников в истории государств Древней Месопотамии.

Исходя из вышеописанного можно сделать следующие вывод: амореи и семиты (не

кто иные, как кочевые племена) сыграли огромную роль в истории, экономике,

культуре государств Древней Месопотамии.

Семиты заняли очень большое место в истории Месопотамии. В течение нескольких

веков семиты жили рядом с шумерами, но затем стали продвигаться на юг и к

концу III тыс. до н. э. заняли всю южную Месопотамию. В результате этого

аккадский язык постепенно вытеснил шумерский.

Аккадская эпоха в Месопотамии началась с XXVII в. до н. э., когда северная

часть Месопотамии была заселена аккадцами. С тех пор можно выявить несколько

важнейших моментов. Так например, Лугальзагеси, который установил свою власть

почти во всех шумерских городах, создал первое в истории постоянное войско,

состоявшее из 5400 человек.

При Саргоне сооружались новые каналы, в общегосударственном масштабе была

налажена оросительная система, введена единая система мер и весов. Аккад вел

морскую торговлю с Индией и Восточной Аравией.

Его последователь, Нарам – Суэн считал себя властелином всего известного

тогда мира и носил титул «царь четырех сторон света». Он вел много успешных

завоевательных войн, одержав победу над царем Элама, над луллубейскими

племенами, жившими на территории современного Западного Ирана, а также

подчинил город-государство Мари, расположенное в среднем течении Евфрата, и

распространил свою власть на Сирию.

Около 1894 г. до н. э. амореи создали самостоятельное государство со

столицей в Вавилоне, начиная с этого роль Вавилона в течении многих столетий

неуклонно росла.

Во II тыс. до н. э. в экономике Вавилонии происходили радикальные перемены.

Для этого времени была характерна активная правовая деятельность. Законы

государства Эшнунны, составленные в начале XX в. до н. э. на аккадском языке,

содержат тарифы цен и оплаты труда, статьи семейного, брачного и уголовного

права. За супружескую измену со стороны жены, изнасилование замужней женщины

и похищение ребенка свободного человека предусматривалась смертная казнь.

Судя по законам, рабы носили специальные клейма и не могли выйти за пределы

города без разрешения хозяина.

Ко второй половине XX в. до н. э. относятся законы царя Липит-Иштара, в

которых, в частности, регулируется статус рабов. Были установлены наказания

за побег раба от хозяина и за укрывательство беглого раба. Оговаривалось,

что, если рабыня вступала в брак со свободным, она и ее дети от такого брака

становились свободными.

Самым выдающимся памятником древневосточной правовой, мысли являются Законы

Хаммурапи, увековеченные на черном базальтовом столбе. Кроме того,

сохранилось большое количество копий отдельных частей этого судебника на

глиняных табличках.

В старовавилонский период общество состояло из полноправных граждан, которые

назывались "сыновьями мужа", мушкенумов, являвшихся юридически свободными, но

неполноправными людьми, так как они не были членами общины, а работали в

царском хозяйстве, и рабов.

Список используемых источников

1. Всемирная история / Под ред. Перепелкин Ю.Я.В 20 т. - М.: История,

1955. – Т. 1. – 615 с.

2. История Древнего Востока: Зарождение древнейших классовых обществ и

первые очаги рабовладельческих цивилизаций./Под ред. И. М. Дьяконова. В 2 т.

- М.: Наука, 1983. – Т. 1. - с. 534.

3. Крамер С. История начинается в Шумере. – М.: Наука, 1991.

4. Оппенхейм А. Древняя Месопотамия. – М.: Наука, 1990. – 319 с.

5. Струве В. В. История Древнего Востока. – М.: Наука, 1941. – 375 с.

Страницы: 1, 2