Диплом: Афганистан в конце XX в
балансе интересов племенных вождей, племен, общин. При этом отношения
регулировались согласно традиции, включавшей в первую очередь институт джирги -
“эгалитарного социально-политического регулятора существования пуштунских
племен”.[46]
Согласно пуштунской традиции “вождь племени достаточно ограничен в своих
возможностях наказания соплеменников - это сфера действий традиции (бадала,
джирга). Любая попытка наказания соплеменника со стороны вождя вызывает более
или менее адекватную реакцию со стороны рода, член или члены которого этому нак
азанию подверглись, в отношении вождя и его рода”.
[47]
Талибы продемонстрировали неуважение к классической пуштунской традиции,
казнив Наджибуллу, несмотря на то, что он являлся представителем традиционной
элиты влиятельного пуштунского племени ахмедзаи. Тем самым, противопоставив
идеи создания в Афганистане общества “чистого ислама”, построенного на
канонах классической мусульманской общины, системе организации традиционного
афганского общества.
В связи с этим представляет интерес принцип комплектования движения Талибан.
В основном, в политическом руководстве движения Талибан были собраны люди, не
входящие в систему традиционной элиты афганского общества. На момент
появления движения Талибан на афганской политической сцене осенью 1994 года,
большинство его политических и военных руководителей были неизвестны
афганскому общественному мнению. Политическому руководителю движения Талибан
Моххамад Омару Ахунзада осенью 1994 года шел 31-й год. Во время войны против
прокоммунистического режима в Кабуле и советского присутствия в Афганистане
он являлся полевым командиром небольшого отряда моджахедов, принадлежащего к
партии Наби Мохаммади из состава Пешаварского альянса. “Большинство
командиров талибов имеют вымышленные имена. Настоящее имя муллы Борджана,
одного из основателей движения, погибшего за два дня до взятия Кабула, -
туран (капитан) Абдул Рахман. Бывший слушатель военного университета в
Кабуле, этот житель Кандагара участвовал в дворцовом перевороте Хафизуллы
Амина в сентябре 1979 г. Он покинул Кабул в декабре, когда советские войска
свергли Амина. В Пакистане он присоединился к движению Наби Мохаммади
“Харакате инкилабе ислами”.
Другие не участвовали в сопротивлении. Шах Сарвар был ответственным работником
разведывательного подразделения под российским командованием возле Сароби;
теперь у талибов он командует артиллерийскими батареями к северу от Кабула.
Мухаммед Акбар, бывший чиновник департамента ХАД, секретной коммунистической
полиции, выполняет те же функции при новом режиме. Генерал Мохаммад Джилани
тоже присоединился к движению талибов после взятия Кандагара и был назначен
командующим ПВО. Он оставался в афганской коммунистической армии вплоть до 1992
г.”.[48]
Все бывшие деятели кабульского коммунистического режима в движении Талибан
относятся к фракции Хальк (Народ) Народно-демократической партии Афганистана.
В то время, как большинство сторонников другой фракции Парчам (Знамя) после
падения режима Наджибуллы нашли убежище на Севере Афганистана у генерала
Дустума. Противоречия между двумя фракциями в НДПА не один раз приводили к
потрясениям в новейшей политической истории Афганистана. Переворот Хафизуллы
Амина в сентябре 1979 года привел к репрессиям со стороны халькистов в
отношении парчамистов. Ввод советских войск в декабре 1979 года обеспечил
доминирование фракции Парчам во главе с Бабраком Кармалем в руководстве
кабульского режима. Однако после 1992 года внутрипартийные противоречия в
отношениях между двумя фракциями во многом потеряли смысл. Казнь Наджибуллы
объективно нельзя рассматривать как акция халькистов против парчамистов. Это
было политическое действие нового общественно-политического движения,
направле нное против традиционной системы организации афганского общества.
Преобладание бывших приверженцев фракции Хальк из НДПА и неизвестных до этого
на афганской политической сцене лиц в руководстве движения Талибан, вроде
лидера движения Мохаммада Омара, полностью находилось в рамках стоящей перед
Исламабадом тактической задачи по обеспечению полной подконтрольности того
афганского политического движения, которое было призвано решать насущные
проблемы пакистанской политики в Афганистане. Халькисты обеспечивали в
движении Талибан организационные начала, основанные на почти партийной
дисциплине и, одновременно, на первом этапе находились в зависимости от
Пакистана, который дал им возможность в 1994 году вернуться на афганскую
политическую сцену.
С этой точки зрения можно было предположить, что движение Талибан,
сформированное из людей, в силу разных причин, не имеющих устойчивых связей в
афганском обществе, сможет при поддержке Пакистана выполнить задачу наведения
порядка в Афганистане, преодоления его дефрагментации и открытия транспортных
коридоров в регион Центральной Азии. При этом сохранит лояльность основным
целям пакистанской политики.[49]
Поскольку движение Талибан придерживалось идей “чистого ислама”, подразумевавших
переустройство афганского общества по модели организации первоначальной
мусульманской общины без последовавших в дальнейшем идеологических и системных
наслоений, то внутри движения активное значение придавалось духовному началу в
его организации и управлении. Это наглядно демонстрирует использование духовных
обозначений при осуществлении функций управления, как внутри движения Талибан,
так и контролируемых им территориях. Почти все руководители движения Талибан
носят духовные звания, хотя не для всех право носить его является легитимным. В
состав Большой Шуры - высшего органа власти движения Талибан входят примерно 50
человек. Кроме самого Мохаммада Омара, духовного лидера движения Талибан, “в
состав Большой Шуры входят: мулла Хасан (губернатор провинции Кандагар), мулла
Эхсанулла, командующий Северным кабульским фронтом, мулла Аббас (мэр
Кандагара), мулла Гаус, мулла М. Раббани, мулла Мышр, мулла Мутаки”.
[50]
Духовные звания у руководителей движения Талибан, даже у выполняющих вполне
светские функции, такие как командующий фронтом или министр иностранных дел,
призваны подчеркнуть приоритет духовного начала в управлении мусульманским
обществом. Тем самым, движение Талибан сделало заявку о стремлении вернуться
к принципам организации первоначальной мусульманской общины, когда
руководство общины выполняло сразу обе функции управления - светскую и
духовную.
Совершенно очевидно, что без прямой военной и материальной поддержки извне со
стороны Пакистана, движение Талибан не могло оформиться сразу в мощную
военно-политическую организацию. Отчетливое противопоставление идей “чистого
ислама” структурам и ценностям традиционного афганского общества должно было
неизбежно привести движение Талибан к затяжной изнурительной борьбе с
традиционной элитой, выступающей за неизменность принципов организации
афганского общества на основе компромисса светских и духовных начал в
управлении им.
Движение Талибан, выступая за возврат к ценностям первоначальной
мусульманской общины, фактически отвергает право традиционной элиты на
легитимность ее управления в афганском обществе. Однако, слабость
традиционной афганской элиты, вследствие попыток модернизации, предпринятой
коммунистическим режимом в Кабуле, многолетней войны в Афганистане, а также
разрушение в ходе событий 1992-94 годов основ централизованного афганского
государства сделали возможным быстрый успех движения Талибан.
Однако всегда существовала весьма значительная пропасть между этим имиджем и
действительностью. Если Талибан должен быть чем-то большим, чем группой
вооруженных религиозных фанатиков, участвующих в скоротечных боевых
столкновениях, то это движение нуждается в большом количестве денег, оружия и
снаряжения, а также в значительных технических и военных знаниях — ничего
этого нельзя было получить от его лишенных средств новых членов.
С самого начала наиболее известным покровителем Талибана являлся Пакистан.
Могущественная разведслужба Пакистана Intersevices Intelligence (ISI),
которая была главным каналом для передачи денег, оружия и специальных знаний
из США группам моджахедов в течение 1980-х годов, была глубоко вовлечена в
афганскую политическую жизнь. В 1994 году правительство Беназир Бхутто
провело переговоры с аргентинской компанией Bridas, однако это не приблизило
очистку пути [для предполагаемого трубопровода] через южный Афганистан.
Главный ставленник Пакистана Хекматиар увяз в борьбе за Кабул и вряд ли был
способен обеспечить решение этой задачи.
В поисках альтернативы министр внутренних дел правительства Бхутто Насирулла
Бабар натолкнулся на идею использования Талибана. В сентябре 1994 года он
организовал команду топографов и офицеров ISI, чтобы исследовать дорогу через
Кандагар и Герат до Туркменистана. В следующем месяце Бхутто совершила полет
в Туркменистан, где она получила поддержку двух ключевых военачальников —
Рашида Дустума, который контролировал территорию Афганистана около
туркменской границы, и Исмаил Хана, который правил Гератом. С целью привлечь
международную финансовую поддержку, Пакистан также организовал полеты ряда
иностранных дипломатов, пребывавших в Исламабаде, в Кандагар и Герат.
Обеспечив мероприятия по поддержке своего плана, министр внутренних дел Бабар
организовал конвой из 30 военных грузовиков, которыми управляли бывшие военные
водители под командой старшего офицера ISI и под охраной боевиков Талибана. Эти
грузовики отправились в путь 29 октября 1994 года, и, когда дорога
блокировалась, соответствующим образом разбирались с вооруженными
формированиями. К 5 ноября Талибан не только очистил дорогу, но и с
минимальными боями установил контроль над Кандагаром.
[51]
В течение следующих трех месяцев Талибан установил контроль над 12 из 31
провинциями Афганистана. По меньшей мере несколько из его «побед» были
обеспечены внушительными взятками местным командирам вооруженных
формирований. После ряда вынужденных военных отступлений в середине 1995 года
Талибан с помощью Пакистана перевооружился и реорганизовался и в сентябре
1995 года вошел в Герат, надежно очистив дорогу от Пакистана до Центральной
Азии. В следующем месяце Unocal подписала с Туркменистаном свой договор о
строительстве трубопровода.
Пакистан всегда избегал оказывать какую-либо прямую поддержку Талибану,
однако существование этих отношений является секретом полишинеля. Талибан
имеет тесные связи с Jamiat-e-Ulema Islam (JUI), расположенной в Пакистане
исламской экстремистской партией, которая содержит свои собственные медресе в
приграничных областях с Афганистаном. JUI обеспечила Талибан большим числом
новых членов из своих школ, а также каналом связи с высшими эшелонами
пакистанской военщины и ISI.
Самым выразительным признаком внешнего вмешательства являлся военный успех
Талибана. Менее чем за один год он вырос из горстки студентов в хорошо
организованную военизированную группировку, которая могла выставить более 20
тысяч бойцов, снабженных танками, артиллерией и поддержкой с воздуха, и
контролирующих многие районы южного и западного Афганистана.
Как заметил один автор: «Немыслимо также, что,сила, составленная главным образом
из бывших партизан и студентов-непрофессионалов, могла бы действовать с такой
степенью мастерства и организации, которую Талибан показывал почти с самого
начала своих действий. Хотя среди его членов, несомненно, были бывшие
представители афганских вооруженных сил, скорость и искушенность, с которыми
проводились их наступательных операции, а также качество таких элементов, как
их средства сообщения, бомбометание с воздуха и артиллерийская стрельба,
приводят к неизбежному заключению, что они должны быть многим обязаны
пакистанскому военному присутствию или, по крайней мере, профессиональной
поддержке».[52]
Пакистан являлся не единственным источником помощи. Саудовская Аравия также
обеспечивала существенную финансовую и материальную помощь. Вскоре после
того, как Талибан установил контроль над Кандагаром, глава JUI Мавлана Фазлур
Рехман (Rehman) начал организовывать «охотничьи туры» для членов королевских
семей из Саудовской аравии и государств Персидского залива. К середине 1996
года Саудовская Аравия посылала деньги, транспортные средства и горючее для
поддержки наступления Талибана на Кабул. Причин было две. В политическом
плане фундаменталистская идеология Талибана была близка вахаббизму саудитов.
Она была враждебна секте шиитов и, значит, главному региональному конкуренту
Эр-Риада — Ирану. На более прозаическом уровне саудовская нефтяная компания
Delta Oil являлась партнером Unocal в предполагаемом строительстве
трубопровода и связывала свои надежды с победой Талибана, что позволило бы ей
приступить к осуществлению этого проекта.
Наиболее распространенная версия гласит, что движение Талибан было создано на
территории Пакистана с подачи пакистанского руководства из числа студентов
религиозных школ, расположенных в лагерях афганских беженцев. “По признанию
бывшего начальника генштаба Пакистана генерала Мирзы Аслам Бега, цепь таких
медресе с контингентом прошедших специальную подготовку талибами была создана
Пакистаном и США как “религиозно-идеологический пояс вдоль
афганско-пакистанской границы для поддержки боевого духа моджахедов””.
[53]
Известен и формальный повод появления движения Талибан на афганской политической
сцене. “Один из крупнейших пакистанских бизнесменов, муж Беназир Бхутто (в 1994
г. премьер-министра Пакистана - прим. авт.), снарядил первый пробный торговый
караван в Среднюю Азию через Афганистан, и караван этот был разграблен
афганскими моджахедами”.[54]
Вскоре после этого отряды движения Талибан в 1994 году развернули наступление
на южные районы Афганистана, контролируемые многочисленными самостоятельными
полевыми командирами моджахедов, в основном этнических пуштунов. Сравнительно
быстро сломив сопротивление локальных полевых командиров, талибы заняли г.
Кандагар, и большую часть южных районов страны, с преимущественно пуштунским
населением.
Естественно, что в условиях Афганистана военные успехи талибов должны были
оказать шокирующее воздействие. В этой стране все военные ресурсы хорошо
известны и, в условиях многолетнего равновесия сил и продолжающейся
гражданской войны, дополнительные ресурсы могли взяться только из-за пределов
Афганистана.
Из ближайшего окружения Афганистана только Пакистан мог усилить движение
Талибан настолько, что оно сравнительно легко добивалось военных успехов
против закаленных многолетней войной отрядов афганских моджахедов. Для
Исламабада задача усиления военных отрядов талибов выглядела весьма несложной
с учетом активного присутствия этнических пуштунов в пакистанской армии и
военизированных формированиях в Северо-Западной пограничной провинции
Пакистана. Решительные действия движения Талибан наглядно продемонстрировали,
что у Исламабада к началу 1994 года изменились геополитические приоритеты.
Дефрагментация Афганистана и многочисленные отряды моджахедов выглядели как
препятствие в решении глобальной задачи наведения под контролем Исламабада
порядка в Афганистане и открытия транспортных коридоров в регион Центральной
Азии.
С этой точки зрения, движение Талибан, которое, как считается, было создано
“пакистанской военной разведкой и министром внутренних дел Пакистана Насруллой
Бабаром”,[55] выглядело наиболее
оптимальной формой решения основной геополитической задачи Исламабада -
открытия транспортных коридоров в регион Центральной Азии. Движение Талибан
отвечало главному требованию внешней политики Пакистана по отношению к
Афганистану - обеспечение подконтрольности такой организации интересам
пакистанской политики в регионе. Новые геополитические обстоятельства в
регионе, связанные с распадом СССР и образованием стран, не снимали с повестки
дня для Исламабада проблему сильного самостоятельного Афганистана и несогласия
афганской элиты с линией прохождения пакистанско-афганской границы вдоль
бывшей, так называемой линии Дюранда, которая оставляла значительную часть
этнических пуштунов вне пределов афганского государства.
Сам по себе такой успех является неожиданным. Обычно движения сторонников
“чистого ислама”, которые есть практически во всех мусульманских странах, не
имеют реального шанса взять власть в свои руки в масштабах всего государства.
Появившись в качестве реакции на процессы модернизации традиционного общества
мусульманских стран, движения сторонников “чистого ислама” сталкиваются с
исторической традицией организации государства и общества. Соответственно, им
приходится выступать против существующих принципов организации обычного
мусульманского общества и управляющей им традиционной элитой. В обычных
условиях у движений сторонников “чистого ислама” мало шансов на установление
своей власти в масштабах всего общества, так как они выступают против
объективных процессов и исторической традиции.
В классических мусульманских странах государство и его институты выражают
исторически сложившийся компромисс светских и духовных начал в управлении
мусульманским обществом. Поэтому, естественно, что именно государство в
мусульманских обществах выступает наиболее последовательным противником
движений сторонников “чистого ислама”. Часто, это в первую очередь касается
таких государственных институтов, как армия.
Именно государство и армия ведут жесткую борьбу со сторонниками идеи “чистого
ислама” из Исламского фронта спасения (ИФС) в Алжире. Турецкая армия оказала
давление на позиции радикальной исламской партии РЕФА бывшего премьер-
министра Эрбакана, добившись ее запрещения, полагая, что идеи “чистого
ислама” несут угрозу стабильности основ турецкого государства. Жесткие меры
против так называемых “неоваххабитов” предпринимает даже правительство
Саудовской Аравии, которое, согласно действующим в территории бывшего СССР
стереотипам, стоит за радикальными “ваххабитскими” организациями по всему
миру. В данном случае “неоваххабиты” представляют серьезную угрозу
традиционной системе организации власти в Саудовской Аравии, в основе которой
лежат идеи классического “ваххабизма”.
В Афганистане на момент появления движения Талибан в 1994 году практически
полностью отсутствовали институты централизованного государства. Это
обусловило слабость позиций традиционной элиты. И, в первую очередь, это
имело отношение к традиционной пуштунской элите. Крах институтов
централизованного афганского государства в ходе гражданской войны 1992-94 гг.
объективно задел интересы именно этнических пуштунов.
Централизованное государство в Афганистане с момента его образования всегда
было государством, где доминировали этнические пуштуны. В то же время,
исторически пуштунские племена всегда имели высокую степень автономности от
центрального правительства в Кабуле. “Племя поступилось частью своей
ответственности за поддержание социальной стабильности и обеспечения обороны
от влияния извне в пользу центральной власти при сохранении, тем не менее,
большей части ответственности за собой”/18. Многолетняя война в Афганистане и
политические эксперименты серьезно ослабили взаимную зависимость
самостоятельных пуштунских племен и государства. Разрушение институтов
государства в ходе событий 1992-94 гг. сделало самостоятельность пуштунских
племен и полевых командиров почти абсолютной в ходе естественных процессов
дефрагментации Афганистана. Мы уже отмечали ранее, что распад Афганистана
отвечал локальным интересам локальной пуштунской элиты, усилившей с вои
позиции в ходе войны.
Уникальность афганской ситуации заключается в том, что когда движение
сторонников идей “чистого ислама” Талибан появилось в 1994 году в южных
районах Афганистана, ему пришлось иметь дело только с многочисленными
разрозненными военно-политическими и псевдогосударственными объединениями,
представлявшими из себя независимые друг от друга отдельные части
традиционной системы организации афганского общества. Пуштунская традиционная
элита не могла противостоять давлению со стороны движения Талибан. Отсутствие
централизованных государственных институтов способствовало деморализации
традиционной пуштунской элиты. Движение Талибан несло объективную угрозу
традиционным ценностям и власти пуштунской элиты. Однако, в 1994 году
противостоять жестко структурированной организации сторонников “чистого
ислама” пуштунская традиционная элита не могла.
Движение Талибан сравнительно легко захватило город Кандагар, ставший его
столицей, и южные районы Афганистана с преимущественно пуштунским населением.
Объективные противоречия между традиционной системой организации пуштунского
общества и угрозой, которую представляли для нее устремления движения
Талибан, заставило почти всех влиятельных пуштунских политиков составить
оппозицию движению Талибан. Все пуштунские партии бывшего Пешаварского
альянса, Хекматиара, Халеса, Гейлани, Сайяфа, Наби Мохаммади, Моджадедди,
выступили против движения Талибан.
В то же время, пуштунские лидеры на местах не могли противостоять талибам. В
большей степени это зависело не от военных возможностей движения Талибан,
поддерживаемого Пакистаном. Важную роль сыграл тот факт, что власть
традиционной элиты в пуштунских районах за годы войны в Афганистане серьезно
ослабла, традиции осуществления власти были нарушены, системные связи внутри
пуштунских сообществ оказались размыты. В Афганистане появилось большое
количество деклассированных людей, потерявших привычные социальные ориентиры.
Они и составили первичную социальную базу для пополнения рядов движения
Талибан. Кроме того, объявленные лозунги наведения порядка, прекращения войны
имели огромный успех в истощенной войной Афганистане.
В занятых движением Талибан к 1994 году южных и юго-западных районах
Афганистана пуштунские сообщества приняли по отношению к нему зависимое
положение. Однако, совершенно иная ситуация сложилась, когда движение Талибан
столкнулось с военно-политическими объединениями, организованными на основе
этнической солидарности национальных меньшинств Афганистана.
Институты централизованного государства в Афганистане были почти полностью
разрушены в 1992-94 гг. в ходе гражданской войны. На тот момент дезинтеграция
страны отвечала интересам практически всех военно-политических группировок,
включая основные пуштунские объединения и организации национальных и
религиозных меньшинств. Однако, в отличие от пуштунских организаций, интересы
национальных меньшинств были более четко выражены.
Состояние раздробленности позволяло национальным меньшинствам в Афганистане
получить ту долю самостоятельности и автономности, какой они никогда не
обладали в централизованном афганском государстве с доминированием этнических
пуштунов. Постоянная угроза пуштунской реставрации, равно как и конкуренция
со стороны других организаций национальных меньшинств предопределили высокую
степень этнической солидарности. В отличие от пуштунов, в 1992-94 гг.
разделенных на множество самостоятельных центров власти, зоны влияния
политических организаций национальных меньшинств почти полностью совпадали с
территориями их расселением.
Высокая степень этнической солидарности была характерна для национальных
меньшинств узбеков, таджиков, шиитов-хазарейцев. Их интересы, соответственно,
представляли политические организации Джумбиш-Милли (Национальное исламское
действие Афганистана, НИДА), во главе с генералом Дустумом, Исламское
общество Афганистана (ИОА) во главе с Раббани/Масудом, Хезбе и-Вахдат (Партия
исламского единства Афганистана, ПИЕА), возглавляемая Халили. Кроме того, к
партии Раббани/Масуда принадлежал и губернатор Герата, в окрестностях
которого проживало много этнических таджиков, Исмаил-хан.
В пределах контролируемых политическими организациями национальных меньшинств
территорий, в 1992-94 гг. были в миниатюре созданы фактически независимые
национальные псевдогосударства с минимальным набором необходимых
государственных институтов.
Появление на афганской политической сцене движения Талибан создавало прямую
угрозу интересам политических организаций национальных и религиозных
меньшинств. Причем, эта угроза носила двоякий характер. С одной стороны,
движение сторонников “чистого ислама” угрожало исторически сложившимся
принципам организации традиционных обществ национальных меньшинств, включая и
власть традиционной элиты. С другой - элиты афганских узбеков, таджиков и
хазарейцев отдавали себе отчет, что появление новой политической организации
движения Талибан означает начало процесса пуштунской реставрации в
Афганистане, что представляло прямую угрозу их интересам.
В 1994 году на первый план для почти всех афганских военно-политических
группировок вышла угроза распространения идей “чистого ислама” со стороны
движения Талибан. Именно это легло в основу временного союза политических
организаций национальных меньшинств и пуштунских группировок в борьбе против
движения Талибан. Благодаря чему, дальнейшее продвижение талибов вглубь
Афганистана было временно остановлено.
Натолкнувшись на сопротивление армии Ахмад Шах Масуда под Кабулом, талибы
сосредоточили основной удар в северо-западном направлении в сторону
туркменско-афганской границы. В ходе наступления в 1995 году были захвачены
город и провинция Герат. При этом были разгромлены отряды губернатора Герата,
члена партии Исламское общество Афганистана президента Раббани, одного из
влиятельных полевых командиров времен войны с советским присутствием -
Исмаил-хана. Исмаил-хан бежал на территорию Ирана, а отряды талибов вышли на
границу Афганистана с Туркменистаном. Таким образом, уже в 1995 году был
выполнен первый этап геополитической задачи открытия транспортных коридоров в
регион Центральной Азии.
Планы открытия транспортных коридоров в регион Центральной Азии в тот момент
имели и конкретное воплощение в виде идеи строительства газопровода и
автомобильных дорог из Туркменистана через территорию Афганистана в Пакистан.
Так, в 1995 году практически одновременно с выходом отрядов талибов на границу
с Туркменистаном правительство этой страны предоставило компании “Юнокал” права
на создание консорциума для строительства газопровода - от туркменско-афганской
границы до города Мултан в Пакистане. “Талибы прошли по линии Кандагар - Герат,
т.е. по афганской части основного магистрального пути, который должен связать
Пакистан с Центральной Азией. Любопытно, что летом 1994 года был одобрен проект
строительства железнодорожной линии от туркменской Кушки до пакистанского
города Чаман. Ветка эта должна была пройти по западным районам Афганистана
через Герат и Кандагар. И через некоторое время, в этих районах появились
талибы”.[56]
Естественно, что взаимная заинтересованность в решении задачи открытия
транспортных коридоров из Туркменистана в Пакистан привела к тому, что выход
отрядов радикального движения Талибан на туркменско-афганскую границу не имел
серьезных последствий не для Ашхабада, ни для системы региональной
безопасности Центральной Азии.
К тому же, весьма показательно, что границы Туркменистана согласно
соглашениям 1992 года между Москвой и Ашхабадом охраняются, в том числе и
российскими пограничниками. Появление вооруженных отрядов движения Талибан
около границы с Туркменистаном, очевидно, ожидалось в Ашхабаде. В курсе
происходящих событий, скорее всего, была и Россия. Так как российские
пограничники оставались на границе с Туркменистаном, то, естественно, что
системная целостность региона Центральной Азии в связи с появлением движения
Талибан у южных границ СНГ не была нарушена. Не проявляли особого
беспокойства в 1994-95 гг. по этому поводу и в столицах других ННГ
Центральной Азии.
Немаловажную роль в этом сыграл и Пакистан, проявивший максимально возможную
дипломатическую активность для закрепления достигнутого преимущества. “Уже в
январе 1994 года министр иностранных дел Пакистана Сардар Асиф Ахмад Али
предпринял поездку по странам Центральной Азии. Через несколько месяцев по
этому же маршруту проследовала представительная парламентская делегация
Пакистана. В октябре 1994 г. Беназир Бхутто посетила Ашхабад, где состоялись ее
переговоры с президентом Ниязовым. В мае-августе 1995 г. состоялись визиты
премьер-министра Пакистана в Узбекистан, Казахстан и Кыргызстан”.
[57]
Несомненно, повышенная активность Исламабада на дипломатическом фронте была
призвана убедить ННГ Центральной Азии в отсутствии по отношению к ним у
Пакистана враждебных намерений в связи с событиями на военном фронте в
Афганистане.
В целом, появление движения Талибан на афганской политической сцене в 1994
году и вызванные этим изменения в расстановке сил внутри Афганистана не
привели к серьезному изменению внешней ситуации для региональной системы
безопасности Центральной Азии.
В период с 1994 по 1996 годы степень раздробленность Афганистана сохранялась
на прежних позициях, а значит и условия стабильности региональной системы
безопасности Центральной Азии, основанные на существовании буферных
псевдогосударственных объединений на севере Афганистана, оставались без
изменения. Движение Талибан контролировало южные и юго-западные провинции
страны, включая крупные города Кандагар и Герат, шииты-хазарейцы провинцию
Бамиан в горном Хазарджате, движение генерала Дустума 6 северных провинций,
“правительство Афганистана” Раббани столицу страны Кабул и северо-восточные
провинции, примыкающие к Таджикистану. Кроме того, оппозиционные талибам
пуштунские полевые командиры продолжали занимать крупный город на юге
Афганистана - Джелалабад.
Война в 1994-96 гг. носила вялотекущий характер. У движения Талибан не было
на тот момент достаточно сил, чтобы добиться окончательной победы. Его отряды
не могли прорвать подготовленную линию обороны армии Масуда под Кабулом, а
значит, добиться захвата власти в масштабах всей страны. Между тем, наиболее
хорошо подготовленная и вооруженная на территории Афганистана армия генерала
Дустума вообще не принимала участия в активных боевых действиях.
Противостояние в Афганистане к лету 1996 года зашло в тупик. Ни одна из
многочисленных афганских военно-политических группировок без поддержки извне
не могла добиться решительной победы.
В этот период времени казалось, что условий, которые могли бы привести к
такому вмешательству извне, больше не существует. Пакистан с помощью движения
Талибан практически добился реализации своих геополитических целей. Выход
отрядов талибов на туркменско-афганскую границу сделал возможным начало
строительства газопровода и линий коммуникаций из региона Центральной Азии в
Пакистан. Причем, все возможные маршруты теперь могли пройти только через
территорию Афганистана, контролируемую движением Талибан по маршруту Кушка-
Герат-Кандагар-Пакистан. Территории, контролируемые силами, оппозиционными
движению Талибан, оставались в стороне от основных планируемых транспортных
коридоров. Так как сохранение их автономности имело чрезвычайно важное
значение для региональной системы безопасности Центральной Азии, то логично
было ожидать от Исламабада уважения к мнению своих центральноазиатских
партнеров. С точки зрения Центральной Азии реальная раздробленность
Афганистана должна была сохраниться на достигнутом в ходе событий 1994-96 г.
уровне. Новое усиление движения Талибан было нежелательным.
В то же время, сложившаяся к лету 1996 года ситуация остро поставила проблему
пределов самостоятельности движения Талибан. Этот вопрос имел прямое
отношение к перспективам развития внутриафганского конфликта и стабильности
системы безопасности Центральной Азии. Стали весьма актуальными вопросы о
том, в какой степени Пакистан контролирует движение Талибан, каковы
внутренние потенциальные возможности талибов укрепиться на захваченных с
помощью Пакистана территориях и самостоятельно стать доминирующей силой
внутри страны?
С военной точки зрения, в период с 1994 по 1996 гг. собственные возможности
движения Талибан не позволяли добиться решающего преимущества над своими
оппонентами. Главная сложность для талибов заключалась в невозможности
собственными силами прорвать оборонительные позиции армии Масуда к югу от
Кабула.
Построенная еще с помощью советских специалистов при прокоммунистическом режиме
система оборонительных сооружений, позиции в которой занимала одна из лучших
афганских армий, героя войны против советского присутствия Ахмад Шаха Масуда,
была фактически неприступна для тех нерегулярных формирований, которыми
располагали практически все военно-политические организации моджахедов, включая
и движение Талибан. “В конце февраля - начале марта 1995 года численность
отрядов движения Талибан достигала 25 тысячи бойцов и у них на вооружении
находилось не только стрелковое оружие, но и тяжелое вооружение, включая 150
единиц бронетехники, а также 10 самолетов”.
[58]
Уже после захвата Кабула в сентябре 1996 года численность формирований движения
Талибан оценивалась “в 30-40 тысяч человек, 200 единиц бронетехники,
артиллерия, 15 самолетов Миг-21 и около 10 вертолетов Ми-8”.
[59]
Для военно-политической организации, контролирующей две трети Афганистана, в
основном пуштунские районы с традиционно воинственным населением, это явно
немного.
Однако, в условиях Афганистана ситуация не всегда зависит от чисто военных
факторов. Серьезные изменения происходили в период с 1994 по 1996 гг. и
внутри движения Талибан.
Установление контроля движения Талибан над значительной частью Афганистана не
могли не оказать влияния на статус движения Талибан, как внутри Афганистана,
так и в отношениях с Пакистаном. В момент зарождения движения на территории
Пакистана, военно-политическая организация Талибан наверняка было полностью
подконтрольно пакистанскому руководству. Формирование собственной
администрации на территории Афганистана и необходимость решать текущие
политические вопросы, естественным образом повысили степень самостоятельности
политического руководства движения Талибан. В этом смысле, двухгодичная пауза
с осени 1994 года по осень 1996 года, несомненно, была использована для
организационного оформления движения Талибан и определения его целей и
приоритетов на ближайшую перспективу.
Основные изменения коснулись тактических целей движения Талибан.
Столкнувшись, с одной стороны, с неприятием традиционной пуштунской элиты, с
другой, ожесточенным сопротивлением национальных меньшинств, талибы должны
были определить приоритеты, которые помогли бы в решении стратегической
задачи - восстановления целостности Афганистана под контролем талибов. Таким
решением стало усиление этнического фактора в устремлениях движения Талибан.
В принципе, в условиях Афганистана это было вполне естественное решение.
Такая постановка вопроса позволяла трансформировать идею наведения порядка в
идею восстановления единого афганского государства с доминированием пуштунов.
Тем самым, создать условия, приемлемые для тех пуштунов, которые еще
сохраняли лояльность противникам движения Талибан. Совершенно по-другому
выглядит в этом случае и борьба талибов с политическими организациями
национальных и религиозных меньшинств. Лидерам этих организаций становилось
крайне сложно объяснить свое стремление к продолжению раздробленности страны
среди своих сторонников - этнических пуштунов.
Движение Талибан фактически реанимировало идею реставрации единого
государства с доминированием пуштунов на территории Афганистана. Только идея
эта была воссоздана на качественно ином уровне. Движение Талибан, выступая
против традиционной системы организации пуштунского общества, сформулировало
идею пуштунской реставрации вне такого традиционного общества. Идея
пуштунской реставрации в трактовке движения Талибан абстрагировалась от
интересов различных пуштунских политических организаций, лидеров, элит или
отдельных пуштунских племен. Пуштунская реставрация стала доминирующей идеей
сама по себе и требовала от остальных пуштунов определиться по отношению к
ней.
Парадокс ситуации заключается в том, что такая постановка вопроса стала
возможной в силу другой идеологической установки движения Талибан на создание
общества, основанного на принципах идеальной мусульманской общины времен
пророка Мухаммеда. Выступая против более поздних наслоений в афганском
обществе в виде обычного права, заимствований из внешнего немусульманского
мира, традиционной структуры, традиционной системы ценностей и т.д., движение
сторонников идеи “чистого ислама” Талибан расчистило почву для качественно
нового издания пуштунского национализма.
В то же время, хорошо известно, что первоначальной мусульманской общине в
принципе не был присущ национализм. Все члены общины были равны, невзирая на
национальные или расовые отличия. То есть, в случае с движением Талибан, мы
наблюдаем процесс естественной адаптации движения сторонников “чистого
ислама” к текущей политической ситуации в Афганистане и решению конкретной
политической задачи. Несомненно, что пуштунский национализм движения Талибан,
придерживающегося идей “чистого ислама” во многом вызван также и этнической
солидарностью национальных меньшинств, препятствующей талибам при решении их
главной задачи - объединения Афганистана.
Другое важное обстоятельство связано с тем, насколько идея пуштунского
национализма в трактовке движения Талибан отвечает интересам главного
покровителя талибов - Пакистана.
Пуштунский национализм в качестве тактического средства внутриполитической
борьбы в Афганистане не мог появиться с подачи Пакистана. Для Исламабада
объективно пуштунский национализм представлял реальную опасность. Развитие
идеи пуштунского национализма на новом качественном уровне вполне могло
привести в перспективе к идее создания Пуштунистана, включая в его состав и
населенные этническими пуштунами территории Северо-западной провинции
Пакистана. Идея Пуштунистана была слишком потенциально опасна и маловероятно,
что Пакистан решился бы разыграть карту пуштунского национализма.
Скорее всего, пуштунский национализм в качестве составной части идеологии
движения Талибан могли привнести члены бывшей фракции Хальк бывшей Народно-
демократической партии Афганистана. Их влияние в руководстве движения Талибан
могло только возрасти после перебазирования талибов на территорию Афганистана
и повышения степени их самостоятельности от Пакистана. Вчерашние политические
изгои халькисты, несомненно, сохранили некоторые идейные установки из своего
недалекого прошлого. Известно, что в руководстве НДПА всегда преобладали
антипакистанские настроения. Несогласие с прохождением линии Дюранда в
качестве афгано-пакистанской границы было одной из ключевых установок любого
руководства в централизованном государстве Афганистан.
В то же время, в 1996 году тенденция к росту пуштунского национализма в рядах
движения Талибан не была четко обозначена. К тому же, степень
подконтрольности талибов Пакистану была достаточно высока. Движение Талибан и
Пакистан были объективно необходимы друг другу.
Талибы в 1998 г. установили контроль над большинством центральных и северных
провинций страны. К началу 1999 г. ДТ контролировало около 80% территории
Афганистана, в том числе районы с преимущественно узбекским и хазарейским
населением. Лидер талибов мулла М.Омар провозгласил страну «Исламским
Эмиратом Афганистан».
Вместе с тем формирования правительственных сил Исламского Государства
Афганистан (ИГА) во главе с военным руководителем таджикского Исламского
общества Афганистана (ИОА) А.Ш.Масудом при поддержке сохранивших
боеспособность отрядов других антиталибских группировок, входящих в
Объединенный Фронт (ОФ), продолжают в той или иной степени удерживать свои
позиции в провинциях Бадахшан, Тахар, Каписа, Парван, Баглан, Кундуз, Сари-
Пуль.
Во второй половине 1999 г. талибы, активно поддерживаемые Пакистаном,
предприняли несколько широкомасштабных наступательных операций, попытавшись
установить полный контроль над всей территорией Афганистана. С пакистанской
стороны в распоряжение двищение талибан было направлено более 10 тыс.
пакистанских добровольцев из числа учащихся религиозных школ и боевиков ряда
исламских экстремистских организаций, а также более 500 боевиков из некоторых
арабских государств, которые подчинялись базирующемуся в Афганистане
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
|
Главная