Диплом: Жизнь и общественная деятельность Сципиона Эмилиана Африканского Младшего
кораблей и мелкие суда и лодки. Оказалось, что пока римляне загораживали
старый вход в гавань с южной стороны, карфагеняне прорыли канал в восточном
направлении и таким образом создали себе новый выход; его невозможно было
запереть, так как в этом месте море слишком глубоко. Если бы карфагеняне
вместо вывода своего флота для парада немедленно и со всей энергией напали на
римские корабли, совершенно неподготовленные — с кораблей отчасти были сняты
снасти,— римский флот был бы полностью уничтожен. Но они напали на римлян
лишь через три дня, когда враг встретил их в полной боевой готовности.
Сражение кончилось вничью; но на обратном пути карфагенские корабли
сгрудились в узком проходе у входа, благодаря чему флоту были причинены
повреждения, равносильные поражению. Тогда Сципион повел наступление на
внешнюю набережную; она находилась вне городских стен и была слабо защищена
только земляным валом, возведенным недавно. Поставив осадные машины на
земляной косе, римляне без труда пробили в валу брешь. Но карфагеняне,
перейдя вброд мелководный рукав залива, с беспримерным мужеством напали на
осадные орудия и прогнали обслуживавших их солдат. Римляне отступали в такой
панике, что Сципиону пришлось двинуть против бежавших свою конницу. Осадные
орудия римлян были разрушены, карфагеняне выиграли, таким образом, время и
успели заделать брешь. Однако Сципион восстановил свои машины и снарядами
поджег деревянные башни противника. В результате римляне овладели набережной,
а вместе с нею и наружной гаванью. Здесь они соорудили вал, равный по высоте
городской стене. Таким образом, город оказался, наконец, совершенно запертым
как со стороны, суши, так и со стороны моря, так как во внутреннюю гавань
можно было проникнуть только через наружную. Чтобы полностью обеспечить
блокаду, Сципион приказал Гаю Лелию атаковать лагерь под Неферисом,
находившийся теперь под командой Диогена. С помощью удачной военной хитрости
лагерь был взят и множество людей, находившихся в нем, было частью перебито,
частью захвачено в плен. Между тем наступила зима, и Сципион прекратил
военные действия, предоставив голоду и болезням довершить начатое им.
Роковые результаты разрушительной работы бичей господних сказались весной 146
г., когда римская армия предприняла решительный штурм города. Пока шла зима,
Гасдрубал по-прежнему лишь хвастал и пировал. Теперь он приказал поджечь
наружную гавань и приготовился отразить ожидаемое нападение на Кофон. Но
Лелию удалось несколько выше перебраться через стену, почти не защищаемую
ослабевшим от голода гарнизоном, и, таким образом, проникнуть во внутреннюю
гавань. Город был взят, но борьба далеко еще не окончилась. Римляне овладели
рынком, примыкавшим к малой гавани, и стали медленно продвигаться по трем
узким улицам, соединявшим рыночную площадь с крепостью. Им приходилось
штурмом брать один за другим громадные дома, достигавшие высоты 6 этажей. По
крышам или по балкам, перекинутым через улицы, солдаты переходили из одного
здания-крепости в другое, соседнее, или стоявшее на другой стороне улицы и
убивали всех, кто попадался им под руку. Так прошло шесть дней. Это были
ужасные дни для жителей города, но и римлянам пришлось преодолеть немало
трудностей и опасностей. Наконец, римляне добрались до крутой скалы крепости,
в которой укрылся Гасдрубал с остатками своей армии. Чтобы расширить подступы
к крепости, Сципион приказал поджечь взятые с боя улицы и дома и очистить
улицы от мусора. При этом погибло множество небоеспособного населения,
укрывшегося в домах. Тогда, наконец, последние карфагеняне, скучившиеся в
крепости, стали просить о пощаде. Им было обещано лишь сохранить жизнь; перед
победителем предстали 30 000 мужчин и 25 000 женщин, это не составляло и
десятой доли прежнего населения города. Только 900 римских перебежчиков и
Гасдрубал с женой и двумя детьми укрылись в храме бога-целителя: для
дезертиров и для палача римских пленных не могло быть пощады. Но когда самые
решительные из них, изнемогал от голода, подожгли храм, у Гасдрубала не
хватило мужества взглянуть смерти в лицо; он один выбежал из храма и на
коленях молил победителя пощадить его жизнь. Ему была дарована эта милость.
Жена Гасдрубала стояла со своими детьми среди других на крыше храма; когда
она увидела Гасдрубала у ног Сципиона, ее гордое сердце возмутилось при виде
унижения погибающей родины; язвительно посоветовав супругу беречь свою жизнь,
она столкнула в огонь своих сыновей, а затем сама бросилась в пламя.
Борьба была кончена. В лагере и в Риме царило безграничное ликование; лишь
благороднейшие из римлян втайне стыдились этого нового великого подвига.
Пленники большей частью были проданы в рабство, некоторые погибли в тюрьме.
Самые знатные — Вифий в Гасдрубал — были в качестве государственных пленников
интернированы в Италии, где обрашение с ними было сносное. Все движимое
имущество, за исключением золота, серебра и даров, пожертвованных в храмы,
было отдано на разграбление солдатам. Из сокровищ храма сицилийским городам
была возвращена добыча, вывезенная в Карфаген во время его могущества.
Например, жители Акраганта получили обратно медного быка тирана Фаларида.
Остальное досталось римскому государству.
Однако, большая часть города была еще цела. По-видимому, Сципион хотел
сохранить ее; по крайней мере он отправил сенату по этому поводу специальный
запрос. Сципион Назика снова пытался отстоять требования разума и чести. Но
все было напрасно. Сенат приказал главнокомандующему сравнять с землей город
Карфаген, предместье Магалию и все города, до последней минуты стоявшие на
стороне Карфагена; чтобы положить конец даже юридическому существованию
города, сенат распорядился пройти плугом по всей занимаемой им территории и
предать это место вечному проклятью, дабы на нем никогда не появились ни
дома, ни пашни. Приказ был выполнен. Семнадцать дней пылали развалины.
Недавно открытые остатки карфагенской стены оказались заваленными слоем пепла
толщиной в 4—5 футов; в этом слое были найдены обуглившиеся куски дерева,
обломки железа и метательные ядра. На месте, где в течение полутысячелетия
работали и торговали трудолюбивые финикияне, римские рабы стали теперь пасти
стада своих далеких господ. Дарования Сципиона влекли его к более
благородному призванию, а не к роли палача; он с содроганием смотрел на дело
своих рук. Вместо победного ликования в душе победителя росло предчувствие,
что за таким злодеянием неизбежно должно последовать возмездие.
Римлянам оставалось теперь организовать управление страной. Прежний обычай —
передавать завоеванные заморские страны во владение союзникам — больше не был
в ходу. Миципса и его братья сохранили в основном свои прежние владения с
добавлением земель по Баграду и в Эмпории, отобранных ими у Карфагена.
Издавна лелеянная ими мечта сделать Карфаген своей столицей рушилась теперь
навсегда. Зато сенат подарил им карфагенские библиотеки. Карфагенская
территория, принадлежавшая городу в момент его падения, т. е. узкая полоса
земли на африканском берегу против Сицилии от реки Туски (Вади-Сайне напротив
острова Галиты) до Тен (напротив острова Керкены), стала римской провинцией.
Дальше в глубь материка Массинисса постоянно захватывал части карфагенской
территории, и его наследникам уже принадлежали Булла, Зама и Вакка; за
нумидийцами осталось то, чем они уже владели. Однако тщательное установление
границы между римской провинцией и окружавшим ее с трех сторон Нумидийским
царством свидетельствовало о том, что римляне ни в коем случае не потерпят в
своих владениях того, что они допускали по отношению к Карфагену. Название
новой провинции — Африка,— по-видимому, указывало на то, что римляне отнюдь
не считают только что установленные границы окончательными. Управление новой
провинцией было передано римскому наместнику с резиденцией в Утике. В
постоянной охране границ новой провинции не было надобности, так как союзное
Нумидийское царство всюду отделяло ее от племен пустыни. В отношении
налогообложения Рим в общем поступил милостиво. Те общины, которые с начала
войны стояли на стороне римлян,— это были только приморские города: Утика,
Гадрумет, Малый Лептис, Тапс, Ахулла, Узалис, а внутри страны город
Тевдалис,— сохранили свои земли и получили права свободных городов. Те же
права получила и вновь основанная городская община, составленная из
перебежчиков. Земли города Карфагена, за исключением участка, подаренного
Утике, равно как земли остальных разрушенных городов, перешли в собственность
римского государства и отныне сдавались в аренду. Остальные города тоже
лишились юридически своей земельной собственности и своих городских свобод.
Однако временно, впредь до дальнейшего распоряжения, римское правительство
оставило им их пашни и их прежние учреждения. За пользование землей, ставшей
отныне собственностью Рима, они должны были ежегодно уплачивать Риму раз
навсегда установленную подать (stipendium), В свою очередь они взимали ее с
отдельных налогоплательщиков в виде налога на имущество. От разрушения самого
крупного торгового города на всем Западе больше всех выиграли римские купцы.
Как только Карфаген был обращен в прах, они толпами устремились в Утику и
стали оттуда эксплуатировать не только римскую провинцию, но и недоступные
для них до тех пор области нумидийцев и гетулов.
Римская армия”, — писал Энгельс, — “представляет самую совершенную систему
пехотной тактики, изобретенную в течение эпохи, не знавшей употребления пороха.
Она сохраняет преобладание тяжело вооруженной пехоты в компактных соединениях,
но добавляет к ней: подвижность отдельных небольших единиц, возможность
сражаться на неровной местности, расположение нескольких линий одна за другой,
отчасти — для поддержки и отчасти в качестве сильного резерва, и, наконец,
систему обучения каждого отдельного воина, еще более целесообразную, чем
спартанская. Благодаря этому римляне побеждали любую вооруженную силу,
выступавшую против них, — как македонскую фалангу, так и нумидийскую конницу”
[20].
Это была новая, более высокая ступень в развитии тактики пехоты древних
армий. То, что в войнах греков выступало в виде единичных случаев
(тактическое расчленение боевого порядка пехоты), у римлян получило
оформление в виде манипулярного строя легиона, который позволил вести бой на
пересеченной местности, питать его из глубины, хорошо маневрировать.
Возможность тактических комбинаций в действиях пехоты сильно возросла; это
способствовало обогащению тактических форм.
Силы фаланги были равномерно распределены по фронту, тактическая глубина
боевого порядка отсутствовала. В этих условиях тяжелая пехота не могла вести
продолжительный и упорный бой, требующий постоянного обеспечения из глубины,
фаланга не имела средств для парирования случайного удара во фланг и тыл, она
исключала возможность сосредоточения сил на важнейшем направлении и являлась
прямой противоположностью манипулярного строя.
Новой тактике соответствовали и новые формы организации армии. Если фаланга
имела только административное деление, то в римском легионе уже наблюдалось
тактическое расчленение, которое обеспечивало на поле боя высокую маневренную
подвижность римской армии. Манипула была тактической единицей. Тактическое
расчленение армии повышало роль частных начальников в бою. Поэтому римляне
большое внимание уделяли подготовке командного состава.
В противоположность армиям эллинистических государств, в римской армии пехота
решала исход боя, была главным родом войск. Римское крестьянство являлось
социальной базой для хорошей, боеспособной тяжелой пехоты. Но римляне не
имели базы для создания хорошей конницы, отсутствие которой не всегда
компенсировалось высокой маневренностью пехоты (Треббия, Канны).
Вооружение римской армии было усовершенствовано, а главное, каждая линия
боевого порядка имела оружие, которое соответствовало ее тактическому
назначению. Легкая пехота была вооружена метательным оружием и вела бой на
расстоянии. У гастатов имелись легкий пилум — метательное оружие,
действовавшее на близких дистанциях, и меч — оружие ударного действия. Первый
удар по противнику наносили гастаты. Принципы имели тяжелый пилум и меч.
Принципами были опытные воины, задача которых заключалась в поддержке
гастатов. Триарии вооружались копьем и мечом. Эти ветераны часто
использовались в качестве общего резерва (Киноскефалы, Пидна).
Более высокая по сравнению с Грецией ступень в развитии рабовладельческого
способа производства позволила римлянам создать и более совершенную армию
рабовладельческого государства. Благодаря совершенной для того времени
системы боевой подготовки и почти непрерывным многолетним войнам римская
рабовладельческая милиция постепенно превратилась в армию воинов-
профессионалов.
В период Пунических войн получила развитие и общевойсковая тактика. В этом
отношении многое сделала карфагенская армия, имевшая хорошую регулярную
конницу. Большую роль стала играть организация взаимодействия пехоты и
конницы; последняя была теперь основным средством маневра.
Военная организация Рима, система обучения и воспитания римских войск
достигли большого совершенства. Это была лучшая военная организация того
времени не только в отношении структуры, но и в отношении управления
войсками. Преимущество ее сказывалось в том, что Рим мог сосредотачивать в
одном месте крупные силы, умело ими маневрировать, что позволяло создавать
численное превосходство и подавлять противника. Хорошо организованная римская
армия имела лучшее оружие, достаточно подготовленный командный состав,
крепкую воинскую дисциплину, богатый боевой опыт
Римская армия была сильна и своим инженерным искусством. Римляне придавали
большое значение искусству выбора, расположения, укрепления и охраны лагеря.
В укрепленных лагерях римская армия была неуязвима. Это позволяло выбирать
для боя наиболее благоприятный момент, чем обычно и пользовались римские
полководцы. Римляне умели быстро наводить мосты и строить предмостные
укрепления. Они располагали самой совершенной по тому временя связью. Рим
имел солидную базу для дальнейшего развития военной техники и флота.
Улучшались всевозможные метательные машины. Сильный античный флот
неоднократно взаимодействовал с сухопутной армией (Сицилия, Греция). В первой
Пунической войне получила развитие тактика морского боя.
Основы успехов Римской рабовладельческой республики заключались не только в
ее военной силе, но и, прежде всего, в более передовой экономике и политике,
которая, в конечном счете, приводила к разрушению антиримских коалиций. Так
было, например, в борьбе с Македонией, гак было и на последних этапах второй
Пунической войны Рим начал борьбу с Карфагеном в Иберии и Африке в то время,
когда карфагенская армия находилась еще в Италии. Такая стратегия римлян
исходила из политической обстановки в Африке, где им удалось отколоть от
Карфагена нумидийцев и создать мощную антикарфагенскую коалицию.
Мэхэн стратегию и исход пунических войн рассматривает с точки зрения решающего
влияния морской силы. Он писал: “...обладание морем, или контроль над ним и
пользование им являются теперь и всегда были великими факторами в истории мира”
[21]. Поэтому Мэхэн военную историю сводит к истории морской силы:
“...история морской силы, обнимая в широких пределах все, что способствует
нации сделаться великой на море или через посредство моря, есть в значительной
мере и военная история”[22].
По мнению Мэхэна, влияние моря на ход и исход второй Пунической войны было
решающим. Весь ход войны определялся тем, что “римская морская сила
господствовала в водах, лежащих к северу от линии, которая идет от Таррагоны в
Испании к Лилибеуму (ныне Марсала) на западе Сицилии, откуда кругом северного
берега острова через Мессинский пролив до Сиракуз, и от последних — к Бриндизи
в Адриатике. Обладание этими водами принадлежало римлянам ненарушимо в течение
всей войны”[23].
Рассматривая вторую Пуническую войну в отрыве от исхода первой войны,
подорвавшей морское могущество Карфагена, Мэхэн заявлял, что “...неизвестны
мотивы, побудившие его (Ганнибала) к опасному и почти гибельному походу через
Галлию и через Альпы”[24].
В основе этих рассуждений лежит мнение, что морская и сухопутная коммуникации
карфагенской армии якобы одинаково находились под контролем римского флота.
Мэхэн по этому вопросу пишет: “Возможны были две коммуникационные линии: одна —
прямая, морем, другая — кружная, через Галлию. Первая была блокирована морскою
силою римлян, вторая подвергалась постоянной опасности и, наконец, была
совершенно пересечена вследствие оккупации Северной Испании римской армией. Эта
оккупация сделалась возможной через обладание римлянами морем, которому
карфагеняне никогда не угрожали”[25].
Для обоснования своей концепции Мэхэн прибегает к извращению фактов, утверждая,
что сухопутную коммуникацию карфагенской армии римляне прервали только
благодаря обладанию морем. На деле Рим господствовал на море с самого начала
второй Пунической войны, а карфагенская коммуникация была прервана в результате
взятия римлянами Нового Карфагена, т. е. во второй половине войны. Неверно и
утверждение, что после первой Пунической войны карфагеняне могли пользоваться
морской коммуникацией. Эта возможность исключалась господством на море римского
флота. По этому вопросу, противореча самому себе, Мэхэн пишет: “Существуют
ясные указания на то, что Рим никогда не упускал контроля над Тирренским морем,
потому что его эскадры проходили беспрепятственно между Италией и Испанией”
[26].
По словам Мэхэна, весь ход второй Пунической войны определялся обстановкой на
море. Кнэй Сципион разбил в Иберии Ганнона и занял берег и район к северу от
реки Эбро потому, что господство на море обеспечило высадку десанта. Публий
Сципион взял Новый Карфаген комбинированной атакой с суши и с моря, к слову
говоря, воспользовавшись морским отливом и пройдя по морскому песку. Газдрубал
пошел на помощь Ганнибалу, но Сципион морем послал северной группировке
подкрепление в 11 тысяч легионеров. Нерон обманул Ганнибала и двинулся на
помощь своей северной группировке. Газдрубал был разбит в Метаврском бою,
который “...общепринято считать решением борьбы между двумя государствами”
[27]. Даже исход первой Македонской войны решался на море, так как “римская
морская сила, таким образом, всецело лишала Македонию возможности участвовать в
войне”[28]. На самом деле, не римская
морская сила, а римская дипломатия, опиравшаяся на легионы, организовала
антимакедонскую коалицию и сковала силы Македонии в Греции. И не в Метаврском
бою решился исход второй Пунической войны, а в Африке.
Резюмируя все свои доводы, Мэхэн утверждает, что в борьбе Ганнибала с Римом и
Наполеона с Англией, закончившейся поражением при Заме и Ватерлоо, “...в обоих
случаях победителем был тот, за кем оставалось обладание морем”
[29]. Флот, по словам Мэхэна, играл роль господствующей силы, но его
“...огромное решающее влияние на историю той эры, а вследствие этого и на
историю мира, не было принято во внимание”
[30]. Эту “историческую несправедливость”, выполняя социальный заказ
английских империалистов, взялся исправить Мэхэн. Он фальсифицировал историю
для того, чтобы доказать решающее влияние морской силы на историю, доказать,
что английский морской флот является надежным средством порабощения
колониальных народов.
Не флот решал ход и исход второй Пунической войны, резко отличавшейся от
первой Пунической войны. В первой войне шла борьба за господство в западной
части Средиземного моря, во второй войне — борьба за союзников, борьба за
создание и раскол антиримских и антикарфагенских коалиций.
Характеризуя завершающий период второй Пунической войны и третью Пуническую
войну, Энгельс писал: “...африканская высадка римлян во время второй Пунической
войны стала возможна лишь после того, как был уничтожен цвет карфагенской армии
в Испании и в Италии, а пунический флот вытеснен из Средиземного моря;
нападение было не нападением, а очень солидной военной операцией, которая была
вполне естественным завершением продолжительной и благоприятной для Рима войны.
Третью же Пуническую войну едва ли можно назвать войной; это было простое
угнетение слабейшего противника в десять раз сильнейшим противником”
[31]. По мнению Энгельса, исход второй Пунической войны решался не на море,
хотя вытеснение карфагенского флота было одним из условий успеха римлян; исход
войны решался римскими легионами в Иберии, в Италии и, наконец, в Африке, где
была проведена крупная военная операция; римским легионам, используя их успехи,
помогала римская дипломатия, разъединявшая противников.
Рим в доисторическую эпоху, по-видимому, пережил более сильно развитый
феодальный период жизни государства, чем Греция.
Феодалы доисторического Рима выработали крепкую и пустившую прочные
социальные корни аристократию — патрициев. С падение монархии и основанием
римской республики (510 г. до Р. X.) история Рима в главных чертах становится
доступной для нас; мы можем представить себе картину состояния вооруженной
силы Рима с этого Времени, но первым сражением, о событиях которого мы можем
уверенно говорить и которое дает нам возможность видеть эту вооруженную силу
в деле, является сражение при Каннах.
Старый торговый город Рим, вместе со своей небольшой округой — 983 кв. килом,
(граница находилась в 17 верстах от центра), имел в эпоху основания
республики около 60 тысяч жителей. Государственное устройство
характеризовалось теснейшей смычкой города и деревни. Военной службой были
обязаны поголовно все свободные мужчины, в возрасте от 17 до 46 лет, числом
около 9 тысяч. Более состоятельные горожане — всадники — комплектовали
конницу (600 человек). Относительно зажиточные люди являлись с вооружением
гоплита. Неимущие являлись по призыву с копьем или пращей и несли
преимущественно нестроевую службу.
В течение всего периода существования милиции, в Риме уделялось ее
комплектованию особое внимание государственной власти: сенат, на основании
тщательно веденных цензовых списков, каждый год составлял новую раскладку
воинской повинности между общинами. Обязанность граждан являться по призыву
не только декларировалась, но и тщательно контролировалась.
Таким образом, существенный признак римской, как и афинской, милиции
заключался в привлечении к оружию граждан собственников. Основу римской
милиции первоначально составляли имущие классы. Как мы увидим, переход к
профессиональному солдату был связан в Риме, как и в Греции, с переносом
комплектования армии на бедноту. Профессиональная армия из пролетариев
оказалась способной достигнуть высшего уровня военного искусства, но она
явилась в гораздо меньше степени связанной с буржуазной республикой и
лишенной той политической устойчивости, которая составляла славу римской
милиции, комплектовавшейся господствовавшими классами и крестьянством.
Римская республика была небогата, собирала свою казну посредством налогов на
граждан, а не взносов со стороны союзников, как Афины; тем не менее
милиционеру полагался в Риме паек, который расценивался в год в 75 динариев,
и ежегодное жалованье в 45 динариев.
Легион. Так как, вместо монарха, войско подчинялось двум выборным
бургомистрам города — консулам, то и все оно было поделено на 2 части, по
4.500 человек в каждой (3.000 пеших, 300 конных, 1.200 нестроевых и легко
вооруженных), которые получили наименование легиона. С увеличением
народонаселения росло и число легионов. Легион являлся, таким образом,
административным делением, в боевом же порядке вся армия представляла
сомкнутую массу — фалангу.
Деление по возрастам. В конце IV столетия до Р. X. деление милиционеров, в
зависимости от их имущественного положения, утратилось; государство было уже
достаточно богато, чтобы давать недостаточным милиционерам недостающее им
вооружение. Нестроевой состав легиона (29% против 50% у греков)
комплектовался из менее надежных элементов, преимущественно из населения
недавно покоренных областей.
Строевой состав стал делиться по возрастам на младших — гастатов (1200
человек), средних — принципов (столько же) и старейших — триариев (600), при
чем единицы гастатов — манипулы — образовывали передние шеренги фаланги,
манипулы принципов — средние, а триариев — задние. Профессиональных солдат
так организовать нельзя: каждый наемник получает равную плату, и опасность
должна делиться поровну или случайно. Когда Рим, после Канн, начал переходить
к профессиональному солдату, это деление на возрасты в действительности
утратилось. Но в организованной милиции такое деление отвечало обстановке:
более рьяная и физически сильная молодежь принимала на себя всю тяжесть
рукопашной схватки, а отцы семейств, как и в немецком ландвере, подвергались
опасности только в крайних случаях, когда нужно было заполнить разрыв,
образовавшийся в фаланге.
Манипулы. Гастэты, принципы и триарии образовывали до 10 манипул, силой по
120 гоплитов (у триариев — 60 гоплитов). Манипулы строились в 6 шеренг в
глубину и имели, следовательно, у гастатов и принципов по 20 человек в
шеренге, а у триариев по 10 человек. Манипулы делились каждая на две
центурии, которые строились рядом. Фронт легиона образовывали 10 манипул
гастатов, 200 человек по фронту. Между манипулами оставались маленькие
интервалы — щели. Смысл этих щелей в общей фаланге был очень глубокий. Когда
римская армия — иногда свыше десяти легионов, занимая своей фалангой фронт в
1—2 версты, наступала, то сохранение направления, особенно на пересеченной
местности, для всего фронта было очень трудно. Известно, как трудно провести
и по гладкому полю, на церемониальном марше, по отмеченному линейными
направлению, даже развернутую роту — часто всего 50 человек в одной шеренге,
без ломки равнения и разрывов. А в боевых условиях, при движении в первой
шеренге 2000-3000 человек, разрывы, и довольно значительные, являлись
обыденным, частым явлением. Борьба с ними путем остановки и подравнивания
губительна для быстроты маневра и представляет паллиатив. А между тем, каждый
разрыв в фаланге, обнажая два неприкрытых фланга, представляет готовый прорыв
боевого порядка и может вести к поражению. Поэтому римляне и дали не
тактическую, правда, а только строевую самостоятельность каждой манипуле.
Шеренга в 20 человек, даже неопытных милиционеров, легко может быть обучена
движению без разрывов. Каждая манипула имела свой значок (они подравнивались
при общем наступлении), и каждый милиционер обязан был ни в коем случае от
него не отрываться и не терять свое место в манипуле. Интервалы между
манипулами, очень небольшие, смягчали толчки при движении, когда манипулы то
сближались вплотную, то нескольку расходились. Нормально в момент рукопашной
схватки они исчезали вследствие более свободного размещения людей в момент
атаки и действия оружием. Но если, как это неоднократно повторялось,
столкновение с противником происходило в момент образовавшегося между двумя
манипулами гастатов разрыва, то этот разрыв автоматически заполнялся стоявшёй
сзади манипулой принципов или ее центурией, если в разрыве не могла
поместиться целая манипула. С этой целью манипулы гастатов, принципов и
триариев стояли не в затылок друг другу, а как при кирпичной кладке — центр
последующих манипул за швом предшествующих.
Интервалы между манипулами представляли и ту выгоду, что позволяли
употреблять в гораздо более широкой мере метательное оружие. При сплошной
фаланге действующие впереди легковооруженные должны были отходить
заблаговременно за фланги, чтобы не быть раздавленными между двумя
наступающими друг на друга фронтами, что при недальнобойности тогдашнего
оружия давало возможность легко вооруженным действовать исключительно впереди
флангов. Щели же между манипулами позволяли легко вооруженным скрываться
через них к моменту решительной схватки и, таким образом, сравнительно долго
оставаться перёд фронтом.
Как ни очевидны выгоды манипулярного построения фаланги, чтобы принять такое
построение, недостаточно догадаться о нем, знать его. Нужна предпосылка о
высшей ступени сплоченности, а высшей ступени доверия к товарищам, о высших
достижениях в отношении дисциплины. Недостаточно дисциплинированному греку
только могучее чувство локтя, только осязаемая очевидность отсутствия щелей в
фаланге давала уверенность, что в момент схватки он не будет предоставлен
своим силам. Римский милиционер, выросший в условиях железной дисциплины,
наступал с готовым разрывом в сплошной фаланге, убежденно, веря, что в момент
столкновения этот разрыв будет заполнен, и два суровых проводника римской
дисциплины — два центуриона — фельдфебеля, стоявшие позади в манипуле
принципов, обязанные скомандовать и обязательно повести в разрыв своих
принципов, имели достаточно авторитетный вид, чтобы поддержать это доверие.
Вооружение. На вторую половину IV столетия выпадает и установка
окончательного типа вооружения римского, легионера. Копье, которое не
представляло удобств для рукопашной схватки, было сохранено только у
триариев, которые в свалке почти не участвовали., Главным оружием легионера
являлся меч; вместо копья, гастаты и принципы имели пилум — короткое копье,
дротик; подойдя на близкое расстояние, две первых шеренги гастатов, по общему
знаку, метали свои пилумы, и, после этого залпа, римская фаланга стремительно
бросалась в рукопашную, обнажая мечи.
1200 нестроевых и легковооруженных распределялись в административном порядке
по 40 человек на манипулу. Таким образом, 2 нестроевых приходилось на 6
гастатов или принципов и на 3 триария. Около 200 легковооруженных участвовало
в бою перед фронтом легиона. Если последний имел открытый фланг, то на нем
могло принять участие в бою еще небольшое число легковооруженных. Небольшая
часть следовала за триариями для подборки раненых, главная же масса
оставалась сторожить лагерь.
Превосходство римлян в тактике достигалось не творчеством в отношении
военного искусства на полях сражений, а превосходством дисциплины, вооружения
и выработанного метода стремительной атаки густых масс пехоты (нормально — 15
шеренг). Римская конница, продолжавшая комплектоваться из богатейших граждан
и строившаяся на флангах, особым искусством и доблестью не отличалась. Как и
греческая фаланга, римская фаланга способна была износить удар только в одну
сторону, и какое бы количество легионов ни входило в нее, она была почти
беззащитна в случае атаки неприятеля с нескольких сторон. Манипулы не
представляли тактических единиц, способных к самостоятельному маневрированию,
и не было командного состава, который мог бы скомпоновать и осуществить
тактический маневр частью всей пехоты.
Командный состав римской милиций заслуживает особого внимания. Высший
командный состав представлял высших гражданских чиновников. Штатские
полководцы — консулы — (римские бургомистры) и почти столь же штатские
генералы — легаты — и штаб-офицеры — трибуны, командующие отдельными
легионами, были, в большинстве случаев, молодыми людьми аристократического
происхождения, с ничтожным боевым опытом. Такой высший командный состав мог
проводить определенную схему боя, но к творчеству и проявлению инициативы на
поле сражения был неспособен. Даже когда Рим перешел к профессиональным,
солдатским армиям, это сохранение командования в руках гражданской
магистратуры оказалось возможным. Римские наместники и губернаторы —
проконсулы и преторы — командовали всеми войсками вверенных им провинций.
Высший римский начальник не был вождем, не подавал примера воинам в бою, а
являлся дающей приказание инстанцией.
Эти немыслимо при недостаточно дисциплинированных войсках; это было немыслимо
и Греции, и особенно было немыслимо в средние века, когда король или герцог в
бою являлся только первым рыцарем своего войска. Римская милиция была
идеальным регулярным войском, над которым царствовал закон, удивительно
дисциплинированным, необычно послушным орудием, как бы созданным для того,
чтобы ему приказывали.
Римская дисциплина. Проводником этой дисциплины являлся младший офицер,
выходивший из рядов наиболее надежных, опытных и исправных легионеров, с
незначительным социальным положением, и выполнявший приблизительно функции
современного фельдфебеля (центурион). Впрочем, тип его окончательно
выработался, когда походы участились и удлинились, и когда Рим перешел к
профессиональному солдату. Сильные, энергичные, авторитетные, хотя и вышедшие
из народа, римские центурионы следили за всеми деталями службы; имея в руках
виноградную лозу, они на месте же, в порядке управления, наказывали ею каждый
проступок, каждое упущение легионера. Римская конница, вследствие условий
своего комплектования, резко отличалась по дисциплине от пехоты и потому
всегда уступала ей славу побед.
Консул был облечен правом предавать смертной казни в дисциплинарном порядке.
Ему предшествовали ликторы с секирами и пучками розог, что являлось не только
эмблемой власти, предоставленной ему законом, но и орудием для осуществления
ее на месте. Консул имел право децимирования, т. е. смертной казни,
налагаемой на десятую часть целых строевых соединений, и такая массовая
смертная казнь, как дисциплинарное наказание за неисправность службы,
являлась не пустым словом, а применялась на деле (например, Антонием в походе
против парфян). Штаб-офицер, трибун, имел право накладывать строжайшие
телесные наказания, до избиения камнями включительно; что было равносильно
приговору к смертной казни; случайно выживший это наказание должен был, под
страхом смерти, навсегда оставить пределы республики. К наказанию избиением
камнями приговаривался обязательно часовой, обнаруженный центурионом,
совершавшим обход, спящим, и сам центурион, если бы он скрыл и не донес об
этом проступке по начальству.
Пробным камнем дисциплины являются фортификационные работы. Греческого
гоплита надо было продолжительно уговаривать, чтобы он взялся за лопату;
римский же легионер, после самого утомительного перехода, не располагался на
отдых, не укрепив своего лагеря рвом с бруствером, усиленным палисадом.
Тяжело вооруженный римский легионер нес на себе и шанцевый инструмент, а
подчас и палисадины для лагеря, если приходилось разбивать его в безлесном
месте.
Римское военное искусство замечательно этой железной дисциплиной, благодаря
которой удалось создать всемирное государство. Республиканская форма
государственного устройства не только не допускала подрыва дисциплины и
авторитета закона, но возвела их на степень святыни.
Не только строгость и неумолимость дисциплинарных наказаний и непрерывный
надзор центурионов содействовали постановке дисциплины на такую высоту, но и
строевые учения. Манипулы обучались во всех случаях сохранять свой строй.
Несколько манипул обучались движению развернутым фронтом, с сохранением
взятых интервалов.
Основанное на удачном шаблоне и на величественной дисциплине римское военное
искусство позволило успешно справиться с слабыми противниками, завоевать всю
Италию, но поставило республику на край гибели, когда противником ее оказался
великий полководец — Ганнибал, имевший в своих руках крепко сплоченную
профессиональную армию, с великолепно подобранным и тактически образованным
старшим командным составом.
Значение второй Пунической войны. Вторая Пуническая война (218 — 201 г. до Р.
X.) для истории военного искусства имеет чрезвычайное значение Во-первых,
часть событий этой войны может быть установлена вполне научно. В истории
сражений древних и средних веков точнее всего наши сведения о Каннах.
Карфаген был разрушен, до нас не дошло ни строчки оригинальной карфагенской
литературы, но древние римские и греческие историки пользовались по второй
Пунической войне достоверным материалом, как с римской, так и с карфагенской
стороны. Дельбрюк в необычайно глубоких страницах Полибия, посвященных
действиям карфагенян при Каннах, так резко отличающихся от обычной батальной
живописи историков, готов видеть голос самого Ганнибала, реляцию его,
попавшую через вторые руки к Полибию. Во-вторых, в этой войне мы видим
величайшего полководца истории — Ганнибала. Как и Наполеон, Ганнибал окончил
свою полководческую деятельность тяжелым военным поражением, но слава обоих
великих побежденных полководцев не затемнена их печальном концом. В-третьих,
в течение этой войны военное искусство римлян пережило огромную эволюцию.
Талантливый римский вождь, Сципион Африканский, сумел разгадать тайну побед
Ганнибала и перестроил римскую милицию на уровень новых требований, которые
вызывались стремлениями Рима к всемирному владычеству.
Карфаген, по своему географическому положению, отличался от Рима отсутствием
своей округи, населенной крестьянами той же национальности. Африканские
туземцы-ливийцы и нумидийцы, кочевавшие в ближайших к Карфагену степях, имели
мало общего с культурными семитами города. Поэтому Карфаген был
преимущественно морской державой, захватывал острова, богател морской
торговлей в западной части Средиземного моря, а в Атлантическом океане
занимал монопольное положение, обеспечив за собой оба берега Гибралтарского
пролива. Сухопутная его армия формировалась исключительно из наемников;
главным образом, это были чужеземцы; среди этих профессионалов военного дела
было много греков, и в течение первой Пунической войны карфагеняне усвоили
себе от греческого стратега Ксантипа все достижения греческого военного
искусства. Первая Пуническая война (264-242г.) повела к потере Сицилии, а с
ней и господства на море; ко второй Пунической войне Карфаген мог выставить
только 70 трирем против 120 трирем Рима. Последовавшие при демобилизации
после 1-й войны бунты наемных войск поставили на край гибели республику; на
острове Сардиния все пунийские начальники с их штабами были перебиты
солдатами, и Рим захватил этот остров, как беспризорный (238 г.).
Карфагенская армия. Гамилькар, карфагенский полководец, герой первой
Пунической войны, получивший за свою энергию прозвище "Барка", т. е. молния,
справился с ужасным солдатским бунтом, собрал около себя испытанный кадр
военных, отправился с ними на Пиринейский полуостров и завоевал его до р.
Эбро, чем создал компенсацию за потерянную Сицилию. Завоеванные области
изобиловали богатыми серебряными рудниками. Армия жила без помощи Карфагена и
почувствовала себя самостоятельной.
Политику Гамилькара после его смерти продолжал Газдрубал — его зять. Рим не
препятствовал этому расширению карфагенского влияния, так как был занят
завоеванием Цизальпинской Галлии (бассейн р. По), но связал Газдрубала
обещанием не переходить на северный берег р. Эбро. После смерти Газдрубала
армия провозгласила своим вождем Ганнибала, сына Гамилькара. Карфаген был
вынужден признать его своим полководцем. В Карфагене опорой Ганнибала были
"баркиды" — партия войны, партия ненависти к Риму. Сохранить свое положение
Ганнибал мог только успешными военными операциями — и он осадил и взял
Сагунт, союзную Риму греческую колонию. На требование Рима выдать Ганнибала
Карфаген мог ответить только отказом. Повод к войне двух соперников за
господство на Средиземном море был дан, и решительная борьба началась.
Ганнибал захватил инициативу. Он располагал профессиональной, глубоко ему
преданной армией; те же наемники, которые столько раз убивали своих
карфагенских полководцев, оставались дисциплинированными и послушными
Ганнибалу при всех обстоятельствах. Ганнибал — почти единственный из военных
полководцев, которому не пришлось сталкиваться с солдатскими волнениями и
бунтами. Его армия из старых африканских кадров, пополненная набором
иберийцев (на Пиринейском полуострове), превышала 50 тысяч, образовывала
отдельные тактические единицы, которые под руководством опытных генералов на
поле сражения могли самостоятельно маневрировать. Тактическое превосходство
армии Ганнибала над римской милицией было несомненно, и оно еще усиливалось
тем обстоятельством, что Ганнибал располагал безусловно превосходной
конницей. Нумидийцы, союзники Ганнибала, доставили ему очень хорошую легкую
Страницы: 1, 2, 3, 4
|
Главная