Диплом: Польское восстание 1863 года и роль России

в Царстве Польском оказыва­ла освободительная борьба в других странах мира.

Это признавали многие поляки — свидетели и участники тог­дашних событий. В

это время происходили крупные осво­бодительные движения в ряде стран:

демократические ре­волюции и крестьянские восстания в Испании, националь­ное

движение в Италии, война против рабства негров в США, крестьянская война

против феодалов в Китае, на­ционально-освободительное восстание против

английского господства в Индии. Особенное влияние оказывали на по­ляков

события в Италии, где в 1859 г. началась война итальянского народа под

руководством Гарибальди за ос­вобождение северных земель от австрийского

господства и объединение всех раздробленных итальянских земель в единое

государство. Эта война закончилась победой.

Внешние влияния не могут вызвать социального или национального движения, если к

тому нет внутрен­них предпосылок. Такой предпосылкой в Царстве

Поль­ском являлись капиталистические отношения, которые ин­тенсивно развивались

в XIX в. К концу 50-х годов новые отношения играли значительную роль в

экономической жизни страны; старый, феодальный строй переживал яв­ный и

глубокий кризис.

Развитие промышленности в Царстве Польском в XIX в, проходило неравномерно. В

50-х годах оно значительно ускорилось. В 1851 г. были отменены таможен­ные

пошлины и запреты на польские товары, шедшие в Россию, что открыло перед ними

огромный русский рынoк. Развитие товарных отношений в сельском хозяйстве

увеличивало внутренний рынок для промышленных изде­лий. Наконец, большое

влияние на развитие промышлен­ности оказывало строительство путей сообщения —

шос­сейных, железных и водных дорог. К этому времени было закончено

строительство железной дороги от Варшавы до австрийской границы (через

Домброву), а в 1862 г.— Петербургско-Варшавской железной дороги и дороги от

Скерневиц до Быдгощи; еще в 1847 г. было откры­то пароходное движение по

главной водной артерии — р. Висле.

В это время в Царстве Польском (как и во всей Рос­сии) происходил

промышленный переворот: ручной труд заменялся машинами, мануфактуры

превращались в фаб­рики и заводы.

В результате указанных условий польская промыш­ленность достигла в начале 60-

х годов сравнительно высо­кого уровня. В промышленности и ремесле было занято

около 17% населения, в торговле—5%. Если в 1845 г. количество рабочих

составляло свыше 46 тыс., стоимость продукции — около 10 млн. руб., то в 1860

г. соответствен­но — 75 тыс. и 32 млн., в 1864 г. соответственно — 78 тыс. и

50 млн. Следовательно, за 20 лет польская промышлен­ность выросла по

стоимости продукции в 5 раз; во столько же раз увеличилась продукция па душу

населения. Вместе с тем развивалось и ремесло. Если в 1845 г. коли­чество

ремесленников составляло 75 тыс., а их продукция оценивалась в 7 млн. руб.,

то в 1860 г. соответственно — 91 тыс. и 15 с лишком млн.

К числу наиболее крупных городов относились Варша­ва с населением в 165 тыс.,

Лодзь — 32 тыс. человек.

По сравнению с южными и западными польскими зем­лями Царство Польское ушло

далеко вперед в промышленном развитии. И в системе Российской империи оно

занимало одно из передовых мест. В то же время по сравнению с передовыми

странами Западной Европы Царство Польское весьма отставало.

Промышленность Царства Польского, переживавшая переходный период, в начале

60-х годов состояла в ог­ромном большинстве из мелких предприятий,

насчиты­вавших по нескольку рабочих. Однако преобладающая часть рабочих

(приблизительно две трети) работала на средних и крупных предприятиях. Было

немало предприятий, которые насчитывали по нескольку сот рабочих. Виднейшим

представителем буржуазии был Леопольд Кроненберг — банкир, промышленник,

коммерсант и зем­левладелец; он имел деловые связи почти во всех отраслях

промышленности.

Рабочий класс Царства Польского рекрутировался главным образом из городской и

деревенской бедноты — разморившихся ремесленников и подмастерьев, безземель­ных

и малоземельных крестьян. Тяжелое положение ра­бочих было характерно для ранних

стадий развития про­мышленного капитализма. Рабочий день продолжался 12—14

часов и больше. Заработная плата подавляющего большинства рабочих была далеко

не достаточной для со­держания семьи и лишь квалифицированные рабочие по­лучали

прожиточный минимум. Широко применялся жен­ский и детский труд, причем первый

оплачивался в поло­винном размере по сравнению с мужским, второй — в

четвертном. Техника безопасности на предприятиях почти совершенно

отсутствовала, вследствие чего многочисленны были случаи увечья и болезной.

Особенно тяжелые усло­вия были на строительстве промышленных зданий, желез­ных

и шоссейных дорог, где рабочих помещали в казармы, а заработную плату частью

выплачивали продовольстви­ем. Никакого обеспечения рабочих не существовало. Не

было также никаких рабочих организаций. Нищета и бес­правие — таковы были

условия жизни рабочих .

Особенно ухудшилось положение рабочих (и ремесленников) в начале 60-х годов по

причине большой дороговизны на хлеб, вызванной неурожаями, а также в связи с

ростом безработицы, обусловленной введением машин в промышленности. Поэтому

рабочие и ремесленники не раз устраивали погромы фабрик. Наиболее известными

были выступления текстильщиков в Лодзи в 1861 г.: 20 апреля около 500 рабочих

«разгромили фабрику Пруссака; на сле­дующий день свыше 800 рабочих разгромили

фабрику Шайблера. Кроме того, рабочие иногда устраивали и за­бастовки.

[25]Правда, это были слабые выступления, иногда без ясных требований и

всегда ограниченные одним местом.

Рост промышленности и городского населения оказы­вал сильное влияние на

сельское хозяйство. Возрастал спрос на сельскохозяйственные продукты, что

влекло за собой повышение цен на них и увеличение площади обра­батываемой

земли. Пашня увеличилась с 260 тыс. в 1839 г. до 351 тыс. влук в 1859 г.

(влука — 17 га). Особенно уве­личилась площадь под пшеницей и сахарной

свеклой. Со­вершенствовалась техника сельского хозяйства. Землю стали

обрабатывать более интенсивно. Вместо трехполья стали вводить многополье.

Увеличилось применение есте­ственных и искусственных удобрений. В помещичьих

име­ниях все более применялся собственный сельскохозяйст­венный инвентарь. К

уже применявшейся технике — се­ялкам, молотилкам, веялкам — прибавилась

новая: желез­ный плуг и железная борона; в передовых хозяйствах появились

жнейки.

Интенсификация обработки земли вызвала повышение урожайности хлебов и

корнеплодов. С 30-х по 50-е годы урожайность озимых хлебов в среднем

увеличилась при­близительно в полтора раза: от сам-три до сам-четыре с

по­ловиной; урожайность картофеля увеличилась от сам-че­тыре до сам-пять и

больше.

В результате указанных перемен значительно увели­чились сборы всех основных

сельскохозяйственных куль­тур. Если в 1822 г. озимых было собрано 4362 тыс.

корцев, яровых — 3926 тыс., картофеля — 3083 тыс., то в 1860 г. озимых — 12

696 тыс., яровых — 12 378 тыс., картофеля — 12 525 тыс. (корец равнялся

приблизительно 6 пудам). Чистая продукция (без посевов) на душу населения

вы­росла по зерновым более чем в два раза, а по картофелю более чем в 4 1/2

раза.

Развивалось также животноводство, причем не только в связи с ростом спроса на

мясные и молочные продукты, но и в силу потребности в естественных

удобрениях.

Указанные успехи в развитии сельского хозяйства ка­сались прежде всего

помещичьих хозяйств, так как кресть­янские хозяйства переживали в этот период

настоящий кризис. Помещичьи хозяйства имели в это время товарный характер.

Хлеб и шерсть производились на продажу, кар­тофель — на производство водки,

свекла — на производ­ство сахара. В помещичьих хозяйствах возникли

пред­приятия по обработке сельскохозяйственных продуктов. Особенно сильно

развивалась в это время сахарная промышленность.

Развитие товарности сельского хозяйства толкало по­мещиков на увеличение

своих земель за счет крестьян­ских, на ликвидацию старого землеустройства,

связанного с чересполосицей, на ликвидацию сервитутов (т. е. права крестьян

на пользование лесами, пастбищами и лугами) и на увеличение рабочей силы,

потребность в которой все больше ощущалась в собственно помещичьих

хозяйст­вах — фольварках.

Как известно, вся земля оставалась в собственности помещиков. Сохранялось

также сословное господство по­мещиков над крестьянами: на основании закона

помещики являлись войтами в расположенных на их землях гминах (волостях);

лично или через назначенных лиц помещик управлял волостью, располагая всей

полнотой власти в том числе полицейской и даже судебной (по мелким

преступлениям). Обладание всей землей и местной вла­стью давало помещикам

возможность производить земле­устройство совершенно самовольно, исключительно

в соб­ственных интересах. В связи с этим усилились такие яв­ления, как

принудительное выселение крестьян с их постоянных местожительств, отобрание

от крестьян земли или замена лучшей на худшую, ликвидация сервитутов и т. д.

Массовое принудительное выселение крестьян представляет, по словам виднейшего

буржуазного исто­рика польской деревни Владислава Грабского, «основное

явление в развитии земельных отношений в первой поло­вине XIX века» .

Угроза перенесения крестьянского восстания из Галиции в Царство Польское в 1846

г. вынудила царское пра­вительство несколько ограничить произвол помещиков: в

том же году был издан указ, запрещавший выселение крестьян, имевших более 3

моргов земли (морг — 1/30 влуки—0,57 га), и новое увеличение

повинностей; следова­тельно, все беднейшее малоземельное крестьянство молча

отдавалось на произвол помещиков.

После указа 1846 г. ограбление «защищенного» кресть­янства утихло, хотя и не

прекратилось совсем, зато с прежней силой происходило ограбление беднейших

кресть­ян, имевших менее 3 моргов. Количество безземельных крестьян в конце

50-х годов достигло 1339 тыс. человек (вместе с семьями), что составляло по

отношению ко все­му крестьянскому населению 40,5%.

В начале 60-х годов в пользовании всех крестьян, ко­торых насчитывалось около

2 млн. (не считая земледель­цев-мещан), находилось 6,3 млн. моргов земли, в

пользо­вании помещиков, которых насчитывалось 196 тыс. (в том числе

мелкопоместной шляхты — 171 тыс.) — свыше 10 млн.

Кроме отчуждения земли, другим явлением, хотя и не столь глубоким и

характерным, было очиншевание кресть­ян, т. е. перевод их ,на чинш — денежный

оброк. В конце 50-х годов барщину отбывало 43% всех крестьянских дво­ров;

остальные в большинстве своем были переведены на чинш и только 10% выполняли

смешанные повинности. Следует отметить, что большинство переведенных на чинш

составляли крестьяне казенных и институтских имений, в которых почти все

крестьяне были уже очиншеваны.

Наоборот, в помещичьих имениях 60% всех крестьян по-прежнему выполняли

барщину, остальные крестьяне ча­стью были переведены на чинш, частью

выполняли сме­шанные повинности .

Наконец, характерным признаком новых отношений являлось также растущее

применение наемного труда, как более производительного по сравнению с

принудительным. Если в 1827 г. батраков насчитывалось 144 тыс., а поден­ных

рабочих и коморников (коморник — безземельный крестьянин, снимавший жилье за

отработки) —135 тыс., то в 1859 г. батраков насчитывалось 666 тыс., поденных

рабочих и коморников — 457 тысяч, причем в последнем случае поденных рабочих

было почти вдвое больше, чем коморников .

Разложение феодальных отношений и развитие капи­талистических сопровождалось

ухудшением материально­го положения крестьян. Росла армия безземельных,

уси­лилась эксплуатация бедноты и середняков. Наряду с рас­тущим применением

наемного труда помещики увеличи­вали барщину и другие повинности крестьян,

причем все эти повинности были относительно тем более тяжелые, чем меньше

земли имел крестьянин. Повинности согнан­ных крестьян перекладывались на

остальных. Широко применялись принудительные наймы крестьян за ничтож­но

низкую плату; эти наймы представляли собой в сущ­ности прикрытую барщину.

Сохранялись фактически и так называемые «даремщины», т. е. бесплатные

дополни­тельные работы крестьян в пользу помещика за оказанную когда-то

«помощь», а то и вовсе без основания. Чтобы сделать 'труд более интенсивным,

помещики стали вводить нормирование и сдельную оплату различных работ;

сдель­ная оплата получила широкое применение.

Особенно тяжелым было положение барщинных кресть­ян и безземельных. Стоимость

барщины с морга в среднем превышала стоимость чинша в три раза. Безземельные

работали в помещичьем хозяйстве в качестве дворовой челяди, батраков,

поденщиков, коморников и т. п. Поме­щики, используя свои привилегии, выжимали

из зависи­мых людей все соки. Барщинные крестьяне и дворовые люди работали

под наблюдением приказчиков и не раз терпели издевательства и избиения.

Пролетаризация огромной массы крестьянства сопро­вождалась, с другой стороны,

выделением незначительной части богатых крестьян, применявших уже наемный

труд. Количество крупных хозяйств размером свыше 30 моргов составляло 9% всех

крестьянских хозяйств.

В результате ухудшения материального положения ос­новных масс крестьянства

произошел застой в естествен­ном приросте населения; в некоторые годы

отмечалась даже убыль населения, так как смертность превышала рождаемость. В

1846 г. население Царства Польского со­ставляло 4867 тыс. человек, к 1859 г.

оно уменьшилось до 4764 тыс.. «Это был результат обнищания крестьян­ского

населения, которою почти вымирало от голода»,— писал видный буржуазный

историк экономического разви­тия Польши Ст. Кемпнер. «Такой застой всегда

знамену­ет болезненное состояние общества»,— отмечал и Влад. Грабский.

Обнищание крестьянства толкало его на борьбу с поме­щиками. Известия об

аграрных реформах в западных и южных польских землях и слухи о подготовке

аграрной реформы в России еще более побуждали крестьян к вы­ступлениям против

старого порядка, к борьбе за новую жизнь. Крестьяне отказывались от

выполнения старых по­винностей, требовали возвращения отобранной земли и

восстановления прав на пользование лесом, барщинные крестьяне требовали также

перевода их на чинш. Особенно активно выступали барщинные крестьяне, наиболее

стра­давшие от феодальной эксплуатации. К концу 50-х годов наступило

обострение крестьянской борьбы с помещиками. Наиболее ярким и острым примером

в этом отношении была борьба барщинных крестьян в имении Гарнек Петрковского

уезда Варшавской губернии.

Крестьяне этого имения терпели много обид от своего помещика, наконец, не

выдержали и в ноябре 1858 г. пере­стали ходить на барщину. Они обращались к

властям с жалобами на чрезмерное отягощение их повинностями, на отобрание у

них земли, на применение жестоких телесных наказаний; одновременно они

просили перевести их на чинш. В 1859 г. губернатор проверил жалобы крестьян,

нашел их справедливыми и принял некоторые меры про­тив злоупотреблений

помещика; что касается перевода на чинш, то признал это возможным только с

согласия поме­щика. Крестьяне остались недовольны таким решением и продолжали

отказываться от выполнения старых повин­ностей. Тогда власти направили против

них солдат, кото­рые не смогли принудить крестьян к повиновению. После этого

девять наиболее активных крестьян были выселены из своих усадеб. Один из них

бежал в Силезию и оттуда продолжал протестовать против несправедливости.

Однако и эти репрессии не сломили крестьян. Тогда арестовали еще 20 крестьян

и посадили их в Александровскую цита­дель в Варшаве. Наместник назначил для

расследования специальную комиссию и сам принимал крестьянских де­легатов.

Власти признали жалобы крестьян правильными, заставили помещика уменьшить

натуральные повинности, обещали затем перевести крестьян на чинш, а пока

при­нуждали крестьян к послушанию помещику. Однако кре­стьяне отказывались

признать старые повинности. Тогда (в июле 1860 г.) несколько крестьян было

наказано на месте розгами, а 48 человек были заключены в тюрьму в г.

Пётркове. После этого часть крестьян скрылась в окре­стностях, а другая

согласилась уступить. В конце года еще свыше 80 крестьян продолжали

сопротивляться помещику. В результате всей этой борьбы многие крестьяне

лишились своих усадеб и стали безземельными.

В имении Бежунь Млавского уезда Плоцкой губернии распространился слух, будто

царь освободил крестьян от повинностей, а от помещиков отобрал землю,

превышаю­щую 100 моргов. Крестьяне прекратили выполнение бар­щины и уплату

чинша и потребовали возвращения отоб­ранной у них земли, частью переданной

новым поселенцам. Между старыми и новыми поселенцами начались стычки. Власти

направили в имение воинскую часть, которая розгами и палками усмиряла

«бунтовщиков». Многие крестьяне были закованы в кандалы и вывезены из

Де­ревни.

В 50-х годах крестьянское движение проявлялось еще лишь в отдельных,

разрозненных выступлениях.

Характеризуя социальную структуру Царства Поль­ского в целом, следует

отметить ее сложность и противо­речивость. Преобладающую роль играли в ней

еще фео­дальные отношения и старые классы (помещики и кресть­янство), но уже

весьма серьезное влияние имели капита­листические отношения и новые

социальные группы (бур­жуазия, пролетариат, служащие). В промышленности и

торговле было занято 22% населения. Далеко вперед зашло социальное

расслоение. Наверху началось сращивание: буржуазия приобретала землю и

включалась в организа­цию сахарных заводов, помещики включались в

промыш­ленные предприятия (например, в пароходном обществе на Висле

хозяйничали капиталист Л. Кроненберг и земельный магнат граф Анджей

Замойский). И хотя между бур­жуазией и помещиками существовали известные

противо­речия в интересах и различия во взглядах на обществен­ные проблемы,

между ними было больше общих интересов и общих взглядов, которые и сплачивали

эти два класса в единый блок. Буржуазия не обнаруживала серьезной оппозиции

политике помещиков.

Характерной особенностью социальной структуры поль­ского общества было

наличие многочисленной и многоли­кой мелкой шляхты. Когда-то, во времена Речи

Посполитой, эта шляхта представляла собой класс мелких земельных

собственников, часто не имевших крепостных крестьян, но пользовавшихся

привилегиями господствую­щего сословия и оказывавших немалое влияние на

полити­ческую жизнь страны. Теперь эта шляхта под влиянием экономического

развития и политических потрясений в зна­чительной части своей утратила землю

и деклассирова­лась. Потерявшие землю шляхтичи превращались в «раз­ночинцев»:

в приказчиков, экономов, писарей, чиновников, учителей, служащих,

ремесленников, инженеров, мелких предпринимателей и т. п. Сохранявшие землю

шляхтичи по своему материальному положению не отличались от средних крестьян.

Естественно, что новые условия бытия отражались и на сознании. И хотя мелкая

шляхта в массе своей не забывала о своем происхождении и на многое смот­рела

по-шляхетски, значительная часть её уже восприняла новые, демократические

взгляды и стремилась к социаль­ным и политическим преобразованиям. Особенно

интере­совали ее вопросы национального освобождения.

После незавершенной буржуазной революции 1848 г. в западных и северных

польских землях (как и во всей Пруссии) усилилась реакция. Революционное

движение было подавлено. Постепенно усилилось национальное уг­нетение:

употребление польского языка ограничивалось, в школах все чаще обучали на

немецком языке. Прусские власти помогали немцам приобретать землю и заселять

польские области.

В результате аграрной реформы развитие капитализма в сельском хозяйстве шло по

«прусскому» пути. Половина крестьян осталась без земли, четвертая часть сидела

на маленьких участках и лишь незначительная часть оказа­лась зажиточной.

Помещики продолжали господствовать, эксплуатируя безземельных и малоземельных

крестьян. Удовлетворенные социальной политикой прусских властей, польские

помещики занялись «органической работой», т. е. обогащением самих себя,

и отказались от борьбы за наци­ональное освобождение.

Указанные обстоятельства — репрессии прусских вла­стей, аграрная реформа —

подорвали национально-освобо­дительное движение в западных и северных землях;

здесь не было сколько-нибудь серьезной подпольной организа­ции.

В Галиции происходили подобные же процессы. Усилился гнет австрийской

бюрократии. Учреждения и школы онемечивались. Налоги на население резко

увели­чились. Аграрная реформа осуществлялась исключительно в интересах

помещиков: безземельные крестьяне остались без земли, сервитутные права

крестьян отменялись, в де­ревне создалась самая многочисленная прослойка

крестьян с карликовыми наделами. Огромная масса беднейшего и безземельного

крестьянства продолжала страдать. В результате крестьянской нищеты в

1845—1856 гг. произошло даже сокращение населения на 6 % — еще большее, чем в

Царстве Польском. Классо­вый антагонизм в галицийской деревне оставался

острым и после реформы: крестьяне продолжали борьбу за землю и свои права.

Польские помещики, удовлетворенные социальной по­литикой австрийского

правительства, старались сохранить с ним хорошие отношения. Они стремились к

соглашению с монархией не только в интересах сохранения своего гос­подства

над польскими крестьянами, но и в интересах со­хранения своего господства над

Восточной Галицией — ук­раинской. Среди украинской интеллигенции усиливалось

сознание единства Восточной Галиции со всей Украиной, углублялась также

симпатия к русскому народу. Польские помещики старались ограничить применение

украинского языка в школах Восточной Галиции и расширить употреб­ление

польского. Социальная и национальная практика польских помещиков в Восточной

Галиции приводила к обострению польско-украинских отношений в ущерб обоим

народам и к выгоде австрийской монархии.

В начале 60-х годов польские помещики стали хлопо­тать о предоставлении Галиции

широкой автономии (сей­ма с решающим голосом, польской администрации и школ на

польском языке). Однако их автономия выглядела слишком по-шляхетски и на сейме

1861 г. не нашла под­держки со стороны крестьянских и украинских депутатов.

Закосневшие в своем сословном консерватизме польские помещики мешали даже

развитию промышленности в стра­не, что и послужило одной из причин крайней

экономиче­ской отсталости Галиции.[26]

В силу указанных обстоятельств польское национально-освободительное движение

в Галиции переживало упадок. Многие деятели этого движения не понимали

крестьянства и сторонились его, ошибочно считая крестьян привержен­цами

австрийского императора и противниками всех сво­их планов. Не видели они

опоры и в других слоях об­щества.

ПОДЪЕМ НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО И КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ЦАРСТВЕ

ПОЛЬСКОМ В КОНЦЕ 50-х - НАЧАЛЕ 60-х ГОДОВ

Поражение крепостнической России в Крымской войне заставило царское

правительство вступить на новый путь — постепенных буржуазных ре­форм. После

заявления Александра II о необходимости отмены крепостного права последовало

смягчение цензуры, освобождение некоторых политических узников,

предо­ставление университетам некоторой автономии, разреше­ние на выезд за

границу для учения. В обществе зароди­лись надежды на прогрессивные

преобразования, начались дискуссии о размерах и способах этих преобразований.

Смягчение режима наступило и в Царстве Польском. Наместник Паскевич,

командовавший в годы войны рус­ской армией на Дунае, вскоре умер. На его

место был прислан либеральный князь М. Д. Горчаков. Военное по­ложение,

существовавшее в Царстве Польском с 1833 г., было отменено (хотя

административное управление стра­ной по-прежнему оставалось в руках военной

власти). Польское общество стало ожидать скорых и больших пере­мен. Вначале

большинство надеялось на реформы сверху. Когда в мае 1856 г. Александр II

приехал в Варшаву, то его встретили с радушием.

Правда, намерения Александра II плохо гармонировали с настроениями варшавян.

Первое его обращение к пред­ставителям высшего общества, пытавшимся заявить

царю о своих весьма скромных пожеланиях (политическая амни­стия, введение

местного самоуправления, открытие уни­верситета в Варшаве), выразилось в

охлаждающем воз­гласе: «Никаких мечтаний!» Царь откровенно сказал полякам

следующее: «Вы близки моему сердцу так же, как финляндцы и другие русские

подданные; но я желаю, чтобы порядок, установлен­ный моим отцом, не был изменен

нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие мечтания! Я сумею остановить

порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я сумею распорядиться так, что эти

мечты не перейдут за черту воображения мечтателей. Счастье Польши заключается в

полном слитии ее с народами моей империи. То, что мой отец сделал, хорошо

сделано и я его поддержу... Верьте, что я имею относительно вас самые лучшие

намерения. Вам лишь остается помочь мне в решении задачи, а пото­му, повторяю

еще раз, оставьте всякие мечтания». [27]

Однако Александр II должен был исправлять кое-что из «содеянного» его отцом в

Царстве Польском так же, как необходимо было многое «исправлять» и во всей

Россий­ской империи. Прежде всего был издан манифест об амни­стии для

осужденных по политическим мотивам и для эми­грантов, кроме «закоренелых в

своей неисправимости», разрешивший им вернуться на родину. В течение четырех

лет в Царство Польское вернулось около 9 тыс. ссыльных и эмигрантов.

Александр II вынужден был дать разрешение на откры­тие в Варшаве Медико-

хирургической академии, Сельско­хозяйственного общества, а также воскресных и

ремеслен­ных школ. Наконец, была смягчена цензура. Стало возмож­ным издание

произведений даже таких писателей, как Мицкевич, имени которого нельзя было

раньше произ­носить под страхом наказания. Появились новые газеты и журналы.

Несмотря на то, что все эти уступки были скромные, они имели большое значение

для дальнейшего политиче­ского развития Царства Польского, лишенного до этого

времени и таких возможностей. Сам факт возвращения ссыльных («сибиряков») и

эмигрантов пробуждал общественное внимание, хотя сами «сибиряки» были весьма

уме­ренных взглядов и настроений. Медико-хирургическая ака­демия стала одним

из активных очагов общественного движения. Сельскохозяйственное общество,

несмотря на свой помещичий состав, будило национальный и общест­венный дух,

так как казалось шляхетским и мелкобуржу­азным слоям своего рода национальным

представительст­вом: его полугодовые собрания в Варшаве, на которые

съезжались помещики со всех частей Царства Польского, были в тогдашних

условиях подобием сессий польского сейма. В газетах и журналах постепенно

начали появлять­ся разного рода «политические вольности». Польское обще­ство

медленно, по упорно наступало на правительство, ко­торое, выполняя указания

царя, отнюдь не спешило навст­речу польским «мечтаниям».

Польская общественность уже не могла удовлетворить­ся только теми учреждениями,

на которые получила офи­циальное разрешение. Появились многочисленные

«круж­ки», состоявшие главным образом из молодежи. Кружки вначале не имели

определенного политического характера, по они сыграли огромную роль в деле

оживления национально-освободительного и демократического движения. В них

вырабатывалась идеология этого движения, создава­лись кадры его руководителей и

будущая повстанческая организация. Кружки не были вполне оформленными, ча­сто

распадались или перемешивались и о большинстве из mix не сохранилось

никаких документов.

Среди наиболее значительных кружков самым ранним был кружок в Школе изящных

искусств, возникший еще в 1856 г. Один из его участников, в будущем член

повстан­ческого правительства, Юзеф Яновский так описывает его: «Этот кружок

имел совершенно свободный и чисто товари­щеский характер. Он не имел никакой

писанной или ут­вержденной программы или устава; принадлежавшие к кружку не

принимали никаких обязанностей, могли при­ходить или не приходить... Мы

собирались для совместного обмена мыслями и именно это разнообразие взглядов

и темпераментов, это столкновение мнений, часто прямо противоположных, было

весьма полезным». О его харак­тере можно также судить по составу его

участников, среди которых были как будущие красные (Кароль Новаковский, Яп

Кужина, Адам Аснык, Францишек Годлевский), так и будущие белые (Эдвард Юргенс

и др.). Этот дружок, известный еще под названием дружка Каплинского (по имени

одного из его организаторов), был весьма оживленным: на его еженедельных

собраниях, на которые приходило иногда до 40 человек, происходили горячие

дис­куссии по самым различным вопросам. Однако в 1860 г. кружок ввиду

разнородности его состава стал распадаться, его участники, посещавшие и

раньше другие кружки, присоединялись к тем из них, которые более

соответствовали их политическим симпатиям.

Другим известным и видным кружком был студенче­ский кружок в Медико-

хирургической академии, возник­ший в 1858 г. Вначале кружок выдвигал задачи

матери­альной и учебной взаимопомощи. Наиболее видным его руководителем был

Ян Кужина, 25-летний сын провин­циального полицейского, человек образованный

и способ­ный, стремившийся уже в то время к созданию конспира­тивной

повстанческой организации. Весной 1859 г. кружок Кужины сумел организовать

студенческую политическую демонстрацию против учебной власти, неожиданно

издав­шей постановление о проведении внеурочных экзаменов. Это постановление

преследовало цель провалить ненадеж­ных в политическом отношении студентов и

исключить их. Под влиянием кружка две трети студентов (из общего числа 318)

организовали коллективный протест, выразив­шийся в одновременной подаче

заявлений об уходе из ака­демии. Учебные власти встревожились, но своего

постанов­ления не отменили. Были произведены аресты зачинщиков. Под давлением

репрессий студенты уступили и взяли обратно свои заявления. Выступление

студентов, вызвав­шее большое сочувствие в демократических слоях и

недо­вольство в высших, закончилось исключением из академии наиболее активных

лиц, в том числе и Яна Кужины. Пос­ледний выехал в Париж, где стал ближайшим

сотрудником Людвика Мерославского. Во время указанного конфликта студентов с

учебной властью впервые появились в употреб­лении прозвища «красных» и

«белых»: «красными» стали называть сторонников решительной борьбы с царскими

властями, «белыми» — сторонников соглашения и лега­лизма.

Студенческий кружок, временно ослабленный, снова окреп осенью 1859 г. в связи

с началом деятельности Кароля Маевского. Этому последнему суждено было

сыграть в движении тех лет значительную, при этом весьма дву­смысленную роль.

Маевский, которому в то время было 26 лет, был человеком способным и

энергичным, расчетли­вым политиком и умелым организатором. За пять лет до

этого он окончил Сельскохозяйственный институт, затем занимался хозяйством, а

осенью 1859 г. поступил в Меди­ко-хирургическую академию, намереваясь

заниматься на­учной работой. Маевский был против создания нелегальной

повстанческой организации в близком будущем. Он считал необходимым «не

горячиться, не спешить, но серьезно, деловито и настойчиво стремиться прежде

всего к тайному возрождению нации во всех одновременно направлениях», а также

склонять все классы «к единству и гармонии», ибо «только этим путем можно

достичь силы и влияния».

В академии Маевский организовал «Общество братской помощи», которое имело

свою кассу и библиотеку. На соб­рания студенческих групп академии иногда

приглашались учащиеся из других учебных заведений. Маевский старал­ся

завоевать влияние в разных кругах общества. Он имел связи с некоторыми

городами Царства Польского и Познанской области, а также с Яном Кужиной в

Париже.

Третьим кружком, имевшим уже революционный ха­рактер и сыгравшим наибольшую роль

в подготовке пов­станческих кадров, был кружок Янковского, зародившийся также в

1858 г., но окончательно сложившийся в следую­щем году. Нарциз Янковский,

30-летний сын волынского помещика, бывший офицер русской армии, отличался

горя­чим темпераментом и готовностью к немедленной борьбе с царизмом. Янковский

стремился объединить «разночин­ский» элемент города: чиновников, ремесленников,

служа­щих, писателей, купцов и т. д. Он имел постоянную связь и со студентами.

В конце 1859 г. по инициативе Янков­ского между ним и Маевским начались

переговоры о слия­нии, которые и закончились созданием общего комитета,

известного под названием «Варшавской капитулы». В со­став этого комитета вошли

Янковский, чиновник лютеран­ской коллегии Болеслав Денель, литератор Станислав

Кшеминский, банковский чиновник Юлиан Верещинский (из кружка Янковского) и

Кароль Маовский (из студенческо­го). Кроме того, ближайшее участие в работе

новой орга­низации принимали также братья Франковские (Ян, Ста­нислав и Леон),

Кароль Новаковский, Рафал Краевский, поэт Адам Аснык и др. Организация

строилась на конспи­ративной основе и вскоре охватила своей сетью весь город.

Ее целью была подготовка восстания. Собирались средства, распространялась

нелегальная литература, проводились во­енные занятия, пропагандировалась идея

восстания в на­роде. Организация имела связи со многими городами Цар­ства

Польского, а также с эмиграцией. Янковский находил­ся под большим влиянием

Мерославского и держал кон­такт с его главным помощником Кужиной. Образование

организации Янковского означало шаг вперед в деле подъ­ема

национально-освободительного движения. Социальные вопросы — и прежде всего

крестьянский — не слишком интересовали ее, хотя она и предусматривала скорейшее

уничтожение барщины и на­деление крестьян землей. Главное внимание ее было

сос­редоточено на 'подготовке восстания против русского ца­ризма.

[28]Следует отметить, что Маевский и его сторонники были против такой

установки. Летом 1860 г. Янковский ездил в Париж для обсуждения некоторых

вопросов с Ку­жиной и на обратном пути был арестован австрийской охраной на

границе; его выдали русским властям, которые посадили его в Варшавскую

цитадель, а затем сослали в Сибирь. Это обстоятельство в известном смысле

ослабило организацию, комитет был распущен, Маевский снова обо­собился и только

осенью новые люди — прибывший из Па­рижа по поручению Мерославского Францишек

Годлев-ский, братья Франковские, Болеслав Денель — восстано­вили прежнюю

организацию и даже усилили ее.

На движение в Царстве Польском большое влияние оказывали польские

патриотические кружки, возникавшие в России, а также польские эмигранты,

поддерживавшие Мерославского. Эти кружки и эмигранты дали движению многих

людей и повлияли на его направление. Наиболь­шую роль в польских

патриотических кружках в России играли студенты, которых насчитывалось в то

время в рус­ских высших учебных заведениях около 3 тыс. и которые по своему

возрасту и по условиям своей жизни, а также под влиянием возникавших перед

ними общественных и научных интересов особенно легко замечали недостатки

общественной жизни и живо на них реагировали. Среди поляков — студентов

русских университетов в это время преобладали не богатые (обычно

отправлявшиеся учиться за границу), а малоимущие, более отзывчивые к нуждам и

несправедливостям, которые терпел народ. Огромное вли­яние на развитие

политических взглядов польской моло­дежи оказывали русские революционеры,

усилившие в это время свою борьбу с крепостническим строем. Молодежь

усваивает демократические взгляды и готовится к обще­ственной деятельности.

Она мечтает о восстановлении неза­висимости Польши и построении ее на

демократических началах. Постоянное общение польских революционеров с

русскими побуждает первых к тесному сотрудничеству с русским революционным

движением. Однако в решении основных вопросов — крестьянского и национального

— польская молодежь в большинстве своем не обнаружила достаточной' зрелости:

крестьянскую реформу она рассчи­тывала провести руками самой шляхты, а

территории Лит­вы, Белоруссии и правобережной Украины она продолжала

рассматривать как составные части Польши.

К числу ранних польских кружков относились польские землячества в Киевском

университете, в котором насчиты­валось около тысячи польских студентов (что

составляло более 80% всего состава). Землячества содействовали

са­мообразованию студентов, имели свои библиотеки и кассы взаимопомощи. В

1857 г. студенты создали узкую неле­гальную организацию, построенную на

основе троек (отсюда ее прозвище: «Тройницкий союз»). Организация объединяла

не только поляков, но и украинцев. К числу виднейших деятелей этого союза

принадлежали Владислав Геншель, Влодимеж Милёвич, Леон Гловацкий (его

млад­ший брат Александр впоследствии выдающийся писатель Болеслав Прус),

известный уже нам по Варшаве Кароль Новаковстаий, видный впоследствии

украинский историк и общественный деятель Владимир Антонович, Фаддей Рыльский

(отец современного украинского поэта Максима Рыльского), студент Стефан

Бобровский и др. Союз имел демократический характер, его приверженцы

выступали прежде всего за интересы крестьянства, требовали прове­дения

радикальной аграрной реформы, в летнее время «ходили в народ», одетые в

крестьянские свитки. В уни­верситете Тройницкий союз организовал несколько

студен­ческих протестов, конфликтов с властями и даже забасто­вок. Позже (в

1861 г.), когда обнаружилось различие взглядов по важнейшему вопросу — о

судьбе Украины и границах будущей независимой Польши, украинская группа союза

вышла из него.

Наиболее тесно с русским революционным движением связан был польский

патриотический кружок в Петербурге. Из его среды вышли впоследствии видные

участники вос­стания. В Петербурге была довольно многочисленная поль­ская

колония, состоявшая из студентов, чиновников, офи­церов. Студенты были

объединены в землячество. В 1858 г. оформилась нелегальная польская

патриотическая органи­зация, ядро которой составлял офицерский кружок в

соста­ве некоторых слушателей военных академий (артиллерий­ской, инженерной и

Генерального штаба). В организацию входили также студенты и чиновники. Были и

русские. Наиболее видными деятелями этой организации, насчиты­вавшей до 70

человек, были офицеры Генерального штаба Зыгмунт Сераковский и Ярослав

Домбровский (в будущем генерал Парижской Коммуны), видный чиновник

мини­стерства финансов и историк Иосафат Огрызко, офицеры Зыгмунт Падлевский

и Людвик Звеждовский, студент Лес­ного' инстигута Валерий Врублевский (в

будущем также генерал Парижской Коммуны), студент университета Кон­стантин

Калиновский.

Душой организации был Сераковский, которому в то время исполнилось 32 года.

Сераковский, сын мелкопомест­ного волынского шляхтича, еще в 1848 г., будучи

студентом Петербургского университета, участвовал в революцион­ном движении,

за что был арестован и сослан в солдаты в Оренбургский край. По возвращении

через восемь лет в Петербург Сераковский окончил здесь Академию гене­рального

штаба и в чине капитана служил в Военном мини­стерстве. В Петербурге

Сераковский тотчас же возобновил свою революционную деятельность,

познакомился с рус­скими [революционерами, в том числе с Н. Г. Чернышев­ским

и Н. А. Добролюбовым, с которыми установил дру­жеские отношения. Он

сотрудничал в журнале «Современ­ник», утверждая в своих статьях идеи

национального рав­ноправия и свободы. Способный, энергичный и пылкий и в то

же время мягкий и искренний, Сераковский вызывал большую симпатию среди

революционеров. Пользуясь своим служебным положением, Сераковский начал

настой­чивую борьбу за отмену телесных наказаний в армии. Ле­том 1860 г. он

ездил в заграничную командировку, во вре­мя которой встречался с Герценом в

Лондоне и с Гари­бальди в Италии.

Польская патриотическая организация в Петербурге имела не только общую цель —

свержение царизма, но и частную — восстановление независимости Польши. Эту

цель она пропагандировала среди польской колонии, ис­пользуя для этого

легальные литературные вечера с при­глашением более широкого круга лиц. В

конце 1858 г. Огрызко организовал издание польской газеты «Слово», среди

сотрудников которой был видный польский адвокат и ученый Владимир Спасович

(газета, однако, вскоре была запрещена). Кроме того, Огрызко издал 8 томов

собра­ния законов (Volumina legum) старой Польши, что должно

было символизировать неизбежность и близость восстанов­ления польского

государства.

Польские революционеры в Петербурге в большинстве своем вышли из мелкой

шляхты западных губерний (укра­инских, белорусских и литовских). Социальное

происхож­дение оказывало влияние на их взгляды. Польские рево­люционеры не

вполне усвоили революционные идеи Чер­нышевского. Даже такие деятели, как

Сераковский и Домбровский, полагали, что основной социальный вопрос —

крестьянский — может быть решен только с участием шляхты. В то же время

следует отметить, что происхож­дение многих польских революционеров из

украинских, белорусских и литовских земель способствовало выработке у

некоторых из них более правильного отношения к наци­ональным интересам

литовцев, белоруссов и украинцев. Они учитывали национальную самобытность

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5