Курсовая: Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков

принцип дуализма в системе среднего образования, предоставляя времени и опыту

окончательное разрешение спора между классицизмом и реализмом [.] наряду с

двумя типами гимназий должен был одновременно существовать и третий – гимназии

с одним латинским языком»[101].

Выпускники разных типов гимназий имели, в общем-то, равные права: «Ученики,

окончившие полный курс ученья в гимназии классической или реальной с особым

отличием и награждённые при выпуске медалями золотою или серебряною,

определяются в гражданскую службу без различия состояния с чином XIV класса»

[102]. Но при поступлении в университет между ними все-таки делалось

различие: «Ученики, окончившие курс ученья в классических гимназиях или имеющие

свидетельство о знании полного курса сих гимназий, могут поступать в студенты

университетов. Свидетельства же об окончании полного курса реальных гимназий

или о знании сего курса принимаются в соображение при поступлении в высшие

специальные училища на основании уставов сих училищ»

[103]. В гимназиях осталось прежнее число лет обучения, им полагалось «7

классов с годичным курсом для каждого класса»

[104].

В 70-х годах правительство Александра II начало отход от проводимых раннее

либеральных реформ. Министром просвещения был назначен отличавшийся

консервативными взглядами Д.А. Толстой, благодаря которому были изданы новые

уставы средних учебных заведений. В 1871-1872 гг. реальные гимназии отделяются

от классических и становятся реальными училищами, цель которых была «доставлять

учащемуся в них юношеству общее образование, приспособленное к практическим

потребностям и к приобретению технических познаний»

[105]. Смотря по местным удобствам они учреждались: «в составе шести, пяти,

четырёх, трёх и двух классов, с одногодичном курсом в каждом из них.

Пятиклассные реальные училища состоят из классов от II до VI включительно,

четырёхклассные – от III до VI, трёхклассные - от IV до VI и двухклассные - из

V и VI (высших) классов»[106]. В эти

классы принимали детей с соответствующими знаниями и возрастом: «В I класс

шестиклассного реального училища принимаются дети не моложе 10 и не старше 13

лет, умеющие бегло и правильно читать и писать под диктовку без грубых

орфографических ошибок, знающие главные молитвы, из арифметики первые четыре

действия над целыми отвлечёнными числами. Во все следующие классы принимаются

имеющие соответственные классу познания и возраст, при чём ученики гимназий и

прогимназий, достойные перевода во II, III, IV и V-й классы сих заведений,

принимаются в соответствующие классы реальных училищ без предварительного

экзамена»[107]. Выпускники реальных

училищ имели те же права в отношении поступления в высшие учебные заведения,

что и выпускники реальных гимназий:

«Ученики, окончившие курс учения в реальных училищах и дополнительном при оных

классе по какому-либо из его отделений, а также лица, имеющие свидетельства о

знании этого курса, могут поступать в высшие специальные училища, подвергаясь

только проверочному испытанию»[108].

Этой реформой образования «главным образовательным средством были признаны

древние языки, и единственной дорогой к университету сделана была школа

классическая»[109]. Классические

гимназии стали восьмиклассными и с приготовительным классом: «В гимназии

полагается 7 классов с годичном курсом в каждом из первых шести классов и с

двухгодичным курсом в высшем седьмом классе [.] При каждой гимназии и

прогимназии состоит приготовительный класс, продолжительность курса которого

определяется соответственно успехам и возрасту учеников»

[110]. При этом в приготовительный класс поступали «дети не моложе 8 и не

старше 10 лет, знающие первоначальные молитвы и умеющие читать и писать

по-русски и считать до 1 тысячи, а также производить сложение и вычитание над

этими числами»[111]. Классические

гимназии считались бессословными («.обучаются дети всех состояний, без различия

знания и вероисповедания»[112]),

ограничение было только в возрасте, «в первый класс поступали дети не моложе 10

лет»[113]. Поступать могли даже те, у

кого не было средств для оплаты обучения, от неё освобождались «заслуживающие

того по своему поведению и прилежанию совершенно недостаточных родителей и при

том не более 10% [от] общего числа учащихся.»

[114]. Кроме того: «Бедным ученикам, отличающимся успехами и поведением,

могут быть выдаваемы. единовременные денежные вспоможения и ежегодные стипендии

из специальных средств заведения...[115]

». Между тем опять начались периодические повышения платы за обучение, в 1887

году последовал циркуляр Делянова о кухаркиных детях (он будет рассмотрен

ниже).

П. Милюков так характеризует реформу Д.Толстого: «Против большинства

Государственного Совета и вопреки протестам общественного мнения, он провёл

гимназический устав 1871г., по которому центр преподавания сосредотачивался на

латинском и греческом языках (с 1-го и 3-го класса, по 2 часа в день), тогда

как история и литература, новые языки отодвигались на второй план, а

естественные науки почти вовсе исключались из программы. С естественными

науками соединялось у реакционеров представление о материализме и либерализме,

тогда как классицизм обеспечивал формальную гимнастику ума и политическую

благонадежность. Для этой цели преподавание должно было сосредоточиваться на

формальной стороне изучения языка: на грамматике и письменных упражнениях в

переводах (ненавистные для учеников «экстемпоралии»)»

[116].

В управление министром графа Делянова «оба типа средней школы, классическая

гимназия и реальное училище, столь резко разделенные реформою 1871-72 гг.,

начали постепенно сближаться друг с другом. С одной стороны сознана была

необходимость сгладить крайности классической системы и обратить большее

внимание на преподавание в гимназиях других важных предметов; с другой стороны,

реальные училища в значительной степени утратили характер профессиональных

училищ»[117]. К началу XX века

выпускников реальных училищ стали принимать на физико-математические и

медицинские факультеты университетов, в учебных заведениях усилилось

преподавание новых языков[118].

Были и такие средние общеобразовательные учебные заведения, как прогимназии,

созданные в 1864 году: «Кроме гимназий там, где представится надобность и

возможности, а также и в местах, не имеющих гимназий, могут быть учреждаемы

прогимназии, состоящие только из четырёх низших классов гимназии и

разделяющиеся также на классические и реальные

[119]». Выпускники классических и реальных прогимназий «. при поступлении в

гражданскую службу, если имеют на то право по происхождению, не подвергаются

испытанию для производства в первый классный чин»

[120].

Существовали и так называемые военные гимназии и прогимназии. «Военная гимназия

– специальное гражданское среднее учебное заведение. Готовила учащихся к

военному образованию. Шестилетние (с 1873г. - семилетние) военные гимназии

созданы в 1863-1866 гг. на базе младших классов кадетских корпусов. Отличались

высоким уровнем преподавания. В 1880-х гг. были преобразованы в кадетские

корпуса»[121]. Военная же прогимназия

– это «специальное гражданское начальное учебное заведение. Созданы в 1868г.

для подготовки детей офицеров и чиновников к поступлению в юнкерские училища. В

военные прогимназии также переводились неспособные ученики военных гимназий.

Курс был 4-летний, соответствовал курсу уездного училища»

[122].

Кроме этих учебных заведений в XIX – начале XX века существовали коммерческие

училища. Они имели целью: «образовать купеческое, отчасти и мещанское юношество

для дел коммерции всех родов, и приготовлять сведущих и искусных бухгалтеров,

контролёров и приказчиков для торговых, фабричных и заводских контор... Сверх

того в училище воспитываются и образуются дети чиновников, предназначаемые в

бухгалтеры и счетоводы разных казённых мест». Это были сначала семиклассные, а

затем восьмиклассные (и ещё с подготовительным классом) учебные заведения:

«Полный курс учения продолжается 7 лет и разделяется на приуготовительный и

окончательный. Первый, т.е. приуготовительный, совершается в четырёх классах:

7, 6, 5 и 4-м, окончательный в трёх: 3, 2 и 1-м»

[123]; а к началу XX века, в Академии, где учился Н. Щапов, «было 8 классов

и подготовительный, куда поступали уже грамотные мальчики лет 9»

[124].

Как видно из приведённого выше описания типов школ, существовало их довольно

большое разнообразие, несмотря на частые попытки унифицировать

образовательную систему. Изменения в типах школ происходили главным образом

со сменой министра народного просвещения или с поворотом в политике царя в

области просвещения. Вместе с изменением типов школ в XIX – начале XX веков

менялся и культурно-бытовой облик учащихся. Ещё один фактор, влиявший на этот

облик – социальный состав учащихся.

2. Социальный состав

Важная часть культурно-бытового облика учащихся начальных и средних учебных

заведений – это их социальный состав. И. Алешинцев отмечает, что «вряд ли где в

Европе сословные предрассудки и всякие политические соображения играли в

школьном деле такую видную роль, как у нас.»

[125]. Социальный состав учащихся поэтому постоянно менялся в зависимости от

государственной политики, находился под влиянием принимаемых правительством

мер.

Первый эта в сословной государственной политики в области просвещения – устав

1804г. Учебные заведения, в том числе гимназии, становились всесословными. Но

именно из-за этой общесословности гимназий, дворянство «игнорировало гимназии.

продолжая предпочитать им частные пансионы и домашних учителей»

[126]. И. Алешинцев пишет: «Из кого состоял главный контингент учащихся

сказать трудно – полных данных для ответа на этот вопрос нет, можно только

решительно ответить, что он был разнороден, и с весьма большой вероятностью

прибавить, что большая часть его падала на низшие классы»

[127]. Так, например, в Новгородской гимназии «в 1811 году было двое дворян,

в 1822 – двое же и в 1823 и 24 только 1»

[128]. А. Галахов даёт описание социального состава в уездном училище в

Рязани в 1816-1818 годах: «Ученики были разночинцы. На одних лавках с немногими

дворянскими детьми сидели дети мещан, солдат, почтальонов, дворовых. Дворянство

обыкновенно избегало школ с таким смешанным составом, боясь за нравственность

своих детей, которых потому и держало при себе под надзором наемных учителей,

гувернеров и гувернанток или помещало в пансионы, содержимые иностранцами. Но

мои родители, как люди среднего состояния, не имели возможности прибегнуть ни к

первому, ни ко второму способу образования. Им нужно было учение бесплатное,

какими и были тогда уездное училище и гимназия [.]. Наконец, возраст был

заметно неровный: наряду с девятилетними, десятилетними мальчиками сидели

здоровые и рослые ребята лет шестнадцати и семнадцати – сыновья лакеев,

кучеров, сапожников. Все это пестрое общество, говоря правду, не могло

похвалиться приличным держанием»[129].

Правительству, между тем, больше хотелось видеть в гимназиях дворян. Поэтому в

царской политике наметилась новая линия: «Отказываясь от одной из своих светлых

идей о всесословности или безсословности образования, правительство двадцатых

годов довольно охотно и все чаще становится на общую точку зрения дворян. Акт

1817г., наделивший незаслуженными преимуществами Московский благородный пансион

и тем одобривший стремление дворян иметь свою обособленную от других сословий

дворянскую среднюю школу, - далеко не единственный»

[130].

Особенно сильно эта тенденция проявилась в политике Николая I. Уже в 1827

году был издан «Высочайший рескрипт министру народного просвещения

А.С.Шишкову о запрещении принимать в университеты и гимназии крепостных», в

котором, в частности, говорилось: «1) Чтобы в университетах и других высших

учебных заведениях, казенных и частных, находящихся в ведомстве или под

надзором Министерства народного просвещения, а равно и в гимназиях, и в

равных с оными по предметам преподавания местах, принимались в классы и

допускались к слушанию лекций только люди свободных состояний, не исключая и

вольноотпущенных, кои представят удостоверительные в том виды, хотя бы они и

не были ещё причислены ни к купечеству, ни к мещанству и не имели никакого

иного звания;

2) Чтобы помещичьи крепостные поселяне и дворовые люди могли, как досель,

невозбранно обучаться в приходских и уездных училищах и в частных заведениях, в

коих предметы учения не выше тех, кои преподаются в училищах уездных.»

[131].

Следующий этап сословной политики царского правительства - устав 1828 года. В

нем видно стремление «к сословному разграничению школ., обеспечить каждому

классу определенный, подходящий для него круг понятий»

[132]. Так, уездные училища уставом 1828 года были предназначены «детям

купцов, ремесленников и других городских обывателей»

[133], гимназии - «детям дворян и чиновников»

[134]. В приходских училищах обучались в основном дети крестьян.

Кроме того, «с целью привлечь дворянство в гимназии, к которым оно продолжало

относиться недоверчиво, при всех гимназиях на пожертвования дворянства

учреждаются пансионы, как воспитательные учреждения, о чем возвестил ещё указом

19 декабря 1826 года»[135].

И. Алишенцев отмечает и другие меры правительства по сословному разграничению

разных ступеней школ: «Правительство не могло смотреть равнодушно на то, что

в Александровских гимназиях получали образование люди всех сословий и

профессий, кроме только духовенства, имевшего свою школу. Поэтому нисколько

не удивительно, что уже в 1827г. военные корпуса были совершенно отделены от

гимназий, в 1828г. изъяты их них кантонисты. и затем образован даже особый

пансион для детей канцелярских служителей в Петербурге и отдельные училища

для образования евреев и т.д.

Ещё серьезнее опыты образования особых реальных курсов для отвлечения от

гимназий горожан, ремесленников и мелких купцов»

[136].

Но, между тем, вот описание московской гимназии в конце 20-х гг.: «Состав

учеников был самый пестрый, но главную массу составляли люди бедного и низшего

сословия, большею частью не получившие никакого воспитания. Между ними были

парни зрелых лет; в старших классах некоторые брили бороду, а рядом с такими

приходилось сидеть мальчишкам, которые неизбежно заимствовали от старших

грубость в обращении, дурные привычки, сквернословие»

[137].

Такое состояние гимназий объясняет И.Алешинцев: «.если в уставе гимназия

осталась всё-таки преимущественно дворянской, а не исключительно, так это в

значительной степени потому, что две пятых тогдашних учеников гимназий были не

дворяне»[138]. Вот социальный состав

гимназий в 1827г.:

Эта сословная политика продолжалась. Одной из целей министра народного

просвещения С.С. Уварова (1834-1849гг.) было «сословное разграничение общего

образования»[139]. В 1845 было

проведено повышение платы за учение. «Увеличение платы, по заявлению самого

Министра, было предпринято «не столько для усиления экономических сумм учебных

заведений, сколько для удержания стремления юношества к образованию в пределах

некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий» [.] в том же

году Высочайше утвержденное запрещение – принимать в гимназии без

увольнительных свидетельств детей купцов и мещан [.] Проведение сословного

начала в гимназии, можно сказать, удалось: в этом убеждает нас, как множество

дворянских пансионов, так и преимущественно дворянский состав учащихся в

гимназиях»[140]. Что же касается

уездных училищ, то С.Рождественский пишет о них: «.как гимназии не могли быть

превращены в сословные дворянские школы, так и уездные училища не были

исключительно сословными школами для городского класса. Присутствием в них

значительного числа детей дворян и высших слоёв купечества объясняется факт

многих ходатайств о введении в уездных училищах дополнительных уроков по таким

предметам, которые не были предусмотрены уставом 1828г.: по древним и новым

иностранным языкам»[141].

Но вот социальный состав в первой Рязанской мужской гимназии в 1831-1838 годах,

описание которого даёт Я. Полонский: «В гимназию, как и теперь, принимали детей

всех сословий, кроме крепостного. Я не помню ни одного мальчика, который был бы

сыном лакея, кучера или повара. Ни один помещик того времени или барин не мог

бы этого допустить по своим воззрениям. Что касается до нас, учеников, то между

нами не было никакого сословного антагонизма. Дворяне сходились с мещанскими и

купеческими детьми, иногда дружились.»

[142].

«Дворянские общества, да и сам император выступали за строгую сословность в

обучении даже тогда, когда это уже было большим анахронизмом»

[143]. В целом, сословную политику Николая I характеризуют следующие цифры

(данные об учащихся гимназий)[144]:

Последние цифры касаются уже времени Александра II; видно, что если в

1833-1853гг. социальный состав практически не менялся и преимущество оставалось

за дворянством, то в 1863 году наметилась тенденция к усилению позиций податных

сословий. Устав же 1864 года вообще «совершенно свободен от сословных тенденций

прежнего времени»[145], им в гимназиях

постепенно вводился всесословный элемент

[146]. Так, «из области сословных ограничений в 1859г. было отменено

распоряжение о том, чтобы лиц податного состояния ни в коем случае не

освобождать от платы за учение и приказано руководиться относительно их общими

для всех вообще учащихся постановлениями»

[147].

Что касается приходских и уездных училищ, то динамика в социальном составе их

учащихся видна на примере соответствующих стародубских школ в Черниговской

губернии[148] (видно, что особенно

широко стала пользоваться правом на образование крестьянские дети):

Во второй половине века школы делались все более демократичными, состав учащихся

становился всё более пестрым, хотя в столичных гимназиях всё же преобладание

было за детьми более или менее достаточных людей, как это отмечает А.Никитин

(он пишет о 1867-1875 годах в столичной гимназии): «. я могу указать из сотни

учеников только на трёх-четырёх сыновей мелких купцов. Был среди нас сын одного

кузнеца. Был сын буфетчика казённого учебного заведения. Остальные были дети

все достаточных родителей. Многие приезжали в гимназию на своих рысаках, - но

хвастаться этим как-то не было принято. Иные, напротив того, конфузились и

просили родителей не присылать за ними экипажа, чтобы не отделяться заметно от

товарищей. Были среди нас и князья, и бароны, и сыновья генералов, военных и

статских, - дети профессоров, докторов, священников. Были сыновья откупщиков,

получавшие дома строго французское воспитание и державшиеся весьма бонтонно»

[149].

Некоторые гимназии, в силу тех или иных причин, фактически становились строго

сословными, как это случилось, например, с первой Одесской гимназией: «С давних

пор за городской первой гимназией, благодаря ли традициям или имевшемуся при

ней пансиону, упрочилась слава привилегированной и фешенебельной. Все местные

аристократы, все городские тузы и богачи, как и богатейшие окрестные помещики

считали своим священным долгом отдавать своих детей именно в первую гимназию»

[150].

А в Платовской гимназии в 80-х годах учились «дети низшего разночинства – мелких

и средних чиновников, купцов, ремесленников, небогатых дворян и духовенства»

[151]. Состав учащихся различался и по национальному признаку, например, в

Кишиневе Одесского округа (во 2-й гимназии в 1885-1888 гг.) «было много

еврейских мальчиков, караимов, немцев и молдаван, меньше всего было с русскими

фамилиями, и вообще 2-я. была весьма демократической [.] – все были одинаковыми

товарищами; были мальчики из богатых семей, как англичанин Горе и румын

Катаржи, были и очень бедные, как сын кузнеца Антоновский и извозчика –

Гесифинер»[152].

Вообще же, что касается общих статистических данных, то в 1870 г. распределение

учащихся по сословиям в низших школах было следующим (на примере Московского

учебного округа)[153]:

В реальных училищах[154] в это время социальный состав учащихся был такой:

Социальный состав учащихся в гимназиях и прогимназиях:

По сравнению с 1881 годом в 1894 году видно, что низшие сословия несколько

уступили позиции дворянству. Связано это со знаменитым циркуляром графа

Делянова 1887 года, где гимназическому начальству было указано, «чтобы они

принимали в учебные заведения только детей таких, которые находятся на

попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними

домашнем надзоре в предоставлении им необходимого для учебных занятий

удобства»[157]. Считалось, что таким

образом гимназии и прогимназии должны были быть освобождены «от поступления в

них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных

людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными

способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат»

[158]. Сопровождалось это такими мерами, как «возвышенье платы за ученье,

разъяснения начальствам гимназий и прогимназий.»

[159]. Это решение вызвало негодование в обществе. В. Короленко

свидетельствует: «В 1888 или 1889 году появился памятный циркуляр «о кухаркиных

детях», которые напрасно учатся в гимназиях. У директоров потребовали особую

«статистику», в которой было бы точно отмечено состояние родителей учащихся,

число занимаемых ими комнат, число прислуги. Даже в то глухое и смирное время

этот циркуляр выжившего из ума старика Делянова. вызвал общее возмущение: не

все директора даже исполнили требование о статистике, а публика просто

накидывалась на людей в синих мундирах «народного просвещения», выражая даже на

улицах чувство общего негодования.»[160]

.

В XX веке все уже зависело, в общем-то, от самой гимназии. Например, в

петербургской гимназии, по описаниям Д. Засосова и В.Пызина, ситуация была

такой: «Состав учащихся был разнообразен, но сыновей аристократов и богатых

людей не было. Учились дети скромных служащих, небольших чиновников, средней

интеллигенции. Не были исключением и сыновья мелких служащих, рабочих. Был,

например, у нас в классе сын почтальона, мальчик из семьи рабочего Путиловского

завода, сын солдата музыкальной команды Измайловского полка. Плата за учение -

60 рублей в год. Как же бедные люди могли учить сыновей в гимназии? Во-первых,

были стипендии, во-вторых, пожертвования, в-третьих, два-три раза в год в

гимназии устраивались благотворительные балы, сбор от которых шел в пользу

недостаточных, то есть малоимущих, учеников. Чтобы получить освобождение от

платы, надо было хорошо учиться и иметь пятерку по поведению»

[161].

Специфическим был социальный состав в коммерческих училищах, так как целью таких

училищ было «образовать купеческое, отчасти и мещанское юношество для дел

коммерции всех родов»[162],

создавались они и для того, чтобы получили образование и «дети чиновников»

[163]. В 1850 году попечитель учреждений ведомства имп. Марии принц П.Г.

Ольденбургский уведомлял статс-секретаря А.Л. Гофмана о количестве и социальном

составе воспитанников Петербургского коммерческого училища и писал, что «в

Петербургском коммерческом училище воспитывается в настоящее время из дворян:

потомственных 26 чел.; личных 40 чел.; почётных граждан – 17, купцов – 130,

мещан – 35, казаков Донского войска – 6, закавказских уроженцев – 5,

разночинцев – 12 и из иностранцев 11, всего 282 чел.»

[164]. В коммерческом училище проходил обучение Н. Щапов, он пишет: «В

Академию принимались лишь купцы и мещане, но не дворяне и не крестьяне; могли

поступать и дети учителей. Для евреев ограничительной нормы, кажется, не было,

но их было не так много.

В общем, учащиеся были или детьми хозяев (купцов, фабрикантов) или их служащих;

в перспективе они должны были стать или теми, или другими. Однако это классовое

расслоение не сказывалось на их товарищеских отношениях; здесь все были равны»

[165].

Таким образом, если в начале XIX века сделать образование бессословным не

удалось, то, несмотря на это и на другие колебания сословной государственной

политики, школы к началу XX века всё равно демократизировались, а сословная

грань между учащимися стиралась. Это и определило их культурно-бытовой облик.

3. Программы

В разных учебных заведениях в разное время различались и учебные курсы.

Отметить их необходимо, так как их влияние на культурно-бытовой облик

учащихся было немаловажным.

Уставом 1804 года были утверждены в том числе и программы для вновь учрежденных

учебных заведений. Программы эти были очень обширными: «курс вообще страдал

энциклопедизмом и необходимым его последствием – поверхностью выносимых из него

знаний»[166]. Так, в учебную программу

гимназий было включено «.кроме полных курсов: латинского, немецкого и

французского языков . дополнительный курс географии и истории, включая в сию

последнюю науку мифологию (баснословие) и древности, курс статистики общей и

частной Российского государства, начальный курс философии и изящных наук,

начальные основания политической экономии, курс математики чистой и прикладной,

курс опытной физики и естественной истории; также начальные основания наук,

относящихся до торговли, основание технологии и рисование»

[167]. Не меньшим объемом отличалась программа и уездных училищ: «В сих

училищах преподаются следующие учебные предметы: 1) Закон Божий и Священная

история, 2) должности человека и гражданина, 3) российская грамматика, а в тех

губерниях, где в употреблении другой язык, сверх грамматики российской,

грамматика местного языка, 4) чистописание, 5) правописание, 6) правила слога,

7) всеобщая география и начальные правила математической географии, 8)

география Российского государства, 9) всеобщая история, 10) Российская история,

11) арифметика, 12) начальные правила геометрии, 13) начальные правила физики и

естественной истории, 14) начальные правила технологии, имеющей отношение к

местному положению и промышленности, 15) рисование»

[168]. Но на самом деле такие учебные курсы не могло выдержать практически

ни одно учебное заведение: например, А. Галахов описывает уездные училища

своего времени так: «По уставу 1804 года двухлетний курс уездных училищ был

очень обширен: в них полагалось преподавание пятнадцати предметов: Закона Божия

и Священной истории, должностей человека и гражданина, русской грамматики и

правил слога; географии всеобщей и русской с начальными правилами географии

математической, истории всеобщей и русской, арифметики и начальных правил

геометрии, начальных правил физики, естественной истории и технологии,

чистописания и рисования. Опыт показал и бесполезность такого учебного плана, и

невозможность выполнить его, если б он даже имел за собою какое-нибудь

педагогическое основание; почему в мое время многие предметы сошли с расписания

уроков: не было ни «должностей человека и гражданина», заменившихся «правилами

для учащихся», ни правил слога, ни начальных правил геометрии, физики,

естественной истории и технологии, ни рисования.»

[169].

Так и в приходских училищах официально программа тоже была очень обширна по

уставу 1804 года: «В сих училищах обучают чтению, письму и первым действиям

арифметики, главным началам Закона Божия и нравоучения, читают с объяснением

книгу: краткое наставление о сельском домоводстве, произведении природы,

сложении человеческого тела и вообще о средствах к предохранению здоровья»

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9